Сверток

- Так значит, это наша последняя встреча? — Выходит так. — Тогда прощай? — Прощай. - Вот так просто закончился их роман. Юнги собрал свои вещи за два дня, которые Хосок провёл у Тэхена. Когда Чон вернулся, о годе совместной жизни напоминали только магнитики на холодильнике, кредит за который они выплатили только месяц назад, и полугодовалый щенок лабрадора, которого Хос нашёл на заднем дворе своего бара грязным, тощим и со сломанной лапкой. Юнги тогда сказал, что собака останется только пока лапа полностью не заживет, но в итоге Момо смогла растопить его сердце и малышка стала жить с ними. Хосок вспомнил, каким счастливым чувствовал себя, когда утром его будил соскучившийся по ласке щенок, а недовольный ранней побудкой, помятый Юнги сразу расплывался в улыбке, стоило Хосоку подарить ему ленивый утренний поцелуй в висок. — Кофе? — следовал за этим ритуальный вопрос, ответ на который Хосу не требовался. Юнги вальяжно раскидывался на кровати, царственно кивая и почти всегда получал за это подушкой по лбу. Вслед за подушкой на бедного Мина нападала Момо, которая воспринимала все как знак, что пора играть, и под недовольное ворчание своего парня Хосок шёл на кухню готовить им кофе и завтрак. Сейчас же Хосок просыпался один, под противную трель будильника, и даже Момо стала реже приходить к хозяину по утрам, чувствуя, что тому не до неё. Малышка тоже тяжело переживала отсутствие второго хозяина и казалось даже понимала, почему всегда весёлый раньше человек вдруг стал таким грустным, приходил позже и совсем с ней не играл. Вечерами, когда Хосок бездумно лежал в кровати, погруженный в свои тяжёлые человеческие переживания, Момо тихонько укладывалась рядом, уткнувшись носом в ладонь, и просто делала одиночество, резко накатившее на Чона, нё таким невыносимым. И Хосок держался - из последних сил иногда, нередко срывался и набирал номер Юнги, который знал напамять, но никогда не звонил. Пересматривал фотографии на телефоне и повторял как мантру: «Мы обещали. Обещали. Я отпустил». И только Момо видела как в такие моменты по щекам хозяина катились крупные слезы. Все было бы легче, если бы в тот день на кухне Хосок не нашёл записку с вложенными в нее деньгами на аренду. Последний подарок Юнги. Он тогда чуть не разревелся как ребёнок, потому что этот жест заботы от человека, которого Чон пообещал отпустить и ни в чем не винить, ударил ножом в самое сердце. Он давал ложную надежду, что это временно, и скоро Мин вернётся. Если заботится, значит ещё что-то к нему чувствует, значит не все потеряно. Ведь он помнил, что в начале месяца Чон просил заплатить за квартиру за них обоих, потому что с его баром были временные сложности. Возможно, Мину просто нужно время. Как Хосок не пытался убить этот глупый росток надежды, тот неизменно выживал. «Надеюсь, с баром все наладится, главное не сдавайся. Спасибо за все… И передавай Момо привет». - Хосок порвал записку, выбросил, но на следующий день снова склеил и положил в ящик стола. Не смог. Не сказать, чтобы без Юнги жизнь Чон Хосока закончилась. Он все ещё весьма успешно управлял своим маленьким баром в центре города, ездил на выходных за город гулять с собакой, встречался с друзьями и даже пытался найти кого-то, кто смог бы заполнить пустоту, которая образовалась после ухода Юнги, но не выходило. Не клеилось. Что-то в Хосоке ушло вместе с Мином, из-за чего наполненный раньше миллионами красок мир вдруг померк и окрасился в градации чёрного. Частично Хосок умер, потеряв то, что всегда выделяло его из толпы — свое неимоверное желание жить и видеть радость в каждой мелочи. Сейчас он видел в зеркале только опустевшую оболочку прежнего себя. И тем не менее отпустить Мина, когда он сам об этом попросил, было хоть и болезненным, разрывающим сердце на части, но правильным решением. По крайней мере мама всегда говорила ему, что нельзя удерживать кого-то, если ты стал ему безразличен, как бы сильны ни были твои собственные чувства. Хосок всегда прислушивался к родительнице, её советы не раз выручали его по жизни, но