Слова крови на стенах комнаты

Свет беспощадно пронзал листву на деревьях и мою сетчатку, я ненавидел этот день, пожалуй, я весь отдался этому, просто презирая мир, окружающий меня и мою нервность. Я не мог смириться с тем, что люди вокруг настолько счастливы, поэтому был счастлив тоже, но только лишь я доберусь до своего дома, оболочка спадёт с меня, как со змеи, обнажив мою суть. Это был летний день, один из тех, что возомнил себя пламенем во плоти, сжигая и расплавляя мысли и стремления. Я лишь хотел добраться до своей постели, что пахла мерзко, по-домашнему, эту цель я не позволю сжечь сегодня. Тротуар, по которому я рассеянно шествовал, не был так уж и тих, скорее, я глох от мыслей чужих людей, шатавшихся вокруг так целеустремлённо, что со стороны казались мёртвыми внутри. Мне было жаль их, я им сочувствовал, но я ненавидел людей, я любил, что скрывается под ними. Кошка в окне, я обернулся, чтобы ей полюбоваться. Ей было плевать, она грелась и тянула лапы навстречу теплу за решёткой. Я бы хотел просто сесть рядом с ней и погрузиться в мир знаков и закорючек, способных вызвать эмоции, благо, экземпляры всегда у меня в рюкзаке. Я совсем забыл, я чувствовал себя плохо, я забыл рюкзак. Но я не вернусь за ним, не сегодня. Дождусь, пока Она напомнит об этом, или пусть оставит себе, мне не так уж и важно. Какой-то парень, проезжая на велосипеде, пихнул нечаянно меня локтём. Я захотел его убить, он не вписывался в мою картину спокойствия и теперь эмоции окончательно нахлынули на меня. Он даже не обернулся. На слишком ровном тротуаре нет камней, которые можно было бы метнуть и получить заветную отдушину. Следствие цивилизованного общества. Главное просто шагать под этими нещадными лучами солнца и когда-нибудь я вспомню, где мой дом, я так давно там не был, хотелось просто что-то приготовить и вымыть грязь из дома. Я так давно там не был, что эта грязь стала чужой, как и остальная мебель. Как же я ненавидел привязываться к вещам, нет ничего хуже, чем это. Люди тоже мебель. Я шёл мимо них. Усреднённые по возрасту и интересам, они проходили мимо меня. Если представить, что мир человека, это его комната, то всё становится проще нарисовать. Мебель – это люди, тут ничего не попишешь, но как же мне не хочется это признавать, как же мне не хочется понимать это, чувствовать, что я настолько одинок, что всё вокруг меня – просто вещи с удивительными свойствами. Вот мужчина, он, наверное, шёл поесть в обеденный перерыв. У него были свойства любить свою семью, смотреть телевизор по вечерам и ненавидеть политику. Я никогда не смогу понять ничего из этого, в конце концов, что может быть лучше, чем политика под вечер – она прочищает заглохшие вены бурей ненастоящих эмоций. Главное не отвлекаться от своих мыслей, иначе опять утонешь. Вот девочка, она шла… Она прогуливала школу. Или же ей плохо и она идёт домой? Или она притворяется? По её печальному лицу невозможно понять, можно лишь посочувствовать. Её свойствам. Подобный стиль мышления разрушает мозг и бьёт по ногам, что слабеют от тоски и недосыпа. Как можно почувствовать себя ещё более одиноким? Я сбил ноги о тротуар, но я начал узнавать места вокруг. Бесконечные кварталы и ряды обшарпанных пятиэтажек с кривыми покосившимися балкончиками, на которых развевалось бельё или струйки дыма от сигареты. Я дома, здесь пахнет тёплым отчаянием, мне этого так не хватало. Я свернул по дороге направо и вошёл в тенистый заросший двор, устремившись по пыльной дорожке с кусками асфальта в самых неожиданных местах, мимо детской площадки, мимо лавочки, во тьму. Я дома. Я закрыл за собой дверь в подъезд и насладился тёмной тишиной, прерываемой тихой, приглушённой музыкой гитары. Он (а может она) научился играть за это время, практически не фальшивит, темнота аккомпанировала ему на моём маленьком концерте, который я тут же развеял одним лишь порывом на серую лестничную площадку. Я никогда не интересовался жизнью соседей, кроме этой гитары. Я хотел бы её