Благородное семейство Жажда

      Ежегодный большой бал во дворце благородного семейства Жажда скоро начнётся. Уже полна гостей большая пышная зала, горят богатые люстры на тысячи свечей, от фуршетных столиков раздаются звяканье серебра, чистый звон хрустальных фужеров, негромкая болтовня и смех. Музыканты на балконе второго яруса уже давным-давно настроили свои инструменты и теперь ведут фоном ненавязчивую, мягкую мелодию, увертюру к грядущему балу. Осталось полчаса до полуночи.       Я иду по натёртому паркету, ища взглядом знакомые лица и приветливо улыбаясь тем, кто, завидев меня, склоняет головы в вежливом кивке. Кого мы ещё ждём, кто не почтил своим присутствием достойное сборище? Вот герцогиня Кровь, улыбается поверх веера, её тяжёлое бархатное платье сбрызнуто крохотными каплями рубинов, а вишнёвые глаза резко контрастируют с белоснежной косой, небрежно перекинутой через плечо. Одна из основателей рода — и прибыла чуть ли не раньше всех. Ни один приём не обходится без почтенной герцогини. Говорят, почуяв железный привкус на языке, отпрыски рода человеческого до сих пор попадают под её влияние и вспоминают себя зверьми, каковыми и были когда-то. Когда Кровь овладевает их мыслями и сердцами, на их глаза падает пелена — и они с трудом вспоминают, что творили под чарами дивной Древней, но, раз ощутив их, не в силах противиться их манящей силе.       Рядом с ней — князь Власть. Узкий камзол расшит серебром и сапфирами, холёные пальцы с обманчивым спокойствием поглаживают набалдашник трости из чёрного дерева, хвостик скромного седого парика перевязан лазурной лентой, и блестят из-под соболиных бровей пронзительные жёлтые глаза. Князь прекрасен, он выбирает себе в наперсники лишь самых упорных и стойких — и ведёт их железной рукой от рождения до смерти. Получить от него знак внимания — комплимент из комплиментов, и я с благодарностью посылаю ему воздушный поцелуй в ответ на долгий взгляд и улыбку.       Соблазнительная красавица-принцесса Похоть в обтягивающем чёрном уже держит в руке бокал с чем-то шипучим и хохочет, откидывая голову назад и сверкая жемчужными зубками. Свободной же рукой она обнимает за талию свою сестру, которую люди так часто и ошибочно принимают за Любовь. Но щедрая и милосердная ходит на приёмы в другой дворец и в другое время, и хоть и часто вижу я её, но — только там. А принцесса Маниа действительно одевается в струящееся золото, однако же, по праву занимает место в рядах нашего благородного семейства, ибо звучное её греческое имя означает «любовная зависимость» — одна из самых страшных отрав рода человеческого. Тонкие пальчики Похоти недвусмысленно поглаживают её бедро — похоже, что сёстры успеют уединиться где-нибудь в тёмном уголке ещё до официального начала приёма. Маниа влажно улыбается мне, прикусывая нижнюю губу, но я салютую ей бокалом и прохожу мимо. Возможно, позже…       А вон в том углу сгрудился молодняк — желторотики, их так много, что я не всех ещё знаю по именам. Расфуфыренные юнцы, стремящиеся выделиться, продемонстрировать свою индивидуальность, эпатировать общество своим видом и поведением. Многие из Древних относятся к ним с презрительным снисхождением — конечно же, ведь для того, чтобы отравлять и ставить себе на службу людей им необходимы подручные средства, материальные воплощения их имён. Кто у нас здесь? Скучающий декадент Никотин, весь в кружевах и жемчугах, с серьгой, вдетой в правое ухо, и одетый в замшу и кожу Алкоголь с забранными в хвост волосами — эти старше, держатся особняком, к ним даже герцоги и князья испытывают некоторое уважение — за выслугу лет, так сказать. А остальные? Бледный лощёный красавчик Героин с запавшими щеками и улыбкой, блуждающей по слишком ярким губам; затянутый в чёрное Кокаин — волосы присыпаны белой пудрой, чёрный лак на ногтях, глаза лихорадочно блестят… А, вот и шифоново-латексная Экстази, очаровательная кудрявая девица, уже кружащаяся в каком-то своём танце, звенящая браслетами на тонких запястьях. И ещё кто-то, и ещё… Они не обращают на меня внимания. Но это только пока.       Я иду мимо. От кучки «вещественных» поспешно отделяется их куратор Адреналин, лишь недавно — несколько сотен лет назад — благосклонно принятый в высокое общество и наделённый титулом виконта. Я улыбаюсь и протягиваю ему руку для поцелуя. Все знают, что виконт давно и безнадёжно влюблён в меня и моего брата — и всё никак не может определиться, как будто выбор между нами — это нечто обязательное.       