как же Чону хотелось, чтобы в этот раз она ошиблась. — И все, вы что, больше не виделись с тех пор? — Ким Тэхён, парень, который работал арт-директором в его баре, и по совместительству был лучшим другом Хосока, выглядел таким удивлённым, что на губы Чона против его воли заползла улыбка. Редкая гостья на его лице в последнее время. — Да, уже три месяца как. Глаза Тэтэ стали похожи на два круглых блюдечка после этой фразы и грозили вот-вот выпасть из орбит. Хосок фыркнул, забирая из рук друга пустой стакан, и наполняя его заново. Они сидели в каком-то модном дорогущем клубе, в который Тэхен их вытащил «развеяться» после того как устал наконец ежедневно видеть траурное лицо начальства. Откровенный разговор по душам напрашивался долго, но Тэтэ все жалел чувства друга. — Хен, вы же были вместе так долго, вы жили вместе, да даже собаку вон завели! Ты ведь думал сделать ему предложение! Мы с Чонгуком вообще ставки делали, кто из вас первым на колено станет. Вы совсем там ебанулись? — на последней фразе Чон поморщился, во-первых, потому, что Тэ слишком громко возмущался произошедшему, во-вторых, потому, что думать о том, что на них с Юнги делали ставки было не очень приятно. Покрутив в руках телефон, Хосок уставился на свои колени, думая, что ответить на по большому счету риторический вопрос. В голову лезли только банальности по типу «не подходили друг другу», но ничего, что действительно описывало бы их ситуацию. — Я не знаю, чем так его расстроил, Тэ, — говорит он наконец. — Просто в один прекрасный день он сказал, что все кончено и попросил отпустить. У нас был договор, что, если чувства пройдут, этой фразой мы все заканчиваем и без сожалений двигаемся дальше. Чон налил себе ещё немного виски и залпом осушил стакан. Алкоголь обжег пищевод, но эта боль была ничем по сравнению с болью от воспоминаний. — Что-то ты не очень то придерживаешься данного обещания, хён, — заметил Тэ, намекая, что «без сожалений» здесь и не пахнет. Хосоку нечего было сказать на это. — Позвони ему, — вдруг говорит Тэхен. Хосок вздрагивает, но алкоголь уже гуляет по его крови, мешая мыслить трезво и через полчаса уговоров Чон стоит во внутреннем дворике клуба и набирает такой родной номер. Сигарета догорела до фильтра и уже облизывала своим жаром подушечки пальцев, а Хосок все ещё не мог решиться нажать зелёную кнопку вызова. Желание услышать хриплый голос Юнги было нестерпимым, но ещё более нестерпимой будет боль, если трубку возьмёт его новое увлечение, например. А что если Мин сбросит вызов, как только увидит «номер из прошлого»? Где-то через час безуспешных попыток он сдается, возвращая телефон в карман пальто. Написав короткое смс Тэхену, Хосок идёт домой пешком, оставив машину у бара. Дома будет легче, дома ждёт Момо. Тэхён, конечно, будет злиться на него потом, но ведь это будет, где-то там, в этом далёком и загадочном «потом». Тем более что прощение Тэ легко можно купить за стаканчик карамельного латте, а Чону сейчас необходимо побыть одному. Он обещал отпустить Юнги — он отпустил. И как бы ни было больно, он сдержит слово, потому что ответственность это то, что ценил в нем когда-то Мин Юнги. За несколько метров до своего парадного Чон останавливается и трет глаза, проверяя, не спит ли. Но нет, это не сон. Он тянется указательным пальцем к носу, проверяя не плод ли алкогольного опьянения сейчас стоит у его дома, но с координацией тоже все в полном порядке, а значит они не напился до белой горячки. Перед входом в парадное и правда стоит Юнги с каким-то свертком в руках. У Хосока подкашиваются колени, он еле стоит, но Юнги, к счастью, не видит его в тени аллеи. «Что за сверток? Ходил забрать вещи? Разве не все ещё забрал? Почему сейчас? Откуда ключи? Почему ещё тут? Он ждёт… меня?» — эти и сотни других панических, кромсающих душу на лоскуты, вопросов проносятся в голове у Хосока, пока он стоит в тени деревьев и не решается сделать шаг навстречу. Руки трясутся так сильно, что когда он тянется к телефону, тонкий прямоугольник смартфона выскальзывает из рук и с