Again Again Again

Уже так поздно, что кажется, будто времени не существует, когда телефон Юнги будит его гудением на столе, напугав до чертиков. Он, должно быть, вырубился час назад; на рабочем столе его ноутбука открыт удручающе длинный документ с протянутой буквой Б на несколько страниц, которую он, должно быть, зажимал носом все это время.   Юнги стонет, откинувшись назад в своем крутящемся кресле, и хрустит шеей. Его телефон перестает звонить, пока он просто таращится на него. И тогда, секундой позже, он звонит опять. Юнги осознает, что это Намджун, который обычно предпочел бы умереть, чем позвонить кому–то по телефону.   – Джун–а? – отвечает Юнги, поднимая телефон с поверхности стола. – Что–то случилось?   – ХЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕННН! – Юнги приходится оторвать телефон от уха. – Хен! Сегодня мой день рождения!   – Джун, какого хрена, – шипит Юнги в трубку. – Ты пиздец пьяный.   – Я знаю, – отвечает Намджун. – Дети вытащили меня отпраздновать и, – он икнул – Думаю, я перебрал.   – Ты думаешь? – спрашивает Юнги. Перед ним возникает большой соблазн лечь лбом обратно на клавиатуру и просто заснуть. – Они все еще с тобой? Где ты?   – Я уже дома. Все хорошо, – произносит Намджун немного оборонительно. – Чонгук был нашим назнч–, назчен–, назначенным водителем. Он подбросил меня где–то сто лет назад, все просто прекрасно!   – Окей, хорошо, ты дома. Теперь иди, блять, спать, прежде чем ты покалечил себя.   Юнги может слышать, как он раздраженно пыхтит, через весь город. – Нет, хен, есть кое–что важное, что мы должны обсудить.   – Черт возьми, – отвечает Юнги. – Да ты в стельку, – Намджун чертовски быстро напивается; он постоянно позволяет Тэхену и Чимину бросать себе вызов в играх на выпивание, даже если он знает, что один хорошо сделанный чай со льдом собьет его с ног прямо на задницу.   – Да, но также, – говорит Намджун, стараясь изменить свой тон на более серьезный. – У нас есть дело, которое мы должны осубдить.   – Ты имел в виду обсудить, придурок, – огрызается Юнги. Он поднимается из–за стола, упаковывает пару файлов и свой ноутбук в рюкзак перед тем, как застегнуть его одной рукой. – Чего ты хотел? Поторопись.   – Я сейчас смотрю на очень официальный документ, написанный и подписанный нами в возрасте семнадцати и шестнадцати лет.   Юнги останавливается посреди комнаты. – Что?   – Это документ. Я правда держу его, и в нем написано, что мы должны пожениться. Помнишь? Потому что мы договорились, что, если мне исполнится тридцать, и мы оба все еще одиноки, мы должны жениться друг на друге.   Юнги глубоко вздыхает. Пробегается по фактам. 1. Намджун пиздец пьяный. 2. Они заключили тот дурацкий пакт больше десяти лет назад, когда оба чувствовали себя грустно и странно, и одиноко. 3. Его сердце определенно не сжалось от мысли жениться на своем лучшем друге. Определенно нет.   – Давай– давай поговорим об этом, когда мы оба выспимся, ладно? Убедись, что ты снял футболку, перед тем как вырубишься, чтобы случайно не удавиться, как в прошлый раз. – Чертов идиот. Юнги снова встает, закидывает рюкзак на плечо и направляется к двери. – А еще выпей воды перед тем, как пойдешь спать.    – Хен, я устал, – хнычет Намджун. – Кажется, мне нужна помощь.   – О, она тебе определенно нужна, – отвечает Юнги, закатывая глаза на свое собственное отражение в двери лифта. – Но я не приду, если ты об этом просишь. Я на другом конце города.   – Хеееееееен, – просит Намджун. – Что если я– что если меня стошнит во сн–ее, и я умру?   Боже. – Вместо этого ложись спать на животе и задохнись во сне. Спокойной ночи, Намджун. Три недели спустя Юнги сидит на дурацкой минималистичной кухне Намджуна, смотря на презентацию, открытую на дурацком новом ноутбуке Намджуна. Намджун не спал и выглядит нелепо со своими дурацкими кругами под глазами, дурацкими торчащими волосами и дурацкой выцветшей футболкой из колледжа. В боксерах и носках, он больше похож на более изможденную версию 19–ти летнего Намджуна, с которым Юнги делил комнату целый семестр.   – Слушай, просто не– не делай, как обычно, когда ты принимаешь решение перед тем, как выслушать все доводы, ладно? – просит Намджун, серьезно на него глядя. Взгляд Юнги становится поникшим.      – Это что еще, блять, должно значить? – он ворчит. – Я пиздец какой непредубежденный.   – Ты до сих пор отказываешься есть арбуз, потому что твой папа сказал, что семечки прорастут у тебя в животе.   Юнги взмахивает руками. – Что тебе от меня надо? Я могу сходить за гребаным арбузом?   – Не, не, не, – торопливо произносит Намджун, закрывая глаза и качая головой. – Нам нельзя отвлекаться. Я сделал презентацию, чтобы показать тебе плюсы и минусы нашей женитьбы.   Юнги хмурится. Он ставил на то, что Намджун забудет об их позднем, наполовину пьяном разговоре. – Хм. Окей.   Намджун кивает, успокоенный одобрением Юнги. – Окей. Класс. Так вот… слайд номер один.   