увидеть, особенно сейчас, когда из неё не выпрыгивают противные звуки, а льётся свечением что-то похожее на жизнь. Я никогда не слышал о подобной. Карманы моих джинсов, зашитые недавно, кажется, опять порвались и я еле как достал ключи. Два ключа. Я посмотрел на них внимательно. А затем открыл дверь двумя поворотами одного из них и вошёл внутрь, одолеваемый скукой. … Что ещё мне оставалось делать? Я задавал этот вопрос себе снова и снова, при этом стараясь не раскалывать свои мысли ответом, что возвращал меня к болезненным воспоминаниям. Я дома, я в безопасности. Квартира точно скучала по мне, я видел это по скопившейся пыли на столе и книжных полках, на которых рядами безобразно хаотично лежали запыленные уже книги. Я убрал всю грязь из дома, как и обещал самому себе, просто, чтобы убедится, что я ещё живой. Мои руки, заботясь о моём рассудке, самостоятельно почистили ванну и кухню, помыли полы, убрали всё, что мне не принадлежало. Они же и растворили пошире шторы и жалюзи. Теперь мне нечего скрывать от этого света, я был в согласии с самим собой, я думаю. Лежа на кровати, я предавался тишине, музыка окружающего мира не доходила сюда, а и не мог её встретить, как подобает. Я сменил одежду и положил в стирку всё, что было на мне, я смыл грязь, которая напоминала бы о Ней, просто, чтобы почувствовать себя живым. У меня были деньги, но это бессмысленно и ненадолго, я потрачу их быстрее, чем заработаю. Стоит снова выставить свои умения на продажу и начать выполнять заказы… Я выгнал рутину из головы, что заполняла комнату серой массой. Только же всё отчистил, зачем снова возвращаться к уборке? У меня должны быть простые цели и простые следствия этих целей. Я пошёл в супермаркет. Меня ждёт очередная экзистенциальная прогулка на грани психического фола. … Разум мой вновь наполнился печальной ненавистью к людям. Они были так просты и так противны, я не могу сказать им «привет», не оказавшись в неловкой ситуации, что своей прозаичностью задушила бы меня и их. Я шёл под искусственным светом, ведь снаружи царил кровавый вечер, затягивающий внутрь домов испуганных и выпускающий яростных на свои улицы, и те и другие были для меня равны, просто имели разные формы своей морали. Искусственный свет пробуждал во мне спокойствие, пока я пропихивался сквозь толпу кукол за своими вещами, которые были мои, как только я переступил порог своей квартиры. Я решил тогда, что не буду думать наперёд, что буду спонтанен, так я сохраню жизнь в своих действиях и буду меньше вспоминать. Мне нельзя было вспоминать, я начал цепляться к окружающим вещам, холодным, как и помыслы тех, кто их выставил здесь. Возьми как можно больше домой, так ты обретёшь счастье. По мне, так ты счастлив лишь тогда, когда тебе нечего уже просить и брать. Исключение – красть. Красть можно и счастливому, просто он будет понимать это, как одолжение. Счастливые люди, словно воронки, они окружают нас и высасывают нашу решимость, в помесь с мечтами. Хоть все и говорят, что счастливых людей не бывает, на самом деле, их полным полно на улицах, в парках, среди толпы. Вы заметите их, главное не говорить с ними, иначе они перестанут быть счастливыми людьми. Я остановился около стройных бравых рядов с быстрыми завтраками, я взял лишь маленькую корзину, в которую тут же отправилась одна большая пачка с наиболее цветастым и красивым названием. Кому мне врать? Я хочу этот завтрак, а три пакета молока уже лежали, стылые, под пачкой с хлопьями. Теперь чай. Как мало люди отдают времени чаю. Он прочищает слова и действия, он настраивает наше безумие на одну тональность в виде бесконечно тянущейся спирали. Чай – проводник в сладкие сны, вот зачем я его искал. Чтобы он дополнил мой опустевший дом. Вот и она, я хотел только лишь её игнорировать, но она опять здесь, появилась из-за угла, следуя за мной по пятам, я её ненавидел. Серая девушка. Асбестовая статуя с вкраплениями глаз из перламутра и волос из платины, вот кто она была, она была моим достоянием