Эрика Картман никогда не плачет

      — Да ты… ты просто самовлюбленная жирная сука!       Эрика медленно идет по заснеженной дорожке и смотрит куда-то вдаль. Черт знает, что она там выглядывает. Ей просто необходимо отвлечься, подумать о чем-то другом, а иначе она сойдет с ума.       Картман хмыкает и прикрывает глаза, но перед глазами вновь предстает разъяренный, казалось бы, от обычного повседневного подкола Брофловски. Она не понимает, что с ней, но в голове так по-странному пусто, что она невольно прикрывает рот ладонью, тем самым сдерживая порыв закричать от боли. Эрике кажется, что если она не заткнет себя сейчас, то точно завоет, покажет свою слабость и будет ненавидеть себя за это всю оставшуюся жизнь.       — Ты, блять, что о себе возомнила, а?! Закрой свою свинью пасть и не вякай! — рычит Кайл, сердце его колотится и ударяется о ребра и в мыслях мечется что я, черт возьми, творю? — Жалкая мразота, как ты вообще можешь что-то говорить про мою мать, когда сама являешься дочерью шлюхи?!       Эрика тихо смеется. Ей смешно, ей весело, ей так, сука, больно, что хочется рыдать и биться в истерике.       Она поднимает взгляд в небо и ухмыляется, широко, едва ли не до ушей, после чего противно хихикает.       — Ненавидишь же ты меня, Бог. А евреев любишь. Просто обожаешь.       Голос слегка ломается и она прикрывает глаза ладонью, вновь хихикая. Что-то обжигающе соленное течет по щеке вниз, что заставляет ее буквально захохотать, согнуться пополам и истерично смеяться, как чокнутая.       — Кайл, успо-       — Захлопнись, Стэн! — рявкает Брофловски совсем озлобленно. Марш удивленно приоткрывает рот, Кенни выгибает бровь и лишь одна Эрика смотрит все с тем же спокойствием, чуть сощурив карие глаза. Даже когда Кайл вновь поворачивается к ней и делает несколько шагов, рыча под нос, выражение лица Картман не меняется. Смотрит себе снизу вверх и, кажется, ей попросту насрать на рыжего и его истерику.       Она садится на заснеженную лавочку в парке и закрывает ладонями лицо. По пухлым щекам текут слезы, Эрика с нервной ухмылкой прикрывает глаза и всхлипывает. Ее тело бьет сильная дрожь, но Картман не издает более ни звука.       Опустевший заснеженным утром парк южного городка, кажется, всхлипывает вместе с ней.       — Ты не любишь никого, кроме себя… эгоистичная, жирная мразь. Ты… — хрипит он, сдерживая порыв схватить ее за шкирку. — Я ненавижу тебя. Клянусь, я буду рыдать от счастья в тот день, когда ты подохнешь, сукина дочь.       Эрика склоняет голову.       Эрика улыбается.       По щеке Эрики течет слезинка.       — Буду знать, Брофловски, — хихикает она, а у самой глаза на мокром месте и, кажется, Кайл только сейчас приходит в себя, осознает все случившееся.       Прежде, чем унестись прочь, Картман слышит возглас Стэна: «Кайл, блять, что ты творишь?!».       Это вызывает у нее болезненную улыбку.       Медленно она встает с лавочки и бредет домой. Лиэн она при возвращении скажет, что у нее разболелась голова, и добрая мамочка даст ей таблетку, накормит чем-нибудь сладким и отправит в мягкую постельку, поцеловав в лобик. Эрика в ответ ей улыбнется, поблагодарит и выключит мобильник, чтобы никто не мешал ей рыдать у себя в комнате.       Но Картман прекрасно знает, что он не позвонит.

***

      На следующий день она подходит к остановке позднее, чем обычно. Парни уже стоят там, Кенни курит, Стэн что-то говорит, а Кайл молча слушает, хмурясь.       Марш первым замечает ее и дергается, окликая:       — Картман!       Шатенка склоняет голову, ухмыляясь. Она ловит взгляд Кенни и здоровается лишь с ним, Маккормиком:       — Привет, нищеброд.       Блондин молча кивает ей, пока еврей с хиппи растерянно оглядывают Эрику. Она обращает внимание только на Кенни, потому что он единственный вместо того, чтобы названивать, как Стэн, молчать, как Кайл, просто отправляет ей одну-единственную смс-ку, прочитанную и оставленную без ответа:       ты только глупостей не твори эрика. спокойной ночи*       Кенни действительно хороший человек. Без денег в кармане и в рваном тряпье, он — единственный, кому вообще можно доверять во всей их «команде».       — Картман… — доносится хриплое от Брофловски. Со знакомой ехидной ухмылкой Эрика поворачивается к нему и по привычке склоняет голову.       — Чего тебе, жид? — хмыкает она, щурит глаза.       — Я… — он отводит взгляд и кашляет в кулак. — Я не знаю, что на меня вчера нашло. Я перегнул, знаю. Извини, что довел тебя до сле-       Не успевает он договорить, как девушка перед ним хохочет. Злобно, насмешливо, как умеет только Эрика.       — Ты, — ухмыляется она, щурясь и оглядывая еврея с небрежностью и легким презрением, — меня, до слез? Не смеши, жид.       Она выдерживает небольшую паузу.       — Мне насрать, — выдыхает спустя пару секунд и повторно смеется. — Какое-то еврейское отродье не сможет задеть меня. Не будь о себе столь высокого мнения, Ка-айе-ел, — по привычке растягивая его имя, ядовито говорит Эрика.       Автобус подъезжает. И, прежде чем зайти, Картман с ухмылкой шипит:       — Эрика Картман никогда не плачет.