Это гребаный коллаж из их фотографий, с рождения до прошлой, блять, недели. Намджун искусно расположил их на экране, перемешав между собой. После резкого нажатия на клавиатуру, анимированный заголовок возникает вверху слайда: НАМГИ/ЮНДЖУН: ПРАКТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ БУДУЩЕГО.   Намджун нервно смотрит на него в ожидании. Юнги он никогда не нравился с этого угла; он выглядит жутко из–за того, что все, что ты можешь видеть, это морщины на его лбу, слишком белые белки глаз и мягкий розовый румянец на щеках. Да без разницы. Юнги показывает жест, говорящий продолжай, давай покончим с этим побыстрее. Намджун нажимает пробел.   ПУНКТ 1: МЫ ЗНАЕМ ДРУГ ДРУГА ТРИДЦАТЬ ЛЕТ   – Ты знаешь меня лучше, чем кто–то другой во всем мире   – Никаких сюрпризов   – Мы уже знаем странные противные привычки друг друга На экране появляется фотография Намджуна с ухмылкой от уха до уха. Затем, на случай, если Юнги не помнит, всплывает ярко–красная стрелка, указывающая на 19–ти летнего него, блюющего в кустах. Намджун указывает на фото одной рукой, ладонью вверх, как бы говоря: «Видишь!?». Юнги хмурится. ПУНКТ 2: МЫ ЛУЧШИЕ ДРУЗЬЯ   – Многие женатые пары тоже говорят, что они лучшие друзья   – Мы уже нравимся друг другу   – Это просто как зависать вместе, но всю жизнь Намджун переходит к следующему слайду, который демонстрирует плохо продуманную сетку скриншотов из их общих постов в инстаграме, половина которых обрезана. Юнги приходится поднапрячься, чтобы не улыбнуться; большинство из них – действительно счастливые воспоминания. Как тот раз, когда они застряли в Лос–Анджелесе и встретили Пак Джея. Или тот раз, когда Юнги шлепнул кусок сырной пиццы прямо в лицо Намджуна; или тот раз, когда Намджун нес Юнги на своей спине всю дорогу от Итэвона до дома, потому что было поздно, и Юнги устал. ПУНКТ 3: ЖЕНАТЫЕ ЛЮДИ ПОЛУЧАЮТ ЛЬГОТЫ НА НАЛОГИ   – Мы могли бы сэкономить много денег, объединив усилия   – Налоговая система коррумпирована   – Правительство хочет, чтобы мы оставались одиноки, чтобы мы платили им больше Слайд, следующий за пунктом 3, демонстрирует тревожное количество скриншотов теорий заговора и красных треугольников. Намджун молчит, но выражение на его лице (брови подняты, глаза широко раскрыты, губы сжаты в плотную линию) показывает, что он очень хочет как–то это прокомментировать. ПУНКТ 4: ПРОСТО ЧУВАКИ, ЖЕНАТЫЕ ДРУГ НА ДРУГЕ   – Парни женятся все время   – Моя мама сказала, что однажды я стану хорошим мужем   – Мы сами можем решить, что для нас значит быть мужьями Фотография Тэхена и Чимина, держащихся за руки, возникает на экране с заголовком «Отвратительные мужья». Фотография Джина и Хосока, цивильно сидящих рядом друг с другом, появляется рядом с ней, подписанная как «Послушные бойфренды». Большое красное сердце взрывается последи слайда прежде, чем Намджун переключает его. ПУНКТ 5: Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ ОДИН   – Я знаю, что ты тоже не хочешь   – Ты классный хен   – Я буду стараться В качестве примера к последнему пункту Намджун использовал фото, которое Юнги никогда раньше не видел; должно быть, кто–то другой сделал его. Это фотография их двоих, посреди разговора. Выражение на его 19–ти летнем лице – чистая нежность, теплая и открытая. Намджун улыбается, 18–ти летняя копия– он, блять, цветет под взглядом Юнги. У Юнги пересыхает во рту. КОНЕЦ. ПОЖАЛУЙСТА, РАССМОТРИ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ЖЕНИТЬСЯ НА МНЕ Текст на финальном слайде начинает закручиваться в спираль перед тем, как пропасть с экрана; Намджун просто стоит там, руки соединены, кусая нижнюю губу. Юнги ненавидит, когда он так делает; это заставляет его выглядеть на десять лет моложе. Никому больше не нужны мысли о 20–ти летнем Намджуне.   – Ты что, только что сделал мне предложение через PowerPoint? – спрашивает Юнги. Это первая мысль, которая приходит ему в голову. По правде говоря, Намджун – не кто иной, как прагматичный, действительно логичный и продуманный человек; это всегда помогало Юнги находить с ним общий язык. Эта презентация – явное тому доказательство, но Юнги все равно чувствует, будто его застали врасплох.   Намджун, кажется, задумывается об этом на пару секунд. Затем:   – Кажется, да.   Юнги кивает, садится обратно на шаткий пластиковый стул, который был предложен, когда он пришел.   – Ага. Конечно. Почему бы и нет. Обратно домой Юнги добирается на метро. Он пробормотал Намджуну «Я позвоню тебе позже», натянул свою парку и сунул ноги в ботинки. Его сердце не сжалось от надломленного «Пока, хен» Намджуна.   Кажется, будто все пассажиры, делящие с ним вагон, могут сказать, что ему только что сделали предложение. Его щеки горят, он не может удержать зрительный контакт. Он чувствует на себе тяжесть чужих взглядов, их оценку. Легкие привычно сжимаются, но он заставляет себя дышать ровно и глубоко. Исторически так сложилось, что общественный транспорт – не подходящее место для панической атаки.    