и моим проклятием. Сейчас она всё понимала и не хотела мне мешать, ждала, пока я останусь в одиночестве, чтобы напасть на меня всей своей печалью. Она вернулась, чтобы меня одолеть, все мои мысли стали ненавистью к ней, и она это чувствовала. Проделав манипуляции с обществом, заключающееся в обмене выдуманных ценностей на настоящие, я вышел на улицу, устремившись в темноту ночи. Несколько лет я уже не встречал серую девушку. Она будто бы ушла в то прошлое, где я погибал и возрождался каждый день в пламени собственной депрессии, в которой, в первую очередь, сгорали мои глаза. Я долго её не видел, эту вестницу моего глубочайшего одиночества. Когда-то она спасала меня от него, деля со мной комнату, но теперь я не нуждался в ней, она только убивала меня своим присутствием, что навевало изнывающую тоску. Ночь. Она быстро пришла сюда за мной. Как и серая девушка. Та не заставила себя ждать и, лишь пропали все люди вокруг, начала говорить со мной. «Зачем ты бежишь к людям? Так ты лишь отдаляешься от них, не смотри на них, чем лучше ты их видишь, тем противней они становятся, останься дома, вернись уже ко мне.» Она пришла, чтобы вернуть меня, забрать своё. Она была вечно печальным призраком грусти и скромности, она хотела повелевать мною, как море повелевает костями на своём дне. Я не хотел снова тонуть в этой тоске без сна и покоя. «Я бегу к людям от Неё, ты же знаешь, в них я вижу Её. Слабости других людей будто тоже принадлежат Ей. Я хочу понять.» «Тут нечего понимать. Другие люди лишь эгоистичные животные со скромными возможностями в сострадании. Никто не поймёт одиночества другого человека, ведь он, ОН, здесь, чтобы развеять это одиночество, не понимая, что тем самым вредит. Любой человек одинок, но самого одинокого можно найти лишь в толпе верных друзей.» Я шёл молча, я не хотел ей отвечать или слушать её. Глаза её отдавали свечением хризолита при свечах, но это были лишь уличные фонари. Она шла рядом со мной, нет, плыла по воздуху, оседлав свою извечную грусть и навязывая мне мои же мысли. «Молчи, но так ты сделаешь только хуже, вернись ко мне, почему ты постоянно гоняешься за ней? Она делает тебе только больно и никак иначе, а ты всё следуешь по её следам, будто ожидая, что те загорятся теплом, нет, от них будет веять лишь холодом, почему ты любишь её?» «Потому что Она единственная зашла дальше моего имени. И я уже ушёл от неё, но я не вернусь и к тебе, ты мне противна.» Серая девушка молча шла за мной, пока я ускорялся с каждым шагом, пытаясь от неё отвязаться. Я не хотел снова её понимать, снова к ней возвращаться, снова селить её у себя в голове, я бы не вынес этого. Я перестал бы быть человеком. Она попыталась в последний раз: «Только я могу понять тебя, я и есть ты, я внутри твоей души, я её дополнение, а когда-то я была её крыльями, зачем ты отверг меня? Ты одинок, только со мной ты будешь свободен в своих мыслях и словах.» Я не выдержал. «Ты – моя фантазия от скуки, ты и есть я, это правда, но это одна лишь обуза, ты говоришь моими словами, ты и правда я. Ты угадываешь мои мысли с полуслова, потому что это и твои мысли тоже, ты действительно лишь я. Тебя не существует, исчезни из моей жизни, твоя компания мне хуже, чем одиночество, я не хочу прятаться от мира вокруг внутри своей печали снова, исчезни, я не хочу тебя видеть.» И она исчезла. А я просто продолжил свой путь к дому, пытаясь отвязаться от настойчивых воспоминаний, что делали меня слабее с каждым вздохом. … Я сидел перед окном и смотрел на звёздное небо, что ползло мимо полумёртвых соседних пятиэтажек, и тянул чай без сахара. Звёзды будто рвали это небо на части, нет, резали, как мясницким ножом, падая снова и снова, а я следил за ними и считал их. В конце концов, кто, если не я. Чай отказывался остывать, я выключил свет во всех комнатах, чтобы нам было уютно. Не думаю, что меня когда-либо интересовали звёзды, в конце концов, их много и они никуда не деваются, вроде. Что с них взять? Человек поймёт, что, но