Зло Обязательно Проигрывает

Основана на письме свидетельницы и участницы событий "рубиновых бунтов" 1. На самом деле в мои цели не входит желание досконально описать каждый момент, происходивший до и во время перехода власти Монтикулии в руки народа — за меня это прекрасно сделают историки. Если честно, не совсем понимаю, зачем я всё это пишу. Возможно, мне просто хочется рассказать о том, что тогда случилось в моей жизни, как свидетельницы. Наверное, в глубине души я верю: пройдёт какое-то время и тогда моя книга станет ценным документом. Может быть, даже случится так, что однажды учёные будут заниматься с различными документами о том, что происходило в наше время, как сейчас это делают наши учёные, пытаясь понять события античных времён. Именно тогда им пригодится моя история. Однако я думаю, что мне лучше стоит начать с начала. С моего начала, чтобы контекст был вам понятен, ведь как говорил один хороший человек: "Начинать рассказ, наверное, стоит всегда с имени". Меня зовут Анжелика, и в то время я служила в почётной страже Армии Порядка. За право быть там мне пришлось бороться с малых лет, так как сама идея замужества чуть ли не выворачивала меня наизнанку, пока я наблюдала, как мальчишкам можно было делать чуть ли не всё, что они хотели. Отец мой тогда поставил условие: либо я попадаю куда-нибудь выше городской дружины, либо могу попрощаться со своими мечтами. Какое-то время спустя, когда мне уже исполнилось восемнадцать лет, я едва могла дышать, пока перед нами эральд зачитывал приказ о переводе выбранных счастливчиков в почётную стражу Армии. Так же, как и стоявшая тогда рядом Сэм Лероукс — рыжеволосая девушка с добрым сердцем, которая так же поставила себе цель попасть туда. В итоге мы обе попали в стражу,пусть ив разные отряды; со временем наши дружеские отношения стали только крепче и мы даже стали время от времени встречаться за кружкой в любимом пабе. В такой приятной суете и шла моя жизнь, пока мне не исполнился двадцать один год. Тот день, в который вокруг меня всë стало набирать обороты, начинался самым обычным образом. Уже с самого утра ребята в страже уже делились не самыми впечатляющими новостями о том, что происходило в Темекаре. Из городской дружины пришла весть о карманнике-колдуне, который не побоялся накинуться на стражника чуть ли не с голыми руками; это была самая интересная из скучных новостей, так что стража только повеселилась — мол, на что он только надеялся? — и быстро забыли об этом. Не интересовала их и новость о том, что бунтующие, странным образом появившиеся около трёх лет тому назад, в очередной раз где-то собрались и делали что-то настолько тайное, что никто так и не смог понять их. Эта новость так же лишь немного повитала в воздухе, о ней поговорили какое-то время и затем благополучно забыли. Так что когда до наших на закате дошла весть, что в деревушке недалеко от Темекара арестовали особо опасного колдуна, который якобы убил Главного Паладина Люциура МакБлейза более двадцати лет назад, все буквально всполошились. Ведь для нас — тех, кто в то время находился в почётной страже — это могло означать одно: мы снова были нужны на охране той самой одиночной камеры Башни МакБлейза. Тут стоит упомянуть (для контекста, как говорит Мария), что Башня эта пользовалась у горожан дурной славой. Их можно было понять: большую часть времени в еë единственной камере были лишь грызуны и какой-нибудь несчастный новичок из стражи, которому поручили прибраться здесь. Если кого сюда и отправляли в качестве наказания, то тех, кто считался Армией отпетым злодеем от макушки и до кончиков пальцев на ногах. Того пленника привели в обычном для таких случаев "колдовском наряде" — наборе из кандалов и обруча на голове, прозванных стражниками "рукавицы" и "колпак". Черепаший камень, из которого этот «наряд» и был выкован, отлично справлялся со своей работой, ограничивая всякую магию, вербальную и невербальную (хотя не было известно, владеет ли он магией невербальной, но это ради перестраховки). Колдуна провели от Канатных ворот по главной улице и площади Вольных Граждан, где уже собрались толпы зевак; тем только дай повод кого-то освистать и даже закидать тем, что только под руку попадётся. Пару таких любителей побросать, к счастью, быстро скрутили и увели ребята из городской дружины. Всю дорогу тот колдун, ведомый под локти рослыми стражами из нашего отряда, молчал и не проронил ни слова. Даже тогда, когда его грубо втолкнули в ту самую камеру Башни МакБлейза, где с него наконец сняли "наряд" и заставили переодеться в тюремную робу, он не раскрыл рта на большее, чем отдышаться. После этого я не видела его долгое время. Отряд за отрядом вступал на караул, пока генералы Армии решали, как же поступить с их заключённым. Лишь за пару дней до того, как мне было суждено встать на караул, стало известно: согласно слухам, быстро разбегавшимся среди отрядов, они объявили пленника виновным в убийстве, случившемся более двадцати лет назад и уже готовился приказ о его казни. В то же самое время среди уже рыцарей почётной стражи начали ходить другие слухи, касаемо самого заключённого. Тут следует помнить, что стоять и охранять камеру, в которой сидит столь опасный преступник, считалось особой честью. В этой камере ни один пленник всё равно ничего не мог бы сделать — самые лучшие чародеи Армии днями и ночами работали над сдерживающими заклинаниями. Впрочем, даже если бы этих заклинаний не было, были двери с решётками из черепашьего камня, выкованные самыми искусными кузнецами со всей Монтикулии. Что только ни пытались делать в таких случаях заключëнные злодеи: барабанили в двери, стучали по решёткам на окнах, даже выкрикивали проклятья в сторону стражников и Армии в целом. Словом, делали всё, чтобы сводящая с ума тишина не наступала в этой камере ни на миг. Но только не этот колдун. С той самой минуты, как его втолкнули в камеру, он ничего из перечисленного так и не сделал. Ни стуков в дверь или по решёткам, ни проклятий — ничего. Среди стоявших ранее на карауле ходили разговоры: тот будто бы перестал воспринимать мир вокруг себя. — Говорю тебе, — бормотал кому-то Джек, запивая свой рассказ очередной пинтой какого-то дрянного напитка. — Я там стояли сам видел. Он как сидел там на полу, как бродяга какой, так и не шелохнулся. Я, конечно, долго таращиться туда не старался, потому что… Потому что ну а вдруг он взглянет на меня! Даже несмотря на заклинания и необычные металлы, люди всё равно побаивались колдунов. Поэтому, когда настал мой черёд стоять у камеры, в животе предательски осело чувство страха. Конечно, я уже видела его мельком, но почему-то всё равно казалось, что я увижу сурового колдуна, чуть ли не из сказаний на ночь: ужасно старого, с чёрными волосами и длиннющей бородой, кривыми ногтями на скрюченных вечно пальцах. Впрочем, когда я взглянула на его лицо (мельком, конечно же — слухи, ходившие среди караульных, очень любили цепляться за разум), он не показался мне старым. Да, он был похож на колдуна из воображения какого-нибудь сказателя — высокий, худой, с кустистыми бровями и прямым носом, но до "злодея" ему было далеко. Борода и отросшие волосы хоть и делали его лицо устрашающим, но они скорее прятали его черты, как прячет своё лицо ребёнок, надевая карнавальные усы и бороду перед праздником. Я знала, что в Архивах есть записи о том, как колдуньи и колдуны иногда использовали заклятья для омоложения (спасибо Максвеллу за то, что всë это время помогал доставать записи), но они бы развеялись в тот же миг, как тот оказался в камере. Нет, ему явно было не больше тридцати лет; но не получалось ли тогда, что он был совсем ребёнком, когда Люциур был убит? Так и стояла в раздумьях, не ожидая, что он решит заговорить. — Полагаю, задержусь я здесь ненадолго, — вдруг сказал колдун. Говорил он спокойно, будто сидеть в камере ему доводилось не раз. — Хотя есть такое ощущение, что если и выйду отсюда живым, то только чтобы умереть. Он знал, что мне придётся слушать его, хотелось мне того или нет."