Он проверяет свой телефон. Намджун написал ему примерно через две минуты после того, как он ушел, и Юнги почти не хочет открывать сообщение, но все равно делает это. [16:39 ДЖУН] хен, прости   Юнги бледнеет. Это плохой знак. Даже если он чувствует себя нерешительно, запутанно и в ужасе, он не может позволить Намджуну чувствовать то же самое. [16:50 ЮНГИ] не извиняйся, я не злюсь, джун–а   [16:50 ЮНГИ] мне просто нужно о многом подумать. вот и все   [16:50 ЮНГИ] хен правда позвонит тебе позже   Никакого ответа.         Они были лучшими друзьями с тех пор, как Намджун выяснил, как ходить. Их родители были близки, их воспитывали вместе. Все ранние воспоминания Юнги включают в себя Намджуна в той или иной степени; правда, вся его чертова жизнь связана с Намджуном. Они ближе, чем братья, всегда были. Они не могли быть более разными, но Юнги всегда находил это освобождающим – он часто шутил о том, что не мог бы мириться с другой версией себя, потому что, в первую очередь, он не имеет никакого чертового понятия, как Намджун это делает.   Это обычно приносит ему милую улыбку с ямочками и «Ав, хен». Это обычно приносит ему ужасно теплое, сияющее чувство. Это обычно приносит ему немедленный укол стыда в завершении.   Намджун всегда был его, чтобы учить, защищать и утешать.       В следующий раз, когда они видят друг друга, на Юнги рубашка, которую Намджун купил ему пару лет назад. Он хочет проявить инициативу, сделать примирительный жест, чтобы показать, что не злится. Он не уверен, работает ли это; они, на самом деле, не могут поговорить. Они оба были вынуждены присутствовать на Ежемесячном Ужине своих друзей, и мрачный Чонгук сидит между ними.   – …ага, но вы, ребята, ведь рассматриваете брак, правда? – спрашивает Тэхен. Внимание Юнги возвращается к развивающемуся диалогу: Тэхен дуется между Сокджином и Хосоком со своими палочками в руках, говоря со ртом, полным говядины. Чимин рядом с ним закатывает глаза. – Если вы решите пойти этим путем и сыграть свадьбу, зарегистрируйтесь в Pottery Barn. Я даже не знал, что это такое, пока Чимини не отвел меня туда. Я думал это просто, ну, знаешь. Магазин посуды. – Он делает паузу, а затем наклоняется с серьезным выражением лица. – Там чертовски круто.   – Они знают о Pottery Barn, малыш, – произносит Чимин, похлопывая по месту рядом с собой, чтобы Тэхен сел. – И не дави на них с браком – это грубо.   Тэхен корчит морду, которая не соответствует количеству еды, которую он запихнул себе в рот; это заставляет Юнги съежиться. Хосок просто хихикает.   – Мы думали об этом, очевидно, – заявляет Сокджин, обращаясь к Чимину, кто является единственным кроме него человеком за столом, не обращающим внимание на еду, вываливающуюся изо рта его мужа. – Я думаю, мы все еще пытаемся разобраться, стоит ли это всех усилий и формальностей, понимаешь? Мы уже живем вместе.   Чимин спокойно кивает. – Это было большим шагом для нас, – Тэхен использует свои руки, чтобы затолкать еду обратно себе в рот, –  но определенно правильным. Есть просто что–то особенное в том, чтобы иметь того единственного человека, который, ты знаешь, будет здесь для тебя всегда, хорошее это или плохое. Это приятное чувство.   Сокджин качает головой в сторону, умиляясь, нарочно игнорируя Тэхена, который теперь облизывает соус со своих пальцев. Юнги хотелось бы быть таким же успешным в игнорировании. Чонгук тихо давится рядом с ним, и Намджун утешающее выводит круги на его спине.   Он всегда такой, Намджун. Всегда готовый предложить свою неловкую форму комфорта, будь то его совершенно непритязательная улыбка или сдержанный хлопок по плечу. Откровенно говоря, он ужасен в том, чтобы предлагать физический комфорт; но то, что действительно важно – это намерение. Он всегда такой чертовски искренний, что это больно. У него душа нараспашку, и это затрагивает всех и вся.   Намджун выглядит довольно теплым и спокойным. Может, немного нервным. Он не так уж много смотрел на Юнги, но Юнги, скорее всего, заслужил это.   – Мы женимся.   Поначалу, разговоры за столом – Сокджин и Чимин обсуждают преимущество льняных салфеток перед бумажными, Чонгук ругает Тэхена за то, что он такая отвратительная свинья, Хосок поглощен своим телефоном – продолжаются. Никто не замечает, что Юнги что–то сказал. Никто, кроме Намджуна.   – Хен, – говорит он, и его голос надломленный, скрипучий и удивленный – вот, что привлекает всеобщее внимание. Они вдвоем таращатся друг на друга (Юнги не может, блять, отвести взгляд), но это очевидно, что они официально завладели разговором.   – Что–то не так, хен? – спрашивает Чимин, обеспокоенный; не до конца ясно, к кому он обращается. Юнги тяжело сглатывает.   – Я сказал, что мы женимся, – повторяет Юнги. Кровь приливает к его щекам, но теперь он не может взять свои слова назад.   – Что? – кричит Тэхен. – Вы!?   – …Ага.         По невысказанной просьбе Юнги, они не делают из этого что–то особенное. Намджун убирает гостевую комнату в своей квартире, и Юнги въезжает на выходных; утром понедельника они берут выходной на работе и идут в мэрию. На самом деле не похоже, будто они женятся – никто из них не решил приодеться или даже причесаться, – чувствуется, будто они пришли оспаривать штраф за парковку. После окончания они решают перехватить по чаю боба.   