я не хотел давать оценку излишне прекрасному, так можно просчитаться и опять остаться ни с чем. Не мы здесь судьи, ведь так? Мы. Звучит смешно, чай всё-таки остыл. Я отложил его в сторону и накрылся одеялом, прячась от небесного многоглазого взора. Нет никого, кроме меня здесь, это ошибка, остальных нельзя и понять правильно, не ошибившись со словами, я не вижу их свечения, здесь только и вещи, что меня окружают. Из-за этого я покинул Её. Я не видел её свечения, как ни старался, а она не видела моё. Важна не сама ссора, и даже не её причина, а причина причин, как бы это предательски не звучало. Наши мысли были в клетке собственного естества, без шанса на счастливое освобождение. Всё что утопия – ложь, а конец одиночества, пожалуй, самое желанное и утопичное стремление человечества. Нельзя обманывать себя призраками, они лишь тени, я ничего не вижу. И я уснул, провалившись в дрёму без сновидений. … Ярость утра и крепость кофе. Он нашёлся в древности моего прошлого, когда я, в спешке и счастье, покидал своё заветное жилище, в погоне за светом и совершенно забыл про кофе, может, это стало катализатором. Кофе – самый доступный наркотик в мире, после эндорфина, которого и так было полно в моём кипящем мозге. Спустя продолжительные сражения с микроволновкой, я смог достичь желанного завтрака, наполненного моим последующим днём. Залитое молоком безумие, размешиваемое ложкой безумца… Я сидел за своим маленьким, как и мой дом, столом, желая оставаться в одиночестве в столь интимный момент, но тут явился он, нагло усевшись передо мною, решив, что таким образом смешает мои мысли со страхом одним лишь мановением руки, но я уже вырос; я не был тем мальчишкой, который из страха подчинялся красному человеку. Я знал, что он всего лишь часть меня и делит со мной комнату, пожирая меня каждую секунду, как и серая девушка. Он портил мою жизнь, он портил мою жизнь, он портил мою жизнь, а теперь нагло сидит перед мною, будто он имеет право на меня. За многие года, пока красный человек не появлялся, я исцелился, он не был мне нужен, не был нужен. Он заговорил со мной. Тот, кто встревал в мои разговоры, руша мои хрупкие отношения с людьми. Тот, кто разжигал во мне эгоизм и ненависть. Тот, кто копил во мне слизь и грязь тупой ярости и мстительности, я его ненавидел. А теперь он здесь и говорит со мной. Он говорит. Я не должен бояться. «Вижу, ты до сих пор ошиваешься здесь, в одиночестве, в момент твоей свободы, в момент твоего триумфа.» Он был слеп и видел лишь моими глазами и чувствами. Подобно аметисту он заточил свою форму в гладкокожем чудовище с длинными загребущими руками, свисающими до пола когтями и абсолютно гладким и ровным, неестественным лицом без черт, лишь с одной зубастой пастью, за которой скрывалась чернота желаний этого демона. «Да, красный человек, это мой выбор, покинь меня.» «Какой же ты ужасный зануда и философ, всё ещё прерываешься на свои бесцельные и бесполезные, никому не нужные, мысли. Мысли и раздумья – твой бич, без них ты расцветешь. Доверься мне, своим желаниям в лице меня, ты ведь свободен. Перед нами целый мир, и с твоими талантами можно добиться чего угодно и кого угодно. Выкинь её уже из головы, такой как ты, может менять людей, как перчатки. Упивайся своим одиночеством.» Он был нетерпелив в своих помыслах, вытащенных из моего рассудка. Он крал мои желания и помыкал мною многие годы, говоря моим языком то, чего я не хотел. Он был яростью моих движений и злостью моих слов, он был демоном моих страстей, заключённый в тело этого льстеца. Он сам себя создал, я практически ему не помогал, но теперь только лишь мне решать, когда ему стоит уйти. Сейчас. Я не позволю ему вмешиваться в мои мысли и поступки снова. «Я жил много времени без тебя, красный человек, ты мне не нужен, последний раз, когда ты появился, ты чуть всё не разрушил, уходи.» Красный человек передо мною осклабился ужаснейшей из улыбок для меня, в ней содержалось всё безумие моих самых низменных