Только не спрашивай ничего, только не спрашивай..." — подумала я про себя. — Потому могу ли я узнать имя того рыцаря, что бережëт меня сегодня от смерти преждевременной? — спросил он, совершенно точно обращаясь ко мне. Кровь и железо! Ну конечно же он захочет узнать моё имя, словно это я буду его палачом. "Так, Анжелика, успокойся", сказала я себе. "Он просто спросил, как меня зовут, вот и всё. Ну не сможет же он залезть ко мне в разум, в конце-то концов; даже если бы и мог, то перед ним камера с заклинаниями и металлом". Я вдохнула и тут же выдохнула. Первое и главное правило, когда ты на карауле: не давай заключённому понять, что ты боишься. — Анжелика Клаудсон, рыцарь почётной стражи Армии Порядка, — отчеканила я, стараясь не поворачивать голову в его сторону. Казалось, он был немного удивлён. — Такая юная леди и уже в почётной страже. Признаюсь, когда в последний раз я был в Темекаре, о таком даже не было слышно. Значит, теперь у Армии такие уклады, хм-м-м? Как интересно тут всё изменилось. Колдун продолжил что-то бормотать себе под нос. Я заметила, что он сказал "когда в последний раз я был в Темекаре". Интересно, как долго его не было в этом городе? Нет, даже так: как долго его не было хотя бы в одном более-менее цивилизованном уголке Монтикулии, чтобы не заметить устои Армии Порядка? Задумавшись, я не ожидала, что он снова заговорит, обращаясь ко мне. — Я хотел бы рассказать тебе свою историю, Анжелика, — раздавался эхом в одиночной камере его голос. — Просто потому, что хочется рассказать её кому-то, пока не пришёл мой конец. Рассказать всё, чтобы заложить новое начало. Я не высказала протеста. Второе правило, когда ты на карауле: пусть заключённый говорит что хочет, лишь бы камеру не пытался покинуть (опять же, будто бы он мог). И он начал свой рассказ... (данный отрывок сохранился не полностью, поэтому уцелевшие части были объединены по смыслу) Начинать рассказ, наверное, стоит с имени. Хорошо, когда знают, кто ты. Пускай люди чаще всего называют меня Скитальцем или Странником, на самом же деле зовут меня Игнис Хаффмонн, старший сын сэра Януса Хаффмонна, потомственного колдуна из знатного рода Хаффмоннов. Но какое-то время я не был один в своих скитаниях — до своего становления я путешествовал со своим учителем и родным дядей, Фобосом Деймурром. Мы в спешке покинули Темекар вот уже больше двадцати лет назад — на следующий день после того, как Люциура МакБлейза нашли мёртвым на полу в его собственных покоях. Совет наверняка решил, что кто-то убил его, хотя на самом деле это он сам вылил себе яд в еду. Тогда мне не совсем была понятна причина, по которой он решил тогда так поступить; мой дядя считал же, что тот просто решил поставить себе в конце жизни не просто точку, а восклицательный знак. Однако оставаться в городе было опасно: никто из Совета не захотел бы слушать и нас сразу бы казнили как главных подозреваемых, если не виновных в смерти Главного Паладина. Всё это время мы проводили в дороге, странствуя по разным провинциям — от Брюффора до Дассерии, от Тэллии до Дордонии. Мимо нас проносился город за городом и мы нигде не задерживались надолго; лишь иногда оставались где-то на окраине поселений на пару ночей, чтобы затем снова выдвинуться в путь. Однако чем дольше мы бежали