Они специально не сказали своим друзьям, когда собираются сделать это. Не то чтобы кого–то это волновало. После маленького объявления Юнги за ужином несколько недель назад, Тэхен и Хосок объявили им бойкот, что значило бойкот от всех, когда вторые половинки были замешаны. Чонгук писал Намджуну без остановки, умоляя о приглашении, но Юнги категорически отказал. Последнее, что им нужно, так это постоянно подвергаться остракизму за приглашение Чонгука и больше никого.   Вместо этого, они подобрали Чонгука с его смены в больнице и привезли его к Намдж– к ним домой для ночи кино.   – Это же не странно, да? – спросил Чонгук, пока они стаскивали обувь, один за другим. – Я имею в виду. Технически, это ваша брачная но–   – Неа, – обрывает его Юнги. – Мы собираемся посмотреть тот дурацкий новый фильм про Капитана Америка, который Джуни хотел посмотреть, и ты будешь есть попкорн, а я постараюсь не уснуть. Очень круто.   Намджун низко смеется –  приятный, теплый звук, который Юнги держит близко к сердцу и знает, что будет думать о нем позже. – Разве не все так проводят первую брачную ночь?   – Боже, надеюсь нет, – отвечает Чонгук, опуская свой рюкзак на пол рядом со столом. – Это точно не то, как Тэ и Чимин провели свою первую брачную ночь.   – Тэ и Чимину временно запрещен въезд в ту часть города, – говорит Юнги. –Не думаю, что они хороший пример для того, что нормально, Куки. – Чонгук ухмыляется и пожимает плечами.   Намджун возится на кухне, открывая и закрывая ящики в поисках попкорна; найдя его, он передает пачку Юнги без единого слова. Юнги таращится на нее пару секунд в растерянности.   – Я не ем это дерьмо, – он говорит. – Оно застревает в зубах.   – Последний раз, когда я пытался приготовить попкорн в микроволновке, здание пришлось эвакуировать, – отвечает Намджун, выражение его лица абсолютно серьезное. Юнги осознает, что что–то новое происходит между ними, как между мужьями; Намджун не может сделать попкорн, поэтому теперь это обязанность Юнги. Возможно, на всю оставшуюся жизнь, или– или на какое–то время.   Все нормально, правда. Юнги не делал попкорн, кажется, никогда, но он может прочитать инструкцию на упаковке и он не уйдет от микроволновки, как это делает Намджун. Он пересекает кухню, непреднамеренно задевая своим плечом спину Намджуна, и начинает срывать пластик с пакета попкорна. Позади него, Намджун глубоко вздыхает. Телефон Чонгука не перестает звонить. Включается центральное отопление.   – Я пойду, надену пижаму, – говорит Намджун, достаточно тихо, чтобы только Юнги услышал. Юнги кивает, издает звук, обозначающий, что он услышал, закрывает дверь микроволновки, настраивает таймер.   – Я… буду тут.       Худшей частью брака является тот факт, что у Юнги больше нет личного пространства. То есть, у него есть собственная спальня и ванная, но это далеко не тот скромный лофт на 1000 квадратных футов, в котором он жил последние пять лет. Жить с кем–то другим после такого большого количества времени для себя одного – худшая вещь в мире.   После трех недель брака Юнги не покидает ощущение, что весь его мир перевернулся с ног на голову и вывернулся наизнанку. Он больше не может разгуливать голым, где ему вздумается. Не может редактировать после полуночи без наушников. Не может разбрасывать вещи вокруг. Не может оставлять стирку в сушилке. Не может больше петь дерьмовые каверы женских групп в любое время суток. Не может ходить по кухне утром без того, чтобы наткнуться на глупого, мягкого, теплого, высокого Намджуна.   Это тяжело. Последний раз он делил с кем–то пространство еще в колледже, и эти воспоминания кажутся такими далекими, что перестают иметь значение. Жить в крошечном дерьмовом общежитии с другим человеком не кажется такой уж катастрофой, когда тебе восемнадцать; выпуститься и переехать на свое собственное место – вот, когда наступает осознание, что такое Настоящая Свобода – петь в караоке голышом в 3:30 утра.   Намджуну, кажется, вообще без разницы. Даже когда Юнги пытается раздражать его – тонко, незаметно – он этого не замечает. Пустая коробка от пиццы, которую Юнги оставляет на столе, просто складывается и отправляется в мусорное ведро. Гора трусов и носков, которые Юнги «забывает» достать из сушилки, складывается и помещается на край его кровати, пока его нет дома. Намджун гармонирует с его фальшиво протянутым «Neomu Neomu Neomu» вместо того, чтобы молча проигнорировать.   Юнги пытается держать себя в руках, правда пытается.       – Ну что, как там замужняя жизнь?   Этот вопрос Юнги задают минимум пять раз в день (он носит обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки, которое он и Намджун определенно не обсуждали, но тот все равно неловко вручил его Юнги в ночь их свадьбы. Чонгук спал между ними, и Намджун так сильно покраснел, что Юнги думал, будто у него жар).  Кажется, будто теперь это единственная вещь, связанная с Юнги, которая стоит обсуждения, и он ненавидит это.    – Я тебе сейчас по яйцам врежу, Хосок, – он отвечает, снимая наушники. Сцена, над которой он работал последние три часа, продвигается Не Очень Хорошо.   – Какой–то ты слишком чувствительный для молодожена, – дразнит его Хосок, ухмыляясь и проскальзывая на кожаный диван напротив рабочего места Юнги. – Или– может быть в этом и проблема, а? Недостаточно чувствительный? – Ой, отъебись, – произносит Юнги, бросая в него ручку. Хосок просто посмеивается. – Серьезно, если бы ты знал, как много людей спрашивали меня о сексе, ты бы даже не стал это упоминать.   Глаза Хосока округляются. – Люди спрашивают тебя об этом? – задает он вопрос, абсолютно испуганный.   Юнги бросает взгляд на большие часы, сверкающие над головой Хосока. – Ага, где–то час назад парень из отдела учета подошел ко мне, чтобы отдать отчёт, и спросил, не устал ли я от всех «новобрачных горизонтальных танцев», – крайне непривлекательный давящийся звук заставляет Юнги повернуться обратно к своим мониторам.   – Отвратительно, – говорит Хосок, втягивая воздух. – Почему люди такие?   – Все извращенцы, –  со смирением произносит Юнги. – Намджуна тоже об этом спрашивают. Вчера он рассказал мне, что пара девушек подошли к нему на обеде и пытались вытянуть из него грязные подробности о том, каково это – трахаться, когда ты замужем. Они боялись, что секс становится скучным.   – Блять, – отвечает Хосок, проводя  рукой по своему шокированному лицу. – Что он ответил?   Юнги ухмыляется, посмеиваясь над воспоминанием. – Ничего он не ответил, он подавился капустой, и ему пришлось оказать первую помощь. Я чувствовал себя плохо, он был довольно смущен прошлой ночью.   – Ага, – говорит Хосок, и это звучит немного странно. Юнги видит, что он думает о чем–то. – Что это за взгляд?   Юнги хмурится. – Какой взгляд?   – Не этот, другой, который у тебя только что был. Тот, которым ты смотрел, как будто проглотил солнце или типа того. Что это было?   Это было непроизвольно, вот что это такое. Юнги продолжает ловить себя на том, что делает это, когда думает о Намджуне – какой–то глупой штуке, которую Намджун сказал или сделал; как от Намджуна пахло, когда они столкнулись друг с другом этим утром; то, как он слышит храп Намджуна, когда встает в 4 утра, чтобы выпить воды – и тут, ни с того ни с сего, он улыбается от уха до уха. Это– он не может ничего с этим поделать. Его щеки теплеют, в желудке что–то переворачивает и блять блять пиздец блять.   – Понятия не имею о чем ты, блять, говоришь. Выйди.       Намджун невероятно хорош в составлении списков. Он составлял их с тех пор, как научился писать, и какое–то время Юнги крал их, когда Намджун заканчивал с ними или был занят. Несколько лет назад Юнги засунул их в один из блокнотов и забыл, но, когда он перебирал вещи для переезда к Намджуну, он нашел их.       О Чем Я Хочу Думать Сегодня (7 лет)   – небо   – наш кот спринклс   – мамины объятия   – ужин   – сюрприз на день рождения хена       Домашка На Эту Неделю (13 лет)   – Прочитать Путешествия Гулливера   – Задачи 2–80 учебник Алгебры   – Написать письмо другу по переписке   – Прочитать гл 1–5 для экзамена по истории   – Сделать карточки для биологии       Смертельные Враги (14 лет)   – Я   – Мамин новый кот   – Ан Хе–Джин       Мой Лучший Лучший Друг (11 лет)   – хен         [МАМА 14:21] Папа хочет, чтобы ты привел Намджун–а на ужин на этой неделе, ты сможешь?   [МАМА 14:23] Мы все еще не встретили нашего нового зятя, мне стыдно.   [ЮНГИ 14:25] мам джун был у нас дома десять тысяч раз   [ЮНГИ 14:25] он был там три недели назад на дне рождения хена     [МАМА 14:25] Ну, дорогой, вы еще не были женаты три недели назад ♥   [ЮНГИ 14:35] он свободен в среду вам подходит?                                       [МАМА 14:35] Конечно! Подадим ужин к 7.   [ЮНГИ 14:36] пожалуйста не веди себя странно насчет этого       Намджун вписывается в жизнь Юнги как никто и ничего больше, кроме, может быть, музыки. Когда Юнги думает о своем доме из детства, ему тяжело вспомнить его без Намджуна где–нибудь на заднем фоне. Даже сейчас, когда они оба проживают свой четвертый десяток, такие взрослые и мудрые, быть в доме его родителей с Намджуном чувствуется, как самая естественная вещь в мире.   – Я знаю, что тебе не нравится кимчи из редиски, Джун–а, так что я сделал тебе кое–что другое, – отец Юнги ставит на стол тарелку водорослей. Намджун обожает водоросли, так что Юнги не трогает их.   – Спасибо, сэр, – говорит Намджун, глаза расширяются с долей жадности, с которой он относится к хорошей еде. – Но я съем, что угодно, вы же знаете.   – Намджун–а хороший мальчик, – произносит мать Юнги и тянется, чтобы взъерошить его волосы. Юнги борется с тем, чтобы не нахмуриться. – Мы не заставим тебя есть что–то, что тебе не нравится, дорогой.   – Вы заставляли меня есть кучу вещей, которые мне не нравятся, – ворчит Юнги себе под нос. Его игнорируют.   – Ну что, как там совместная жизнь, после стольких лет одиночества? – спрашивает отец Юнги. – Должно быть непросто.   Намджун фыркает, проглатывая полный рот еды. – Думаю, все прекрасно. Приятно жить с кем–то еще, моя квартира все равно слишком большая для одного.   – Вы не сводите друг друга с ума? С Юнги может быть непросто найти общий язык, – говорит мать Юнги, выгибая бровь, когда смотрит на своего сына. То, как она говорит о нем, заставляет его звучать как какого–то проблемного ребенка, которым он не являлся. И не является до сих пор.   – Хен? Не может быть. Он готовит и убирает за собой, и не устраивает вечеринки, когда я не дома. Я люблю жить с ним, – в какой–то момент данного разговора ладонь Намджуна оказалась на бедре Юнги, что, вероятно, являлось  проявлением солидарности. Она теплая и большая, и Юнги вроде как не может думать о чем–то другом.   – Я прекрасный сосед, – произносит Юнги раздраженно. – Намджун любит меня, – в этот раз в разговоре наступает ужасно неловкая пауза, куча времени, чтобы Намджун прочистил горло, Юнги ужасно покраснел, его мама ухмыльнулась, а отец выгнул бровь. Не то чтобы они не знали – Юнги сказал им, что они с Намджуном не вместе. Она не особенно возражала, что показалось Юнги немного странным.   – Я вижу, – наконец, произносит его мать. – Ну, я удивлена. Мне раньше приходилось сражаться с тобой каждый день, чтобы положить твою одежду в стирку.   Ладонь Намджуна такая теплая.   [ЮНГИ 22:12] буквально ничего не изменилось кроме того что мы законно женаты   [МАМА 22:16] Дорогой, что–то изменилось.   Тэхен и Чимин перестают обижаться на Намджуна и Юнги к следующему Ежемесячному Ужину, но они все еще мстят за то, что их не пригласили. Вместо того, чтобы встретиться в хорошем, тихом ресторане, они все должны пойти в новый клуб (тот, из которого Тэ и Чимин каким–то чудом еще не были забанены). Юнги больше не ходит в клубы, и он знает, что Намджун тоже. Собираться вместе больше забавно, чем грустно, со всеми жалобами, которые они оба генерируют.   –Хен, я ведь не потолстел? – вопит Намджун с другого конца квартиры. – Эти брюки были мне как раз, когда я надевал их в последний раз! Юнги замирает посреди попыток протиснуть свою ногу через штанину узких джинсов. – Когда ты носил их в последний раз? Раздается громкое фырканье, затем удар, и Юнги позволяет себе хихикнуть. – Не так давно! – кричит Намджун, запыхавшись. –Ну, ты все еще фасолька, малыш, – отвечает Юнги, но тут же замирает, как только понимает, какое слово произнес. Они не– Юнги никогда раньше его так не называл, они никогда не зовут друг друга милыми прозвищами; Намджун выйдет из себя, или начнет его избегать, или будет дразнить его, и сейчас Юнги не сможет этого выдержать. Ему приходится сесть на кровать и подогнуть колени, чтобы попытаться успокоить нарастающую панику.  – Ты что, назвал меня–, – Намджун стоит у его двери, без футболки, запыхавшийся, втиснутый в пару кожаных штанов, – фасолькой? Юнги выпрямляется. Он знает, что его лицо сейчас ярко–красное, но раз Намджун скорее всего не может его видеть, то все в порядке. – Ага, – отвечает он раздраженно. – Ты всегда был до смешного высоким и худым. Намджун фыркает. – Ну, если я фасолька, то ты– ты редиска.  –Что? – спрашивает Юнги с сердитым взглядом. – Что же, блять, делает меня редиской? – Намджун таращится на него пару секунд, затем прижимает ладонь ко рту и начинает хихикать, как ребенок. –Ты весь красный, хен, – находит в себе силы сказать Намджун. – Ты серьезно выглядишь как редиска сейчас, не могу поверить. Юнги хмурится и бросает одну из своих подушек в дверь; Намджун пытается уклониться от нее, но безуспешно. – Я не редиска! Иди оденься, придурок. Намджун хихикает всю дорогу до своей комнаты.  Час или два спустя они сидят в укромном уголке кабинки с Тэ, Чимином и Чонгуком – Сокджин и Хосок отказываются ходить по клубам, если Тэ и Чимин будут там вдвоем, так что они никогда не ходят по клубам – и Юнги чувствует благодарность за свой джин с тоником. Намджун не пьет, но одна из его рук удобно обернута вокруг скрещенных бедер Юнги под столом. Он сидел так весь вечер в своих дурацких кожаных штанах и футболке, открывающей ключицы; темные волосы уложены на одну сторону. Джин с тоником определенно был необходим Юнги.   – Чимин, смотри, они в фазе– фазе медового месяца, – говорит Тэхен. Он на своих четвертых Два Шота Jack Neat, Без Льда, Большое Спасибо Сэр, и Чимину периодически требовалось шлепать его по рукам. – Мы тоже когда–то были такими!   – Тэ, что ты–   – Чонгук, пожалуйста, не поощряй его, – обрывает его Чимин.   Намджун смещается немного, и на секунду Юнги беспокоится, что он уберет свою руку, но тот не убирает. Теперь Юнги волнуется о том факте, что он вообще об этом волновался. – Все равно не знаю, о чем ты говоришь, Тэ, вы с Чимином были в фазе медового месяца где–то пять лет, – произносит Намджун.   Тэхен расцветает. – Мы познакомились пять лет назад! – Чимин тает, мягко улыбаясь своему мужу, и это немного больно – смотреть, как он любит Тэхена так сильно. Не потому что Юнги завидует Тэхену или что–то такое, но потому, что это действительно чисто и полноценно, почти как будто они вдвоем были отправлены на эту землю, чтобы любить друг друга.   – Ага, мы знаем, – говорит Юнги.   – Ну, мы познакомились тридцать лет назад, хен, – гордо произносит Намджун. – Мы выиграли.   – Да! – выкрикивает Юнги, довольно агрессивно для общей атмосферы. Они пытаются дать друг другу пять, но промахиваются.   – Вы может и познакомились тридцать лет назад, но ставлю, что вы только сейчас влюбились, – говорит Тэхен, слегка запинаясь перед словами. – Я влюбился в Чимина моментально, так что мы победили.   Юнги приходится бороться, чтобы промолчать. Это полная ложь, что они влюбились только сейчас – ну, вроде как. Юнги всегда был немного влюблен в Намджуна, вот в чем проблема; но дал себе тупое, тупое обещание, когда ему было шестнадцать, что если Намджун никогда не полюбит его в ответ, он просто всегда будет одинок. Когда он повзрослел, то ожидал, что его чувства угаснут или изменятся, но этого так и не произошло. Даже замужество не изменило этого. Юнги думает, что если Намджун хочет, чтобы все оставалось как есть, он будет счастлив просто спать с ним в одной квартире, жить параллельными жизнями. Этого будет достаточно.   – Чимин почти вызвал полицию, когда вы познакомились, так что это не считается, – возражает Намджун. – Схватить кого–то за задницу в метро – самый менее романтичный способ начать отношения.   Лицо Тэхена становится серьезным. – Ты видел эту задницу? – указывая на промежность Чимина. – Ты вообще когда–нибудь смотрел на нее? Чимин, вставай. Покажи им свою задницу.   – Тэ, нет, – шипит Чимин, но Тэхен уже поднимает его и поворачивает так, что теперь он стоит лицом к стене, задница в черных скинни джинсах на всеобщем обозрении. – Парни, мне жаль, – говорит он.   Тэхен использует свои руки, чтобы обхватить его задницу на случай, если они не заметили ее. – Это лучшая задница в мире. Никто раньше не видел такой задницы, и больше не увидит. Это самая идеальная, прекрасная, аппетитная задница, и он повернулся ей прямо перед моим лицом в метро после того, как подмигнул мне. – Тэ заканчивает свою речь громким шлепком, заставляя задницу Чимина подпрыгнуть. Юнги бы хотелось провалиться прямо под землю, и, судя по тому, как крепко сжимается ладонь Намджуна на его бедре, он чувствует то же самое. – Теперь можешь сесть, малыш.   – Он извинился за то, что схватил ее, – говорит Чимин, пристыженный. Это показуха, никто больше на это не купится. Им обоим нравится этот странный брачный танец, не важно, сколько раз это происходит.   – Все верно, я извинился, – говорит Тэхен после того, как осушает свой бокал. – И потом я купил ему цветы, и он позволил вылизать его на нашем первом свидании.   – Ой, пошел ты нахуй, Тэ, – говорит Чонгук, бросаясь свернутой салфеткой в его голову. Намджун и Юнги следуют его примеру, строя гримасы. – В миллиардный раз, никто не хочет ничего слышать о вашей отвратительной сексуальной жизни.   – Вы все хотите, – шипит Тэхен.   – Пожалуйста, заткнись, – говорит Юнги. – Почему бы вам двоим не взять перерыв и потанцевать? Отвалите от нас к чертям.         Они с трудом видятся в будни большую часть времени, но вечера воскресенья превратились для них в приятную, тихую, комфортную рутину, включающую в себя фильмы и попкорн, и пару бутылок вина. Юнги не признает этого, но он обычно ждет этого дня всю неделю.   Это приятно, это самое знакомое из того, что они делают вместе. Когда они прижаты каждый к своему углу дивана, завернутые в свои одеяла, обхватив сочетающиеся непроливайки, полные красного вина (они были свадебным подарком Сокджина, а вино Юнги купил за 6 баксов по скидке), чувствуется, будто всегда так и было. Как будто вот это просто они и есть, и это то, чего Юнги жаждет так же, как скучает по дому.     Юнги прибирается на кухне, расхаживая в носках, клетчатых пижамных штанах и футболке, которую он определенно стащил из стираных вещей Намджуна. Попкорн только начинает щелкать и взрываться в микроволновке, запах масла соблазнительно расходится по комнате. В остальном, вокруг тихо; Намджун в другой комнате, выбирает фильм на Нетфликс, и после того, как Юнги закончит опустошать посудомоечную машину, дел не останется.   По какой–то глупой причине Намджун держит все свои кофейные кружки на самой высокой полке кухонного шкафчика. Юнги пытался переместить их, чтобы было удобнее, но Намджун, судя по всему, считает, что он просто не знает, где их место, и упорно ставит их обратно. Чтобы компенсировать это, Юнги расставляет все кружки в аккуратную линию на углу столешницы перед тем, как встать на нее на колени и аккуратно убрать их, одну за другой.   Он ставит последнюю – «САМЫЙ ГОРЯЧИЙ КОНСУЛЬТАНТ», подарок Тэхена – когда на него находит внезапная волна неправильности, то чувство, когда ты теряешь баланс. Он слегка покачивается, пытаясь восстановить равновесие, и в тот момент, когда ему кажется, что он сейчас свалится со столешницы и разобьет голову об пол, его поясницы касается пара больших, теплых ладоней.   – Поймал, – говорит Намджун, немного запыхавшись. – Что ты делаешь так высоко, хен?   