Выбор

Это ж надо было так вляпаться. Чем только думал? Точно не головой. Вот сто процентов. И как теперь ему в глаза смотреть? Такой фигни он от меня точно не ожидал. Да я и сам не ожидал, если честно. Вообще не дорубаю, как на это подписался. Идиот. Папа садится в машину, кидает на меня короткий усталый взгляд, пока заводит двигатель, качает головой и газует. Я ёрзаю на сиденье, пытаюсь подобрать слова, которые меня хоть как-то бы оправдали. Но не то чтобы они были. — Я дурак, — отчаянно сообщаю я. — Мягко сказано, — зло отвечает отец, не отрываясь от дороги. Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт. — Па, я не знаю, как так вышло… — Я за рулём, Максим. Закрой рот. Оу. Это уж как-то совсем жёстко. Во-первых, он почти никогда не использует полное имя. Даже когда ругается. Во-вторых, «закрой рот»? Прям грубо. Будто пощёчину отхватил. Закрываю лицо ладонями, дышу. Перед глазами мелькают фрагменты сегодняшнего дурацкого дня. Мы с Серым и Дёней летим на великах вниз по главной улице. Ветер в лицо. Свобода. Кайф. Не знаю, что может быть круче. Разве что тот парашют, который к яхте цепляют и тянут тебя над морем. Мы как-то с папой катались на таком. Блин, ну вот зачем я это вспомнил? Вернись в сегодняшний день, Макс. Найди что-нибудь, чтобы объяснить, на кой-чёрт ты это сделал. Не ему — он видимо даже слушать не будет. Хотя бы себе. «Гребаные светофоры» — плюётся Дёня. «Пиздец бесят» — соглашается Серый. Я только киваю. Весь кайф обламывают. Потом снова разгоняйся, задавай темп, находи равновесие. Но с другой стороны… Они созданы, чтобы движение регулировать, верно? «А слабо на красный?» — кидает Серёга на следующем светофоре. Переход маленький. Дорога на две полосы всего, движение не особо активное. Проскочить — раз плюнуть. Но страшно как-то. Мало ли что. «Да без базара» — смеётся Дёня. Они выжидающе смотрят на меня. Я не знаю, что ответить. Очень хочется попробовать. Прям ОЧЕНЬ. Уверен — кайфа не меньше, чем в реку с тарзанки прыгать. А может даже больше. Но, блин, стрёмно. «Чё ты, Мэд Макс, ссышь?» Серый знает, как меня спровоцировать. «Погнали» — киваю я. Пролетаешь за мгновение. Раз — и ты на другой стороне. Водитель не то что затормозить, даже заметить тебя не успеет. Звучит как-то жутко, но на самом деле это офигенное чувство. Будто можешь проходить сквозь стены. «А слабо прямо перед машиной?» — повышает ставки Серый. Это уже хрень какая-то. Я понимаю это. Где-то там, глубоко внутри. Но снаружи кровь кипит адреналином, а башню сносит от свободы и вседозволенности. Первым проскакивает зачинщик Серёга. Орёт от восторга. Вторым стартует Дёня. Я готовлюсь. Но не успеваю нажать на педали. Потому что машина чуть не сносит Дёню. Не сбивает, но он теряет равновесие, летит на проезжую часть, стёсывает ладони, колени об асфальт. Водитель тормозит. «Или вы звоните родителям. Или я звоню в ГАИ». Я не буду убеждать отца, что я в этом не участвовал. Да, я не успел испытать судьбу. Наверное, к счастью. Но я бы сделал это. Я собирался это сделать. Так что можно считать, что сделал. Я даже думать боюсь, что мне за это светит. Ремнём я получать больше не хочу. Но папа вроде как обещал, что это будет только один раз. Правда, в тот момент он вряд ли мог предположить, что уже через пару месяцев я буду на спор гонять на велике через проезжую часть… Но всё же. Не хочу. Но и сидеть дома до конца лета не хочу. Хотя я бы себя вообще больше никуда ни с кем не выпускал. Вот дерьмо. Мы заезжаем в гараж. Отец глушит мотор. — Иди в дом, — говорит он мне. Как-то совсем сухо, безэмоционально