Американская мечта

— Ты меня любишь? Рид поднял глаза, перелистывая распахнутую газету в своих руках. Американская мечта воочию: светло-зеленый, словно свежий салатный лист, газон, мокрый после полива, почти бескрайний по размерам и объему вмещаемой воды и гостей бассейн, большой лаконичный дом со сверкающими на солнце окнами, в которых аккуратными рядами висят на высоких карнизах белоснежные шторы. Серые страницы шумели на фоне звучащих за низеньким, «по-американски», забором голосов двух раздосадованных плохим ростом акации темнокожих садовников. Элтону вдруг стало невыносимо жарко, он сбросил с плеч наброшенный на них тяжелый от массивной вышивки халат; тот повис на локтях. Джон снова опустил глаза, замечая в газете черно-белую фотографию шумящей в последнее время рок-группы; в его взгляде, в морщинках на лбу, к растерянности Элтона — растерянности человека, давно привыкшего не получать внимание, но каждый раз отчаянно на него надеющегося — выразилась заинтересованность, ничем не связанная с проведенными в этом доме, в съемных квартирах, в кабинете Рида и узких коридорах до сцены, совместными годами. Джон переспросил нехотя: — К чему этот вопрос? — К чему вопрос? — глухо вторил Элтон, не найдя в себе самоконтроля достаточно, чтобы справиться с тахикардией и набрать больше воздуха в грудную клетку. — Именно это я и сказал, дорогой, — подтвердил Джон, его глаза смотрели над газетой, щурясь от солнца и неприятной темы, и у Элтона из-за них словно разжало за грудиной пружину: он схватился за отделяющую Джона от него — было бы все так просто, да не было бы тогда ни этого дома, ни этой лужайки, возможно, было бы тогда только богом забытое ранчо — газету обеими руками, изо всех сил дергая ее на себя. Спокойный, идеальный по всем своим необходимым показателям двор, который верно служил предметом зависти любого заезжающего на вечеринку или домашний ужин гостя — геи действительно лучше всех разбирались в ландшафте; вернее, в специалистах по ландшафту, звуком разрываемой бумаги и треснувшей ткани некстати зажатого локтями халата рассекся — словно взрывом петарды. После него воцарилась липкая тишина, и даже садовники замолчали, заинтересованно выглядывая из-за пышного куста, за который поспешили перебраться, чтобы и не смущать, и не пропустить ни секунды скандала хозяев. Джон с пренебрежением отбросил на садовую плитку, выстилающую площадку перед бассейном, обрывки газеты, оставшейся в руках; из одного торчал кусок головы Фредди Меркьюри. — Ты любишь меня? — голос Элтона зазвучал нетерпеливо и суетливо; он снова вздернул на плечи прорвавшийся по шву на спине халат. — Почему ты не отвечаешь! — Боже, прекрати кричать, — рассерженно одернул его Джон, поднимаясь на ноги с заказанной ими из Италии скамьи из тяжелого чугуна с веселыми бело-синими подушечками. — Тебя слышит весь квартал. Элтон сделал шаг к нему — и сразу отошел обратно. Он не мог решиться ни на то, чтобы ударить Джона, ни на то, чтобы упасть ему в ноги, вымаливая ответ. Короткий, такой простой, много раз озвучиваемый в их разговорах раньше ради кокетства и шутки, вопрос трещал в его голове как неисправный радиоприемник — больше месяца. Теперь же Элтон, хоть и продолжал настаивать на правде, вдруг испугался, что мог бы пожить с этим надоедливым шумом подольше. — Ты перестал мне это говорить, — выдавил он из себя. — Ты больше не говоришь мне, что любишь меня. Глаза Элтона, уставшие, красные, проваленные от темнеющих вокруг них синяков, торчали из балагуристых цветастых очков, обсыпленных искрящимися на солнце стразами. Рука Джона потянулась к его щеке, и Элтон, словно пугливая дворовая кошка, отдернулся назад, но нежизнеспособно доверчивая, сдавшаяся, стоило возлюбленному — а им он был так любим, что, оставаясь некоторыми ночами один и обкуриваясь травкой, Элтон весело смеялся с собственной шутки, никогда никому не озвучиваемой, о том, что этой любви хватило бы за них обоих — сделать шаг ближе и дотронуться ладонью до его жидко поросшей рыжей щетиной щеки. Рид поглаживал большим пальцем колкую кожу, стараясь не встречаться взглядом с активно выискивающими встречи, блестящими от того, что их резало от солнца, глазами. — Неужели это так важно