Muse — Starlight
Приятно побыть на Рождество дома. Наконец спокойно нарядить елку, чинно сесть за красиво убранный праздничный стол всей семьей, а по утру разворачивать подарки. Идиллия, правда? Почти недоступный гастролирующему музыканту мираж, испаряющийся в мгновение ока, стоит только менеджеру группы войти в конференц-зал. Но не в этот раз. — Не в этот раз! — победно улыбался Пауль, пакуя чемоданы. Не обремененный семьей, он быстро договорился с парой друзей о совместной вылазке в какую-то немецкую глушь. Все как полагается: мужская компания, уединенный коттеджик с камином, много выпивки и мясо на углях. И тишина. Благословенное отсутствие коллег по группе, смена обстановки и ти-ши-на! С Эмилем они еще проведут много времени, пусть не на это Рождество: мужчине ненавязчиво дали понять, что его праздничным вечером в гости не ждут. Царапнуло неприятно. Но что же, Пауль только плечами пожал. Расплакаться ему что ли? Это все бабские странности и козни, но они с сыном разберутся что к чему между ними. Паспорта не было. Да, он без проблем мог бы воспользоваться правами как удостоверением личности, но где же он умудрился оставить документ? Перебирая моменты, в которых он точно помнил себя с бордовой книжечкой в руках, Ландерс, наконец, вспомнил: они сидели со Шнайдером вместе в последний раз, должно быть тот забрал оба паспорта прямо со стойки регистрации, да так и положил в рюкзак, чтобы не оставить где-нибудь ненароком. Надо бы ему позвонить и удостовериться, заодно поздравить — праздники-то семейные. А они — чем не семья? — Да, — голос в трубке звучит как-то глухо, заставляет насторожиться с первых нот. — У тебя все нормально? — сразу же спрашивает Пауль. Представляться им давно было не нужно. — Да, все отлично, — Кристофа выдает предательская «н», прозвучавшая так глубоко и надсадно, как она обычно звучит у простывшего человека с заложенным носом. — С Рождеством, друган, — улыбается Пауль в трубку, затем переходит к делу, — слушай, мой паспорт не у тебя случайно? Нигде его не могу найти. — И тебя, — гундосит Шнайдер, затем тяжело вздыхает, будто ему не хватает воздуха, — сейчас посмотрю. Некоторое время Пауль слушает, как по ту сторону трубки Кристоф ходит, возится с чем-то, затем ширкнула молния на кармане рюкзака. Шаги вновь приближаются к трубке. — Он у меня, — у Пауля эти две гнусавые «н» вызывают еще большие подозрения. — Ты заболел что ли? — впрочем, ответ он и так уже знает наверняка. — Ну так, чуть-чуть, — врет Шнайдер. Не успевает Пауль сказать хоть что-то, как в трубке слышится надсадный, рыкающий кашель. — Ты там лечишься? — без особой надежды спрашивает Ландерс, переводя взгляд на почти готовые сумки. — Да-да, конечно, — Шнайдер говорит это так поспешно, что выдает сам себя с головой. Ему хочется поскорее отделаться от Пауля — вот что он делает. С одной стороны, Ландерсу слишком не терпится поехать туда, где снег, солнышко, выпивка и веселые разговоры, а с другой стороны, он начинает тревожиться за друга: уж больно нехороший у него кашель. Он бросает еще один взгляд на собственный багаж. Пауль достаточно хитер. — Ну, отлично. Я минут через двадцать за паспортом заеду — мы тут с друганами в леса решили забуриться, Рождество встретить, то да се. Сейчас буду. Оставь дверь на цепочке, — он вешает трубку до того, как Шнайдер успевает что-то возразить. Покидав в походную сумку все необходимое из вещей, Ландерс заворачивает в ванную. В аптечке находится только аспирин и просроченные капли для носа. — Ну, чем богаты, — хмыкает Ландерс, запихивая лекарства в карман куртки. Заедет в аптеку по дороге.***