говорит. Как будто я ему больше не сын. — Пап, пожалуйста, — я хватаю ртом воздух, смотрю на него в попытке вымолить прощение. — Пошёл. Вон, — чеканит в ответ он. Я буквально вываливаюсь из машины. Меня накрывает от эмоций. Пореветь бы. Но не получается. Ком в горле. Глаза щиплет. А слёз нет. Идти в дом я не могу. Стою и смотрю, как он достаёт мой сложенный велик из багажника. Насколько заберёт? До конца лета точно не увижу. Чёрт. — Завтра покатаешься в последний раз, — он ловит мой взгляд и комментирует всё так же сухо, отстраненно. — В пределах видимости. — В последний раз? — переспрашиваю я, чувствуя как сердце стучит где-то в желудке. — Перед чем? Я догадываюсь, что он ответит. И я молюсь, чтобы я был неправ. Я готов стать на колени. Я готов рыдать и клясться в чём угодно. Только не это. — Перед тем, как я его продам. — Нет! — не сдерживаюсь я. — Иди в дом, Максим, — рычит он. Делает большой пугающий шаг ко мне. И я вижу в его взгляде что-то такое, от чего срываюсь с места и бегу в дом. Падаю на кровать и ору в подушку. Он не может так со мной. Так нельзя. Меня захлёстывают вина, сожаление, ненависть, злость, обида, страх. И сверху накрывает тяжёлая липкая волна паники. Я ненавижу себя. Ненавижу его. Ненавижу своих идиотов-друзей. И задыхаюсь от этих чувств. Должен быть способ это остановить. Резко сажусь, заставляю себя глубоко вдохнуть. Есть такой способ. Стягиваю всю одежду, кроме трусов. Скидываю с кровати одеяло — в прошлый раз мешало и дико бесило. Кладу подушку на середину матраса. Бегу на кухню, наливаю себе стакан воды, ставлю рядом с кроватью. Снова сажусь на кровать. Выдыхаю. Он заходит ко мне минут через десять. Видимо, всё это время пытался успокоиться. Окидывает взглядом комнату, приподняв брови. — Нет, Макс! Так, уже «Макс», а не «Максим». Хорошо. Замечательно. — Пап, пожалуйста, — смотрю на него умоляюще. — Такого больше никогда не повторится. Я обещаю тебе. Я идиот и я не знаю, как мне пришло в голову согласиться на такое. Я клянусь: я уже раскаиваюсь. Мне очень жаль. Я обещаю, что буду думать своей головой и не буду поддаваться на провокации друзей. Я обещаю, что больше никогда не подвергну свою жизнь такому риску. Я всё понял, правда. Но чтобы ты был уверен, что урок достаточно усвоен, пожалуйста, выд… — я запинаюсь, потому что не могу произнести это жуткое слово. — Накажи меня. Р-рем-нём. Пожалуйста. Он тяжело выдыхает. — Я уж было решил, что там совсем, — стучит одним кулаком себе по голове, а вторым по деревянному косяку двери. — Пусто. Я еле сдерживаю улыбку. Вот это уже очень похоже на папу. И тон вроде как не такой отстранённый. Как же хочется, чтобы он перестал злиться. Сейчас я на всё согласен ради этого. — Готовься, — кидает он сухо и выходит. Так я же вроде как… Готов? Я растерянно поднимаюсь и смотрю на кровать. Нужно раздеться и лечь? Это он имеет в виду? Наверное… Я стягиваю трусы и устраиваюсь на кровати. Поехали. *** Он возвращается через несколько минут, которые кажутся мне вечностью. Я нервно сглатываю. В этот раз мне страшнее, чем было тогда. Тогда мне было интересно. Волнительно. Вот как проехать через дорогу на красный свет. Сейчас уже нифига не интересно. Я знаю, что будет. И это очень страшно. Потому что понимаю — будет жёстче. Тогда папа меня жалел. Сейчас жалеть не будет. Не в тех я условиях. Блин, это ж надо было такой фигни натворить… — Готов? — интересуется он. — Готов, — слабо отвечаю я. Не то чтобы я чувствовал себя, как будто реально готов. Но пути назад всё равно нет. И велик я не отдам. Хорошо только, что мама по магазинам с