от своего прошлого в своих путешествиях, тем чаще видели, как оно всë сильнее старалось наступить нам на пятки. Пока мы скрывались в бегах, Рыцари Порядка буквально озверели: Совет хоть и сложил в итоге свои полномочия, но только чтобы контроль над Монтикулией был взят в руки уже Армией Порядка. Они же и отправились по всем поселениям, чтобы укрепить своё влияние. Где бы мы ни были, везде говорили о надвигающейся войне, однако стоило только спросить о том, кто именно противник, как никто не мог ответить. "Но не значит ли это, что вас попросту грабят?" — спрашивал мой дядя и его тут же затыкали. "Не неси такую ересь, глупый старик", говорили нам. "Армии ничто не составит труда усадить тебя к плахе, чтобы твоя голова полетела вниз, в корзину". Однако чем старше я становился и чем больше узнавал, тем понятнее мне становились намерения Армии: они попросту боялись потерять свои остатки контроля над обществом. Боялись, что кто-то однажды поймёт, как их можно остановить, что они останутся ни с чем, если вообще останутся в живых. Именно это осознание и повлияло на наш с дядей план. Мой дядя всегда был мудрым человеком. Когда я сомневался в чëм-то или в своих силах, он всегда говорил мне: "Игнис, быть могущественным не значит, что ты можешь кинуть самый большой огненный шар как можно дальше, или ободрать вековой лес одним взмахом руки. Это значит, что ты понимаешь, как использовать свои знания и как контролировать эту силу. Не всякому суждено порой понять, что быть могущественным— это знать, как использовать свой потенциал для помощи другим".Он считал, что именно в недопонимании этого и скрывался секрет того, как Рыцари Порядка сумели завладеть такой властью над умами людей. Однако этим можно было воспользоваться, чтобы перетянуть эту кошмарную ситуацию на свою сторону и хоть что-то исправить. И теперь, зная об этом, мы обязаны были так поступить. Так наши ранее бессмысленные скитания приобрели цель. Там, где мы раньше старались не задерживаться дольше одной ночи, мы пребывали неделю; где ранее избегали контакта с другими настолько, насколько могли, теперь искали возможных союзников. Мы навещали многочисленных знакомых и соратников дяди, чтобы те обучили меня чему-то новому. Я был этому только рад: учиться тому, о чём замалчивают с обеих сторон — как "хорошие", так и "злые" — было не только безумно интересно. С каждым новым уроком я чувствовал, как эти знания будто сами всплывали у меня в голове. Так за этим обучением прошло более двадцати лет, и в какой-то миг здоровье дяди начало его подводить. Он всё чаще обращался к лекарствам, что варили ему знакомые алхимики и колдуны, но даже это не помогло сдержать его болезнь. Перед самой смертью мой дядя провёл последний свой урок, закрепив в моём разуме все возможные знания о магии и нашем мире как с точки зрения "злодеев", так и "героев". — Ты теперь и не колдун, и не чародей, Игнис, — сказал он мне, стараясь не кашлять очень уж сильно. — Ты ведаешь знаниями о дорогах, что недоступны тем, кто смотрит на них лишь с одной стороны. Ты можешь даже провести по этим путям тех, кто желает этого всей своей душой. Властью сил, данной нам туманным прошлым и призрачным грядущим, нарекаю тебя, Игнис Лотерий Хаффмонн, ведуном. А теперь выслушай внимательно мою последнюю волю... Он взял меня за руку, посмотрел своим замутнëнным, но волевым взглядом (что болезни не удалось отобрать у дяди, так это его взгляд)и начал рассказывать про свой план, который вынашивал в голове уже много лет. — Когда я отойду в мир иной, — наказал мне дядя после рассказа, —положи моë тело в лодку и предай огню. Эту лодку пусти вниз по реке, а сам отправляйся домой, в Темекар. Там старайся рассказывать каждому желающему о том, что ты теперь знаешь, но будь осторожен: Армия Порядка не будет смотреть на твои деяния сквозь пальцы. У нас с тобой очень тяжёлое прошлое, но не позволяй страху проникнуть в твоë сердце. Ты ведун, Игнис, и ты должен нести это звание с гордостью! После его смерти — умер он спокойно, просто уснул и больше не проснулся — я исполнил его последнее желание. Сам же сидел на берегу и выпил немного в его честь, пока лодка, ведомая вниз по течению забытой всеми речушки, не скрылась за горизонтом. На следующий день я отправился домой, обратно в Темекар. Но не просто так, а окольным путём — специально, чтобы посетить как можно больше мест, в которых уже обосновалась Армия. Держась в тенях различных таверн, я тайно просвещал всех желающих услышать о том, каким до нас был этот мир и каким он может снова стать при желании и старании не одного человека, а всего общества. Я рассказывал им о мире свободном от отравляющей души чёрно-белой морали. И таких людей, желавших послушать мои рассказы, набралось немало. Мы собирались тайно и малыми группами, чтобы оставаться незаметными для соратников Армии, и я рассказывал всё, что знал сам и чему научился. Конечно, были вопросы и возражения, но всё решалось довольно спокойно и ни разу не было никаких драк или криков. Конечно же, всë это время я понимал, что рано или поздно Армии станет известно о моих деяниях и они отправят ко мне своего человека, который и должен будет помочь арестовать меня. Поэтому не был удивлëн, когда это наконец произошло и покорно сдался прибывшим стражникам. С того момента я больше не скрывал ни имени, ни своего облика, ведь незачем было уже. Мне нужно было собственными глазами увидеть, что происходило в моëм родном городе и насколько всё изменилось, чего я и добился. Знаешь ли ты, Анжелика, как действует на людей "колдовской наряд"? Думаю, что знаешь — что-то мне подсказывает, что без этого унижения не проходит первый день новичков в твоём карауле. Пока меня вели по улицам в этом наряде, для меня всё было как во сне, но я ещё мог видеть, что было вокруг. Мне приходилось напрягаться, у меня болело всё тело, но я держался до самого конца, не давая воспоминаниям ускользнуть… (окончание отрывка) После того, как ведун закончил свой рассказ — а к концу говорил тяжело, словно только что взошëл на гору быстрым шагом — он сидел на полу, будто опять забыл о мире вокруг себя. Могло бы показаться, будто он занимался медитацией, но здесь не было ни благовоний, ни специального коврика под ним (если не считать таковыми запахи чего-то гниющего и холодный каменный пол). У меня же ещё какое-то время не находилось слов. Как это, неужели он взаправду знал, что за ним будут следить, и потому специально позволил себя поймать? Либо он обладал даром прорицания, подумала я, либо просто отличный стратег. В таком случае, имеет ли он какое-то отношение к появлению рубиновых? Так я и стояла в раздумьях, пытаясь распутать этот гордиев узел у себя в голове. Через какое-то время Странник снова обратился ко мне. — Я надеюсь, Анжелика, что этот разговор останется между нами, — сказал он. — Мне кажется, из всех стражей только ты пока что была готова выслушать мою историю, никто больше. После этого он не проронил ни слова до окончания моей смены, но на душе стало легче лишь тогда, когда я покинула ту башню во время смены караула. По возвращению в караульный ангар меня тут же засыпали вопросами. — Он что, так и сидел дальше на полу? — Говорил хоть что-то? Пытался проклясть тебя и всю твою семью? — От его взгляда были мурашки по спине? Я лишь отмахивалась от них, пытаясь снять с себя доспехи. Их голоса сливались в далёкое жужжание, пока разум пытался осознать рассказ ведуна. — Вы сами сможете всё узнать, когда заступите на пост в своë время, — наконец выдавила я из себя хоть