грохотом падает на асфальт. Юнги оборачивается на шум. — Хоби? Хосок на секунду забывает как дышать. Это прозвище такое родное. И голос. Тот голос, который он хотел услышать больше всего на свете. Все происходящее кажется вдруг таким нереальным. Чон боится, что иллюзия развеется, лопнет как мыльный пузырь, отправив его снова в серую угрюмую реальность. И он снова будет один, без шанса быть рядом с тем, кто заставляет сердце биться чаще. Труднее всего было сделать первый шаг. Второй и третий дались легче. Когда же до Юнги оставалось не больше двух шагов, свёрток в его руках вдруг зашевелился и захныкал. Хосок застыл на месте, испуганно глядя на руки Мина, неумело укачивающие ребёнка. Ребенка?! — Проголодался наверное, — неуверенно произнёс Мин, избегая смотреть Чону в глаза. При ближайшем рассмотрении свёрток действительно оказался младенцем, плотно, но достаточно неряшливо завернутым в детское одеяло. Будто у его матери было огромное желание согреть кроху, но как сделать это так, чтобы ребенок не напоминал капусту она не знала. Хосок напрягал все свое зрение, чтобы в темноте получше разглядеть маленького человечка в объятиях Юнги, и чем дольше он смотрел на пухлощекое детское лицо, тем больше сходства находил с лицом Мина. Те же брови, такой же разрез глаз, одна форма губ и носа. Даже в сумерках, которые спустились на город ближе к вечеру было ясно, что в руках у Юнги была почти что полная его копия. Вопрос отцовства отпал сам собой. Сердце Хосока совершило кульбит и болезненно сжалось, окончательно разлетаясь на осколки. Та надежда, которая все ещё жила в нем, цепляясь за мысли о том, что когда-то Юнги вернется к нему, умерла окончательно. В душе стало как-то пусто, и хотелось одного: вырезать из груди ноющее сердце раз и навсегда. — Зачем ты здесь? — тихо и как-то обречённо произнёс Чон. Ребенок, до этого момента абсолютно спокойно лежащий в своём коконе из одеяла, начал хныкать, всхлипывать и по всей видимости был готов расплакаться. Поморщившись, словно его мучила головная боль, Юнги вытащил из складок одеяла пустышку, вручил её ребёнку и тот наконец перестал плакать. Складка на лбу молодого отца разгладилась, но затаенная боль и обреченность из глаз никуда не делись. Хосок повторил вопрос. — Это Юнсок, — вместо ответа произнёс Мин, затравленно глядя в удивлённые глаза Хосока. Он выглядел так, будто ему было тоже было больно и это немного отрезвило младшего. Что он там сказал? Юнсок? Дыхание перехватило, когда в памяти вспыхнул эпизод из их прошлого. Вот они выбирают имя для щенка, и как-то неожиданно перескакивают на тему детей. Они дурачатся, выдумывая самые странные имена в мире, а потом Хосок признается, что если бы они когда-то смогли завести ребёнка, то он хотел бы, чтобы их сына звали Юнсок, как будто… — Как будто он часть тебя и меня. Сердце Чона пропустило удар. Но зачем? Его… мать его ребёнка не была против? Думать о том, что все это время у Юнги была другая, которая и родила ему этого ребёнка, и к которой он ушёл в конечном итоге, было больно до безумия, но новый росточек надежды снова пускал свои корни в душе Чона. Возможно, все не так, как кажется? — Но почему? — Мы с его матерью встречались до того, как я встретил тебя. Это не было серьёзными отношениями, и мы очень нехорошо расстались. Она изменила мне, Хос, поэтому я тогда пришел к тебе в бар. Юнги упал на скамейку, так будто ноги перестали его держать. Хосок остался стоять. — Я ни о чем не жалею. Ты — лучшее, что случилось со мной в этой жизни. Но Юнсок, — Юнги перевёл потеплевший мгновенно взгляд на ребенка, — я не мог его бросить. — Ты обманывал меня все это время. Как ты мог уйти, если знал, что она беременна? Юнги достал из кармана сигареты, но Хосок забрал их, осуждающе на него взглянув. Юнсок заинтересованно следил своими маленькими черными глазками за их движениями, изредка причмокивая пустышкой. — Она сказала, что это не мой ребенок. Думаю, она правда так считала. Ее новый ухажёр был богаче, успешнее, и по срокам все сходились с ним. А когда Юнсок родился, — Юнги