Стержень ключа от его собственной квартиры достаточно длинный, чтобы едва приоткрыв дверь, дотянуться до крючка цепочки, провести его по пазу и вытолкнуть. Старый, известный им обоим способ — еще с тех времен, когда они жили какое-то время вместе. И очень удобный, если кто-то ненароком посеял или забыл ключи, а возвращаться надумал поздно, в изрядном подпитии и пропахнувший бабами. Шнайдер обнаруживается на диване. Закутанный в одеяло, он не нравится Ландерсу с первого взгляда: бледный, с неестественно блестящими глазами и странным румянцем на скулах. — Э, да ты плох, — выдает Пауль вместо приветствия, пытаясь вложить в речь позитивные интонации, но они просачиваются сквозь промежутки между буквами и уныло капают на пол. Ему удалось купить аспирин — единственное, что аптекарша согласилась продать без рецепта несмотря на красочные рассказы о лучшем умирающем от лихорадки и прочих напастей «от склероза до поноса» друге. Крепкая штучка попалась, учитывая мастерство Пауля убалтывать дам. — Ну так, простыл немного, — гундосит Шнайдер с дивана, недовольный тем, что Пауль все же приперся и тормошит его, а затем с натугой вдыхает. Хорошо различимый свист, с которым воздух пробивается в отекшие дыхательные пути, Паулю совсем не нравится. Он слышал пару раз такое в кино. — Тебе трудно дышать? — он все еще не торопится раздеваться, пальцы внутри карманов бесцельно оглаживают пластиковый пузырек с каплями. Каплями тут не поможешь. Аспирином тоже, будь спок. — Ничего мне не трудно, — ворчит Шнайдер, пытаясь устроиться на жесткой диванной подушке. Затем снова заходится лающим кашлем, а затем Пауль почти слышит, как сразу после приступа в его груди начинает что-то влажно булькать и ворочаться. — А, ну как скажешь, — Пауль озадаченно надувает щеки, затем потихоньку выпускает воздух меж зубов, осматривая комнату, — значит, у тебя все хорошо. Шнайдер упрямо кивает, не открывая глаз. Над губой влажно блестит, дыхание сбитое. — Прямо лучше не бывает, как я посмотрю, — Ландерс распаляется постепенно: злость помогает ему думать быстро и эффективно. Даже он — этот вечно невзрослеющий мальчик — прекрасно понимает, что это — не «хорошо», это — даже не «нормально». А серьезно и плохо. — Ты чем лечился? — Кристоф в ответ только болезненно морщится — кажется, говорить ему трудно, то ли из-за нехватки воздуха, то ли из-за воспаленного горла. — Отстань от меня, завтра я буду как новенький. — И долго ты тут валяешься? — все не унимается Ландерс, и вот Шнайдер наконец открывает глаза и с раздражением смотрит на него. — Всего денек, — Пауль неопределенно угукает в ответ, обходя квартиру с инспекцией. Из кухонной раковины красноречиво тащит чем-то подгнившим. — Всего денек, говоришь? — кричит он из кухни. В ответ слышится кашель. Ландерс почти уверен, что свистящее дыхание он может слышать и отсюда. — Я пил аспирин, — наконец сдается Шнайдер, когда Пауль вновь входит в гостиную. Кристоф дергается, когда тот бесцеремонно кладет ему руку на лоб. Как и стоило ожидать: обжечься можно. — Плохи твои дела, — задумчиво тянет Пауль, а затем безапелляционно заявляет, вынимая сотовый. — Насрать, я скорую вызываю. Даже если страховка не покроет лечение, деньги они все вместе найдут. Кристофу слишком плохо, чтобы протестовать. Последние дня три состояние, вопреки обыкновению, только ухудшалось. Началось все с обычной, самой легкой боли в горле, затем вдруг начался насморк, быстро перетекший в воспалительный процесс. Область между глаз пульсировала от боли всего день, он не мог толком ни дышать, ни спать, но затем, вроде бы, отек пошел на убыль. Боль в горле скатилась куда-то ниже, чуть погодя стало трудно глотать и разговаривать. А уже после появились хрипы и свист, кашель, от которого колко отдавало в позвоночник, а после болела грудина. Жар начался вчера ночью — и с тех пор, несмотря на лошадиные дозы просроченного парацетамола, что еще оставался в аптечке в ванной, никак не спадал. Аспирин помогать