что-то, остановившись у двери ангара. "А мне сейчас нужен лишь чёртов эль и никакого внимания со стороны", — мысленно закончила я свою фразу, идя по улице. Только она одна смогла бы понять, что сейчас творилось на душе. В трактире "Золотой Единорог", как и всегда, было достаточно народу, решивших отметить конец очередного трудного дня. Впрочем, меня это не интересовало — лишь за одним из столов сидели те, с кем мне было интересно выпить кружку-другую да поболтать о том, что случилось в Темекаре сегодня. Сэм ещё не было (возможно, у неё до сих пор продолжалась смена), зато там уже сидела она: Мария Фриманн, наша давняя знакомая и причина некоторых мыслей в последнее время. Забавно, что нам довелось познакомиться с Марией в этом же самом трактире — она тогда отбивалась от каких-то пьянчуг, пока мы с Сэм сидели и отдыхали после очередного караула. В итоге эти олухи получили от нас обеих по кулаку в морду и были выкинуты прочь, а девушка осталась сидеть с нами, пытаясь не выронить кружку из дрожащих рук. — Привет, Анжелика, — сейчас она держалась более спокойно, хотя быть здесь ей явно было не по душе. Мы уже не раз предлагали ей начать видеться в каком-нибудь другом трактире, но Мария уверяла нас, что всë в порядке. Я устало плюхнулась рядом с ней. Официантка, девочка не старше шестнадцати лет, подошла к нам, ожидая заказ. — Как обычно, — кивнула я ей, положив на стол несколько аронов. Девочка поклонилась нам (ещё бы она не знала, что обычно нужно в таких местах стражникам из караула) и тут же побежала на кухню, принеся нам вскоре по кружке эля и миски с тушёными овощами. Не помню особо, о чём мы тогда болтали с Марией, но её, кажется, удивило, что я не так уж стремилась поддерживать разговор, лишь время от времени прикладываясь к своей кружке. — Анжелика, с тобой всё в порядке? — спросила она меня, встревоженная моим "очаровательным" молчанием. А как тут не молчать? Обычно когда с людьми происходит что-то необычное, они стремятся раструбить об этом всему миру, а я... Неужели меня так задели его слова? — Ты всегда можешь рассказать мне, если что-то случилось, — сказала Мария и её рука мягко коснулась моей. Но я тогда решила не рассказывать ей о том, что услышала из уст того Странника, ведуна по имени Игнис Хаффмонн. Подумалось почему-то, что она может попросту не понять. Я тихонько отодвинула в сторону свою руку, освободив от руки Марии. Казалось, та даже и не думала тогда меня удерживать. — Ничего такого, Мария, честно. Просто такое гадкое чувство на душе, — я покачала головой. — Мне в последнее время кажется, что очень скоро что-то случится и это изменит мою жизнь, а я ничего не смогу с этим поделать. Мария внимательно посмотрела на меня, словно пытаясь прочитать мои мысли. Почему-то стало казаться, что она и вправду может заглянуть в мой разум — про житанцев всякие слухи среди стражи ходят, а она всё-таки из их мест, пусть и полукровка — но затем она просто улыбнулась. — Если такое и правда случится, то я буду рядом, чтобы помочь пережить это, — сказала она. — Обещаю тебе. И мне захотелось верить в это. На следующий день мне дали отгул. Вообще, я была против этой вольности, но оказалось, что отгул дали всем, кто вчера стояла на страже у камеры Игниса — много кто после окончания своей смены жаловался на недомогание и даже на боли в голове. — Поверь мне, Анжелика, — коммодору нашего отряда, Адриану, наверняка тогда пришлось повторять одну и ту же фразу много, — Я бы с радостью отправил вас всех дальше стоять в карауле, но это приказ сверху. Иди давай, отдохни лучше. "Впрочем, этот отгул может мне пригодиться", — чуть позже пришла мне в голову мысль, пока я уходила вниз по коридору, всë дальше и дальше от комнаты коммодора. Настало время снова наведаться в знакомое мне место.