кивнул головой на пухлощекого младенца на своих руках, — стало ясно, что его отец не её новый ухажёр. Пару месяцев ей ещё удавалось обманывать своего папика, но в итоге тот настоял на тесте на отцовство. Эти двое расстались, и мать Юнсок-и быстро поняла, что без штата нянь растить ребёнка не так просто. Хосок слушал и не мог поверить, что такое случается в его жизни, а не в сериале по телевизору. — Она нашла меня и сказала, что-либо я возвращаюсь к ней, либо она сдаёт ребенка в дом малютки, — на скулах Юнги выступили желваки. Ребенок, почувствовав настроение родителя заплакал. Хосок переступил с роги на ногу, не зная, что делать дальше. Выходит, Юнги никогда не пе переставал его любить, а ушел только потому, что не хотел, чтобы Хосок страдал из-за него. Ребенок все не переставал плакать, и Юнги в растерянности навис над ним, в безуспешных попытках успокоить. — Нет, нет, прости, Юнсок-и, - Юнги приподнимает малыша, целуя того в щёчки, но кроха и не думает прекращать. - Ну не плачь, пожалуйста. Хосок внезапно вспомнил, как в детстве его часто оставляли присматривать за младшими детьми в их семье, и уж что что, а умение успокоить плачущего младенца он усвоил ещё сам не особо от них отличаясь. — Можно я попробую? — спрашивает Хос, протягивая руки к Юнсоку. Из-за того, что тот не перестает кричать, из окон уже обеспокоено выглядывают соседи. Юнги безропотно отдаёт своего ребенка Чону, всецело ему доверяя. И Хосок бы обязательно подумал над этим, если бы все его мысли не занимал сейчас сын его возлюбленного. Хосок укачивает малыша, постукивая того по спинке и напевая детскую колыбельную. Через несколько минут малыш уже спокоен, а спустя ещё парочку сладко засыпает на руках у Хосока. Тот смотрит на ребенка со смесью горечи и нежности, и погружается в себя настолько, что не замечает, как Юнги накидаывает на них свою толстовку, ведь на улице ощутимо похолодало. — Она сбежала сегодня, оставив мне документы с отказом от Юнсок-и. Теперь он только мой и я… я так скучал по тебе. Хосок отрывает взгляд от мальчишки на своих руках и переводит его на Мин Юнги. Секунду ничего не происходит, а в следующую их губы встречаются после долгой разлуки в поцелуе, в котором горечи и слез больше, чем любви. Хосок бы отстранился, он ещё не простил Юнги его ухода, как и того, что он скрыл от него такую важную часть его жизни и того, что Мин принял решение за него, но Юнги не дал этому случиться, притнув Чона к себе настолько близко, насколько позволял Юнсок между ними. — Я знаю, как тебе больно. Ты представить себе не можешь, как мне жаль, что тебе пришлось подобное пережить! Но я не мог по-другому, я должен был забрать своего сына. Да, я сглупил, что не сказал тебе правду сразу, но обещаю, — Мин находит его ладонь, поддерживающую спинку его ребенка и крепко ее сжимает, — я клянусь, больше никаких секретов от тебя. Юнги ждёт, когда Хосок поднимает на него глаза и предельно разборчиво говорит: — Я люблю тебя. И его тоже. И я буду самым счастливым человеком, если вторым родителем Юносока будешь ты. Хосок чувствует как у мира снова появились запахи, звуки, а окружающие пространство заново заиграло красками летнего вечера. Глаза Юнги затягивают в себя как две миниатюрные чёрные дыры, как два личных приговора Хосока, на которые тот подписывается, не глядя. Маленький росточек надежды внутри вдруг разросся своими веточками и корнями по всему телу, укрепляя Чона изнутри, давая сил на вторую попытку в погоне за любовью. В этот раз он не отпустит. В этот раз он будет счастлив. — Я думаю, что Момо будет рада новому жильцу. На лице Юнги расцветает такая же улыбка, как на лице спящего на руках Хосока малыша. Наблюдающая за этой сценой бабушка-соседка тихонечко промокнула глаза от выступивших на них слез. — Будьте уже счастливы, Господи! — ворчит она, искренне желая им этого и отходит от окна, давая парням немного личного пространства. А Юнги и Хосок будут счастливы, как бы сложно иногда не было, ведь теперь у них есть Юнсок, который не даст ни одному из них даже задуматься о таком.