устремлений. «В клетке? Твоя попытка вырваться просто смехотворна, ты не станешь свободнее, окружая себя стенами, отринь их, вернись ко мне, вместе я покажу тебе, что значит быть счастливым. Все твои мечты исполнятся, признай свое одиночество в этом мире, только я и серая девушка можем тебя понять, а её ты уже изгнал. Мудрый выбор. Ты создал прелестную почву для наших начинаний, никто нас больше не будет тянуть на дно, друг. Используй вещи вокруг себя, чтобы стать счастливым, просто доверься моим советам.» Я был взбешён, он пытался подкупить меня моими же размышлениями, которые недавно осуждал и презирал. Красный человек есть то, что он и есть, его нельзя изменить, можно только, наконец, изгнать. «Ты слеп, ты не видишь дальше меня, так как мы с тобой разделяем взор и не более, однако я иду дальше простой картинки, я хочу знать, когда ты хочешь владеть. Ты ослеплён возможностью видеть моими глазами, поэтому и хочешь всё получить, до чего бы ты только не касался. Тобой движут лишь жажда и зависть. У тебя нет своих глаз и своих мыслей, ты лишь часть меня, которая возомнила себя чем-то большим. Страсти окутывают меня, я не буду их отгонять от себя, но я не хочу видеть за ними твою жадную пасть. Я хочу видеть себя за ними, а не старые пыльные мечты, какими бы живыми они не были.» И красный человек исчез. Я выдохнул с облегчением, он преследовал меня много лет, очень много лет и, наконец, я смог его выгнать из своих мыслей, он больше сюда не вернётся, он больше сюда не вернётся, теперь я сам хозяин над собой. Никто больше не толкнёт меня на безрассудства, рушащие мою и чужие жизни. Мне нужно проветриться. Я быстро доел свой завтрак и собрался на улицу. Меня ждёт долгая прогулка сквозь крепкую паутину моих болезненных изысканий. … Я стоял на крыше заброшенного семиэтажного дома, слишком светлого и пустого, чтобы его облюбовали бездомные и подростки – эти жители темноты, прячущиеся от самих себя как можно дальше от реальности, лишь бы забраться как можно выше, чтобы бесконечно и больно падать, пока не придёт час взросления, смерть духа, перерождение… Шаг вперёд, и я устремлюсь на деревья, я был на самом краю и смотрел вдаль, туда, где рваное кольцо горизонта замыкается само на себя. Я думал о том, что я единственный здесь. Я думал о том, что теперь был абсолютно одинок, лишившись последних своих осколков, расплавив их, раздавив и вбив в своё горящее подсознание. Теперь я был един и цел в своих намерениях, больше я не разделял ни с кем свою комнату. А разделял ли когда-то? Они были лишь моими тенями под разными ракурсами не более, фикция, фокус, трюк с кроликом, которого раздавило в фарш под столиком фокусника. Не более. Дальше всего зашла Она. Я смотрел вниз, голова уже не кружилась, и я занёс ногу над пустотой. Человеку с рождения суждено упасть в пекло пыток одиночеством, это правда. Мы можем обмениваться смыслами, но будут они правдой? Это всего лишь картинки, нет, описания картинок. У каждого свои альбомы и галереи с дьявольскими гидами, нервно шепчущими над очередным спорным шедевром этого безумца. Можно ли здесь найти искренность? Человек лжёт от рождения, говоря свои первые слова, ему приходится это делать. Ведь он не хочет быть здесь один. А где здесь? В комнате. Ты слышишь голоса снаружи, чем больше их, тем чаще ты бьёшься о стены, ослеплённый молящий, покрытый кровью и слезами. Это в лучшем случае. В худшем человек находит ручку от двери, нарисованную жрецами. Вперёд, туда, где ни у кого нет тел, а значит и секретов. Ложь, «Я» будет всегда. Пока человек мыслит и чувствует, есть лишь только он и его сны, и эта правда, единственная в этом мире истина, на которой неровной башней колдуна зиждется остальное блеклое мироздание. Я есть тело, не будет тела, не будет и меня. Не будет и одиночества, или же мне будет плевать на его беспрерывную пытку, не так важно. Любовь… Я может быть что-то почувствовал, не знаю. Она слушала меня, она пыталась меня понять, она переспрашивала меня, а