I saw you today feeding the ducks

— Пообещай, что ты больше меня не оставишь! — Обещаю. Он улыбнулся, и на его щеках появились ямочки. Я улыбнулась в ответ и зарылась носом в одеяло. — Эй, не прячься от меня, — отодвинул одеяло от моего лица он. — Ладно. Только ты тоже не прячься от меня больше! — Хорошо, — рассмеялся в полголоса он. — Не буду. Сегодня днем я видела его в парке. Он сидел на траве возле пруда и кормил уток. Отрывал маленькие кусочки от своего бутерброда и кидал их в воду. Утки с жадностью набрасывались на хлеб, а он улыбался и что-то думал про себя. На нем был черный костюм и белая рубашка — сбежал с очередного заседания к своим уткам. Не понимаю, почему он их так любит… Я решила застигнуть его врасплох и подкрасться к нему сзади. Но пока я обходила зеленое ограждение, он ушел. Как будто испарился. Осталась только зеркальная вода, утки и примятая трава. Я села на то место, где несколько секунд назад сидел он, и стала смотреть на уток. Они медленно плыли по воде, рассекая ее перьями и оставляя за собой волнистую дорожку. Иногда одна из них громко крякала, и остальные вторили ей. Забавные. — Я намекаю на то, как ты сбежал от меня сегодня в парке. — Сегодня в парке? — удивился он так, словно, действительно, не понимал, о чем я говорю. — Да. Не притворяйся. Я видела, как ты кормил своих уток. — И вовсе они не мои! — наигранно обиделся он. Я рассмеялась. Он тоже расслабился и улыбнулся. — Прости, — потер нос он. — На самом деле, прятался от тебя. — Я нашла тебя. — На это я и рассчитывал. Мы замолчали. Несколько минут мы просто улыбались друг другу без слов. Потому что улыбка иногда может сказать больше. И я жалею, что так мало дарила ее ему. — Изучаешь меня? — поинтересовался он. — Я знаю тебя наизусть. Он обычно быстро засыпал. После тяжелого дня ему достаточно было коснуться головой подушки, и вот он уже сладко посапывает. А я лежала рядом и смотрела на него. Изучала каждую его морщинку и складочку. Его лоб, нос и губы. Губы… Такие сладкие… — Хотя иногда я закрываю глаза, и мне кажется, что я не помню какую-то часть твоего лица, — созналась я. — Ну это ничего, — как-то тускло ответил он. — Прости. — Только не извиняйся. Он всегда просил меня ни за что не извиняться. Он говорил, чтобы я не винила себя за резкие слова, за обиды или крики. Потому что он считал, что я всегда права, что во всех моих словах есть резон. Он был так одержим идеей стать лучше, что иногда вместо похвалы заставлял меня найти в нем недостатки. Но я отказывалась. Потому что недостатков не было. И я говорила ему снова и снова, что он идеален, и просила прощения, когда срывалась и грубила ему. А он просил ни за что не извиняться. Только за опоздания. Их он не терпел. — А что если я куплю утку? — неожиданно для себя самой спросила я. — Что? Утку? Глупость какая! — рассмеялся он. — Зачем тебе утка? — Ты их любишь. — Я тебя люблю. Я расплылась в широкой улыбке и закрыла глаза от счастья. От этих слов у меня пробежали мурашки по спине, а в уголке глаза появилась маленькая слезка. Слеза счастья. Она медленно сползла по щеке, упала на подушку и растворилась в ней. В блаженстве мы оба лежали молча. Он, наверное, тоже закрыв глаза. Я вспоминала нашу третью встречу. Он все еще жутко нервничал, как и я. Но я старалась не подавать вида, в то время как он заикался и делал неловкие движение. Это вызывало у меня смех, и он поминутно спрашивал: «Что? Над чем ты смеешься?». Я успокаивала его, и мы шли дальше. Мы гуляли по вечернему городу. Кругом горели огни, звучала музыка из ресторанов, одинокий фокусник посреди тратуара показывал трюки с картами. Мы шли рука об руку и разговаривали о какой-то ерунде. Не помню ни слова. Это так глупо. — Гарри, — хотела спросить у него я, о чем же мы тогда разговаривали. Никто мне не отвечал. — Гарри? — с закрытыми галазами повторила я. Тишина. — Гарри… — я открыла глаза. Вторая слезинка медленно скатилась по мокрому следу на моей щеке. Я лежала широко раскинув руки и почти не дышала. Было тихо. Я смотрела в черный потолок и боялась повернуть голову в сторону. Потому что боялась увидеть там пустоту. Не было там Гарри. Вот уже год, как его там не было. Не слышно было его мягкого сопения. Простыни уже не пахли им. Я не попадала случайно рукой в его кудри. Уже нет. На душе стало пусто, как будто все оттуда выскребли совком. И так противно, потому что я ничего не могла сделать с этим. — Хорошо, Гарри, — еле слышно проговорила в пустоту я. — Завтра я схожу к тебе. На твоей могиле, и правда, давно никто не прибирался.