для тебя? — поинтересовался Джон, свободную руку опуская на напряженную спину Элтона. Рид в это время спокойно улыбался, и от его спокойствия Элтону становилось еще более тошно и неуютно; Элтона охватывала паранойя. — Джон! — взмолился он, вскидывая локти; Джон сцепил освободившиеся руки на груди, показательно ожидая продолжения. — Блять, просто ответь, любишь ты меня или… — язык плохо слушался, едва ворочался, хотелось все-таки да наконец-таки замолчать, Элтон и сам не понимал, почему он этого не сделал раньше, а сделал только на последнем слове — замолчал, почувствовав, что будто забыл его, это предполагаемое слово. — Или нет? — подсказал ему Джон. Элтон молча смотрел на него. Во дворе заливалась крикливая птица, прыгая в кроне невысоких подстриженных деревьев. На другой стороне дороги раздался звук заезжающей на щебень легковушки и искренний счастливый визг детей, встречающих вернувшегося с работы отца. Двигатель заглох и стало возможно разобрать неслышимый за ним американский акцент счастливой домохозяйки, матери семейства. Наверняка муж привез ей роскошные цветы. Джон расцепил руки, убирая их в широкие карманы легких бледно-голубых брюк на полосатых подтяжках. Он все еще щурился от солнца, и, вероятно, по той же причине — как решил Элтон — отвернулся от него. От движения Джона за кустом оживились садовники, скрываясь за хозяйственным домиком и преувеличенно громко обсуждая удобрения для должных через неделю раскрыться канадских роз. — Подумай еще раз, дорогой, — наконец ответил Джон, с прищуром рассматривая свисающие к забору ветви акации. — Я могу сделать вид, что этого разговора никогда не было, и между нами все останется как есть. Если же тебе все-таки хочется услышать ответ, сказка может и закончиться. Его голос звучал размеренно и взвешенно — точно также он объяснял недавно нанимаемому повару, какую именно рыбу любит Элтон и как следует ее готовить, если Джона нет в коттедже. Элтон был невольным свидетелем той беседы, находя волнующегося об исполняемых в его отсутствие блюдах Рида по-своему домашним, но и испытывая неудобство за то, что он сам в тот момент выступал перед незнакомым человеком совершенно несамостоятельным (тем более, что Джон настаивал на том, чтобы еда приготовлялась в лучшем виде даже в тех случаях, когда Элтон отказывается есть). Наемного сотрудника, конечно, это никак не волновало, и он даже с вежливостью и особым французским тактом охарактеризовал их кухню как прекрасное и современное место для работы, а самих хозяев — назвал завидными работодателями. — Ты меня любишь? — Элтон каждый раз становился упрям тогда, когда этого совершенно не требовалось. Рид подошел к нему, задержавшись рядом; казалось, он просто шел по своим делам и случайно вспомнил о неоконченном разговоре. Увидь сейчас их кто-то с дороги, непременно на соответствующий вопрос ответил бы тот незнакомец, что встреченные им они выглядели как настоящая влюбленная пара. И наверняка бы добавил, что этим двоим очень повезло. — Я люблю тебя, Элтон, — произнес Джон так (тихо, словно по секрету, со сдерживаемым смехом, словно неприличный анекдот), чтобы Элтон не сомневался, ответ на изводящий его больше месяца вопрос: нет. — А теперь приведи себя в порядок. В пять приедут твои мать с отчимом, не хочу перед ними позориться из-за того как ты выглядишь. Стоило жаркому солнцу Эл-Эй смениться тяжестью вечера, кокаиновые часы тянули, словно впивающиеся в кожу тонкие лески, к столу в спальне и порошку в верхнем ящике. Белоснежные занавески, висящие на высоких карнизах, развевались от легкого ветра, в большом и лаконичном доме. В окнах отражалось яркое освещение бассейна, который мог вместить огромное количество воды и гостей. Раскинувшийся во дворе мокрый от вечерней росы газон в свете белых ламп ночного освещения казался серым, будто одно только дневное солнце и окрашивало его в такой английский, как утверждал их ландшафтный дизайнер, светло-зеленый цвет. Лопата, после пересадки садовниками рододендрона, осталась позабытой у низкого, выкрашенного в белый цвет, американского заборчика. Сам рододендрон раскидистым кустом расположился у входа в хозяйственный домик: в мае он будет невероятно красиво цвести. Сказка.