подругой гуляет… Плохо всё остальное. Ремень противно шипит в воздухе и с громким хлопком обжигает задницу. Уууф. Я уже успел забыть, как это. Хотя такое вроде не должно забываться. Жар растекается по коже, проникает внутрь, под неё. Я закрываю глаза и представляю, что на месте Дёни — я. Представляю, что водитель не успевает затормозить. Это разве боль? Это фигня, а не боль. Вот сломал бы себе пару костей… Терпи, Макс. Блин, как тяжело. Не удерживаюсь и вскрикиваю. Больно. Соберись, Макс. Ты это заслужил. Скажи отцу спасибо, что он пошёл навстречу. Мог бы остаться без велика. Навсегда. Вскрикиваю, потому что больше не могу сдерживаться. Горячо. Больно. Чёрт. Глушу крик в матрасе. Терпи. Горячо и больно. Как же больно, блин! Терпи-терпи-терпи. Интересно, что больнее? Содранные колени? Или выдранный зад? Господи! Только не реви. А знаешь, что больнее? И зада, и коленей? Потерять идиота-ребёнка. Под колёсами машины. «Прости-и-и!» — ору я, просто потому что мне необходимо это сейчас сказать. Плачу, потому что обидно за папу. Больно-больно-больно. Как меня вообще угораздило? Больно! Идиотское развлечение. Никогда не буду слушать Дёню и Серого. Как же больно! Кусаю кулак, ору. Чтобы не материться. Всё фигня. Зад, наверное, бордовый. Но это фигня. Я реально мог умереть. Рыдаю навзрыд. Б о л ь н о. Больше ни о чём не могу думать. Я мог у м е р е т ь. Так плохо, что кажется, не могу глотать. Давлюсь слезами. Ну хватит, пап, хватит. Это ведь конец? Ремень летит на пол. Фуууууух. Отец наклоняется и целует меня в макушку. — Пап… Прости… Спасибо… Я чуть не… Не буду больше… Прости… Я идиот… Прости… — бессвязно бормочу отрывки фраз. — Всё хорошо, Макс. Дыши. Выполняю простой и понятный приказ, хотя это не так легко. Воздух застревает в горле, слезы затекают в приоткрытый рот. Кашляю. Как же хреново. Пульсирующая горячая боль даже не планирует отпускать задницу. Горло першит. В висках стучит. Поясница ноет от напряжения. Жесть. — Па, скажи, что простил меня. Скажи, что не злишься. Пожалуйста! Ради этого же всё. Ну и ради велика, конечно. Но велик это фигня. Только бы он не злился. Он садится рядом со мной на кровать, я поворачиваю к нему голову. Он выглядит уставшим и очень расстроенным. Меня снова захлёстывает вина. Очевидно же, что ему тоже непросто далось это наказание. — Я простил тебя, Макс, — наконец тихо говорит он, опуская широкую горячую ладонь на моё плечо. — Но я не могу сказать, что не злюсь. Таких глупостей ты ещё не делал. Ну хоть так. Отойдёт же со временем. — Я знаю. И больше не сделаю. — Надеюсь. — Ты не продашь велик? — Я дважды за одну провинность не наказываю. — Спасибо! — Не за что, — тяжело выдыхает, какое-то время напряжённо молчит, подбирая слова. — Давай заканчивать с этим, Макс. — С чем? — С поркой. А то ты хорошо устроился. Получил по заднице и пошёл дальше фигню творить. Я скоро начну думать, что тебе нравится. — Пап!!! Нет, мне не нравится. Я бы… Как это вообще может нравиться? Ни за что бы на это не решился, если бы не велик. Дело, конечно, не только в велике, но я почему-то не нахожу сил в этом признаться. Он снова вздыхает и ерошит мне волосы. — Да, для того чтобы его продать мне бы потребовалось больше выдержки, чем чтобы отходить тебя ремнём. Но, пожалуйста, Макс, перестань творить чушь, которая ставит нас перед таким выбором, ладно? Хотя бы ближайшее время. Да и не нужны ему мои признания. Он всё знает сам. — Угу, — соглашаюсь я, наконец находя в себе силы, чтобы упереться руками в матрас и подняться. — А «ближайшее» это сколько? Он только смеётся. Точно простил.