Я позволяю Адреналину сопровождать меня ещё пару шагов, но потом оставляю во имя недолгой беседы с графиней Местью. Восхитительная графиня не терпит соперников, перехватывающих внимание в разговоре… кроме собственной кузины, графини Ревности. Тоже — та ещё парочка, обе черноволосые, зеленоглазые, кутающиеся в меха, серебро стекает с мочек ушей и запястий, а с точёных клыков сочится вежливый яд. Но меня они любят, и я всегда, на любом приёме, улучаю минутку или две, чтобы остановиться и поболтать с ними.       Неуловимым движением оказывается рядом рыжекудрая герцогиня Ложь в текучем серебристом платье — не успеваю я поднять на неё взгляд, как та целует меня в ушко, звонко хохочет и тут же пропадает, как будто её и не было. Секунду спустя — она уже рядом с братцами-близнецами, которых за глаза прозывают просто — бароны Толстый и Тощий. Не всем ведь по нраву сухие латинские термины, которыми их нарекают люди, — Булимия и Анорексия. И если Толстому барону проще именоваться Обжорством, то Тощему…       Солнечным лучиком порхает по залу синеокая княжна Вдохновение, отказываясь от предлагаемых напитков, — завтра её ждут на другом приёме, не годится затуманивать голову раньше времени. А вот дюк Перфекционизм пьёт, не отказываясь. Он вообще предпочитает делать всё как можно лучше.       Улыбки, приветствия, реверансы, знакомые лица и имена, узнаваемые наряды… Слишком много, чтобы перечислять до последнего.       Так что же, все собрались? Похоже на то. Счастливо избегнув цепких объятий маркизы Наживы, я прохожу к высокому, обитому бархатом креслу в дальнем конце зала и оглядываю благородное общество. Любой из нас горделиво вскинет голову, услышав о себе из уст смертных — яд, наркотик, отрава, смертельная привычка… Таковы мы и есть. Такова и я. И в чём-то — страшнее прочих. Потому и улыбается мне князь Власть, потому и приветлива герцогиня Кровь, потому и сохнет по мне несчастный виконт. Ибо я — везде. Даже те, кто твердит, что являет собой полную мне противоположность, в глубине души страстно мечтают обо мне. Я — прекрасна и желанна. Я дрожу янтарной дымкой где-то глубоко-глубоко, далеко-далеко в человеческом подсознании, ненавязчивая и притягательная, моя отрава капля за каплей проникает в кровь и мысли, и, раз попробовав на вкус мои губы, будешь желать их всю жизнь и всю вечность. Не признаваясь, отрицая, заковывая себя в броню и шипы, но всё же — желать. И с каждым поцелуем — всё больше и больше.       О нет, я никого не держу рядом с собой силой, подобно юнцам из «тяжёлого» угла. Ко мне возвращаются добровольно. Потому и пытаются держаться от меня подальше те, что в броне и шипах, — ибо боятся попасть под необоримую власть с первого же прикосновения моей тонкой руки к их обнажённой плоти и духу. И я не мешаю им заблуждаться, позволяю верить в собственную неуязвимость. А если кому-то всё же удаётся вырваться из моих объятий — я даже отпускаю. Потому что, даже якобы освободившись, мои жертвы несут в своём сердце сосущую тоску по мне. Тоску, что выпивает их, заставляет томиться и искать меня в первом встречном. Они всё равно вернутся ко мне. Ибо я — поистине страшный яд, и наркотик, и зависимость, лекарства от которой не придумали человеческие врачи и учёные. И, что самое смешное, — не собираются придумывать. Поэтому я позволяю себе такую роскошь обращения со смертными. Думаешь, что не хочешь меня? Иди, дитя… Ведь мне принадлежит весь мир. Или будет принадлежать. Рано или поздно, так или иначе. Пока есть жизнь — есть и я. И кто сказал, что я не буду властвовать над миром, стоя по правую руку Смерти, укутанная в бархатные крылья Тьмы?       — Госпожа моя королева Тепло…       Лёгкие шаги за левым плечом, аромат знакомых духов, тяжёлая волна волос задевает плечо, когда мой старший брат Жар почтительно склоняется над моей рукой, целуя ладонь, а затем придвигается ближе и шепчет на ухо:       — Полночь на пороге, сестра. Пора.       Я киваю в ответ, и блики от самоцветов в моей короне пускаются врассыпную по залу. Негромкий хлопок в ладони — и тишина, и на меня устремляются все взгляды. А я улыбаюсь и мягко развожу в сторону руки, и с губ моих слетают слова приветствия дорогим гостям…       И так начинается ежегодный большой бал во дворце благородного семейства Жажда.