тоже не спешил — и Кристоф махнул на медицину рукой, решив справляться собственными силами молодого и пышущего здоровьем организма. Организм не справлялся — это он отчетливо понял тогда, когда началась периодическая одышка после кашля. Кажется, у него что-то действительно посерьезней простуды. Шнайдер в ответ только молча откидывается на диванную подушку и снова заходится в приступе кашля. Вот бы хоть как-то согреть ноги — ему так холодно, что зуб на зуб не попадает, — думает он, постепенно сползая в темное забытье. Пауль рядом с кем-то разговаривает — громко и энергично, как это ему свойственно. Кристоф старается дышать размеренно, чуть запрокинув голову назад — так ему кажется, что воздуха сквозь распухшее горло проходит чуть больше. Вот и Пауль приехал — уголки губ Шнайдера ползут вверх. Пауль разберется. Этому маленькому человечку он может полностью довериться: когда надо, Ландерс умеет быть на редкость внушительным. — И все будет хорошо… — бормочет Кристоф перед тем, как полностью отключиться.***
— Надеюсь в твою жопу уже вкололи лошадиную дозу антибиотика, а после вколят еще два раза по столько же! — задорный голос будит Кристофа, но глаза открывать тяжело и неохота. Тем более, он и так прекрасно знает кому принадлежит этот хорошо знакомый баритон. Пауль сидит к нему в пол-оборота, закинув ногу на колено и увлеченно щелкает пультом телевизора. Он все делает смачно и увлеченно: спасает друзей, например. — Более чем, — усмехается Кристоф, чуть поворочавшись на больничной койке. Тело ломит так, будто уколы ставили повсюду одновременно. — Очень надеюсь, что твоя задница будет болеть еще очень и очень долго, — Ландерс поворачивает к нему смеющееся лицо, — в конце концов, она стоила мне прекрасных зимних каникул где-нибудь в горах! — Так уж и в горах? — шутя подливает масла в огонь Шнайдер. — Представь себе! Может, даже в Альпах! — Ландерс пользуется пультом вместо указательного пальца, внушительно устремив его в потолок. — Даже в Альпах, — Кристоф вторит другу шепотом, покачивая головой, — полагаю, я должен ценить такие жертвы, да? Сарказм сейчас сильно наигран. На самом деле Кристоф тронут до глубины души. Он все же ни на йоту не ошибся в Пауле: маленький человечек с большим сердцем, раз за разом подтверждающий это звание. Взгляд Шнайдера падает на больничный календарь. Пластиковое окошечко замерло на цифре «двадцать восемь». Охо-хо. — Прости, что испортил тебе праздник, — Пауль, взглянув на Шнайдера лишь мельком, снова невозмутимо щелкает пультом. По лицу его пробегает искорка раздражения, может, даже возмущения. И Кристоф знает, что возмущен он не тем, что камин, мужские байки и одиночество в лесу отложилось на неопределенный срок. Он негодует от того, что Шнайдер допускает хоть малейшую возможность, что чаши весов могли бы качнуться в другую сторону. — Курить тебе, по ходу, пора бросать, — злорадно хохотнув, Ландерс разворачивается к койке лицом, — тебе еще повезло, что это меня доктора пугали страшными перспективами бесконечных бронхитов и воспалений. Понял? — А тебе, значит, не пора? — Ну, это не я расклеился от какой-то простуды, а ты! — брови у Пауля так смешно ползут вверх, что Кристоф не может не зафыркать. Еще пару часов они лениво переругиваются, как старые супруги, а затем приходит врач. — Ладно, бывай. Завтра зайду — чтобы как новенький уже был, — указательный палец в крепким ногтем почти втыкается Кристофу в кончик носа. — Йаволь, — кивает он в ответ, и Пауль исчезает за дверью палаты. Сидя в машине на парковке, он не торопится заводить двигатель и мчаться по делам. Он тихо радуется тому, что Шнайдеру действительно полегчало. Паулю не на что жаловаться, ведь в конце концов, его долго вынашиваемый план встретить Рождество с родными людьми — как ни крути — удался.