не ждала своей очереди начать говорить. Я делал то же самое из чистейшей благодарности. Я не знал её мотивов, но впервые за много лет я принял что-то на веру, не предаваясь нигилистическим воплям под своим черепом. Но я не мог смириться со своим и её одиночеством, я не могу и сейчас. А ведь на секунду мне показалось, что кто-то скрипнул дверью. Я был готов. Я ушёл от Неё, хоть и любил Её, любил слушать её голос, сидя в своей комнате. Я ушёл от своих фантазий, преследовавших меня с детства, я слился с ними. Я сделал это, ведь не мог решать за них, правда? Я сделал это, чтобы отвечать только за себя. Этот шаг я сделаю закольцованный сам на себя, я не буду играть в Лазаря на чужих сожалениях, это бессмысленная игра для слабых. Я вздохнул в последний раз. Вокруг было так тихо. О, как же я хотел бы быть всеобъемлющим богом, что содержит в себе всё, чтобы быть миром, а не оставлять на нём жалкие следы, как бы я хотел быть ответственным абсолютно за всё, чтобы никогда не испытывать мою короткую жизнь со всей её виной… Ответственность. Шаг назад. … Меня осенило, и я бежал напротив ветру, но не так как я желал пару минут назад. Я бежал по старому адресу, держа в кулаке ключи, связку из двух ключей, меня осенило, и я был счастлив. Как же я мог быть так глуп! Мне хотелось хохотать и плакать, рассказывая всем и всему о своей догадке, которая расколола мою меланхолию, продолжавшуюся тысячи мгновений длинною в вечность. Ответственность! Вот что делает человека не одиноким! Я всё ещё один в комнате, но… Теперь я вижу эти письмена на стенах, их тысячи, они проступали насквозь, написанные моими знакомыми голосами, нет, они не могли войти внутрь ко мне, но это и было их присутствием! Я сорвал гноящееся бельмо с глаз, и теперь я ясно вижу! Человек одинок, но он может связать себя с другим, это просто. Это мы и делаем каждый день – чертим кровью на чужих стенах, стираем надписи и запоминаем их. Печати ответственности за других людей! Они просты: «отец», «брат», «любовь»… Конечно, их нет в твоей комнате, но это слова связывают нас в цепи, заставляя слышать голоса по ту сторону ярче. Написанное кровью сложно стереть, и даже тогда, когда ты плохо слышишь из-за толстых стен своих ощущений, ты вынужден отвечать, ты вынужден слушать, потому что никак иначе нельзя, иначе ты перестанешь быть человеком. Я бежал сквозь улицы, пытаясь успеть за своим призраком. Вечер слегка коснулся этого дымящегося асфальта, но не спешил вступать в свои права, лишь подгоняя меня. Все смотрели на меня с удивлением, как я спешил, как я бежал и хохотал, я хотел успеть, не хотел стирать надписи на стенах своей комнаты. Тело моё наполнилось болью, и я достиг своей точки. Дом, в который я возвращался каждые утро и вечер. Ничто не могло меня остановить в моей ярости безумства догадки и счастья. Ответственность! Это слово пылало на меня со всех сторон, заставляя иногда случайно злиться самому себе, а иногда мимолётно грустить, смешивая всё с радостью бытия. Я видел. Я вбежал в подъезд, я поднимался по лестнице, весь покрытый потом от долгого бега и неисчерпаемого волнения. Я достиг той самой двери. Я посмотрел на свою связку ключей. На этот раз я выбрал другой и щёлкнул замком. Я не стал Её звать, я увидел открытую ванную. Я позвонил в скорую. Я медленно, на цыпочках, приблизился к приоткрытой двери, за которой пылал электрический холодный свет. Я увидел Её, прекрасную, как всегда, в каждом своём действии, лежащей в ванной. Лезвие ножа сверкало в лужице крови, что пополнялась струйкой, истоком которой служило бледное и холодное на вид запястье. Она смотрела вдаль. Бесконечно вдаль, пока кровь текла и текла. Я подошёл к Ней и сжал её руку так сильно как смог и посмотрел Ей в глаза. Они заблестели, и Она медленно повернула голову в мою сторону. Она не видела и не слышала теперь, лишь чувствовала. Я тоже. Мы были так одиноки, но я с этим смирился. Я расскажу ей… «Я здесь. Останься со мной.» Уголок её рта дёрнулся вверх в бессилии.