Юнги и сам старается восстановить дыхание. Запоздавший адреналин бурлит в нем, и Юнги чувствует, будто может, блять, взлететь. – Я расставлял кружки, – отвечает он. – Обычно не падаю.   – Обычно, – повторяет Намджун себе под нос. – Спускайся давай, выглядишь нелепо.     Намджун держит Юнги за бицепс левой руки, пока тот медленно опускается, садясь на столешницу, лицом вперед, каким–то образом нормально при этом дыша. Намджун немного выглядит как мамы, когда их ребенок едва избегает травмы, как бы улыбаясь сквозь замаскированную панику.   – Спасибо, – бормочет Юнги. – Я вроде как рад, что не умер.   – Я вроде как тоже, – говорит Намджун. – Мы можем переставить кружки, хен.   Намджун ужасно близко. Он был близко, чтобы предотвратить падение Юнги, но не отошел. Он до сих пор так стоит. Колени Юнги раздвинуты, чтобы освободить ему место. Юнги сглатывает, поднимает взгляд. Выражение лица Намджуна сменилось на что–то другое.   Им легко двигаться медленно, вместе, сближаясь как магниты. Намджун опускает свои руки на столешницу по бокам от бедер Юнги, и резкий вдох Юнги немного пугает его. Какое–то время они просто. Дышат. Они могут чувствовать жар, исходящий от кожи друг друга, нежно касающийся их собственной. Юнги не может перестать смотреть на губы Намджуна.   Попкорн подгорает.       Обычно Юнги не ходит на премьеры своих фильмов, но в этот раз ему угрожали наказанием в виде принудительного отпуска, если он не придет. Что–то о том, чтобы поддерживать имидж и не быть гребанным кошмаром трудоголика, судя по словам его босса.   В квартире очень тихо, пока они оба собираются. Намджун принес свой галстук–бабочку в комнату Юнги, чтобы они помогли друг другу надеть их, но они ничего не говорят, кроме тихих благодарностей, когда заканчивают завязывать узлы. Намджун уложил свои волосы так, как нравится Юнги, на одну сторону и убрал их со лба. Он очень красив в своем черном сатиновом камербанде, аккуратно обхватившем его талию, и белой рубашке, хорошо облегающей плечи. Юнги безостановочно краснел примерно час.   – Хен, ты так хорошо выглядишь, тебе идет этот цвет, – произносит Намджун вроде как себе под нос. Они стоят так близко, что нет необходимости говорить громче. – Я не видел тебя в костюме со времен свадьбы твоего брата.   Он сидит на углу незаправленной кровати Юнги, смотря, как Юнги натягивает на плечи пиджак и рассматривает себя в зеркало. Юнги видит отражение Намджуна, хотя ему кажется, что Намджун не знает этого, поскольку последнюю пару минут на его лице застыло очень странное выражение. Как будто ему нездоровится или что–то вроде того.   – Я ненавижу так одеваться, – ворчит Юнги. – Чувствуется, как будто я не могу нормально двигаться. – Намджун просто согласно хмыкает.   – Нам пора идти? Думаю, мы даже можем успеть вовремя, – говорит Намджун, смотря на дорогие часы, которые он надевает только на особенные события. Юнги разворачивается и глубоко вздыхает.   Это не странно или ново, или незнакомо. Он постоянно берет с собой друзей на премьеры, он брал с собой Намджуна на премьеры раньше. Ничего необычного и в этот раз.   – Да, пойдем.         Кинотеатр, в котором они смотрят фильм, очень темный и пахнет как самое нервирующее сочетание дорогого парфюма и несвежего попкорна; оно обжигает ноздри Юнги и вызывает головную боль. Не помогает и то, что они смотрят фильм со счетом, который Юнги слышал буквально сто тысяч раз – эти увертюры преследуют его во сне. Это одна из причин, почему он не ходит на премьеры или не смотрит свои законченные фильмы в принципе. Он уже заметил пятнадцать разных частей, где мог сделать что–то по–другому.   Намджун, с другой стороны, выглядит абсолютно нормально. Время от времени он наклоняется к Юнги, чтобы прокомментировать, что абсолютно ужасно. Он плох в определении расстояния в темноте и продолжает случайно целовать ухо Юнги.   Через примерно три четверти фильма, когда Намджун прикончил ведро своего отвратительного попкорна, и у Юнги началась мигрень Намджун снова наклоняется к нему. Юнги тоже наклоняется, чтобы было удобнее, и вздрагивает, когда чувствует губы Надмжуна.   – Я должен кое–что сказать тебе, – говорит он, и Юнги инстинктивно готовит себя к худшему; в конце концов, Юнги слишком хорошо понимает, насколько хрупка эта Вещь между ними. Намджун встретил кого–то другого. Намджун хочет развестись. Намджун болен. Намджун слышал, как он дрочил в душе вчера. У Намджуна свидание сразу после премьеры. Намджуну не нравится его одеколон. – Я подумал, что будет лучше сказать это здесь, раз уж тут темно, знаешь, и никто не обращает на нас внимание.   – Джун, какого хрена, – шепчет Юнги в ответ. Его пульс учащается.   – Ну, я просто знаю, как ты иногда смущаешься. Я подумал, что это будет неплохим компромиссом.   – Просто– что такое? – спрашивает Юнги, хватаясь за предплечье там, где оно упирается в их общий подлокотник. Пальцы Намджуна свисают, касаясь колена Юнги.   – Я– Я влюблен в тебя, хен.   Сердце Юнги сжимается, он отодвигается, стараясь взглянуть на лицо Намджуна. Он выглядит абсолютно искренним, глаза широко раскрыты, рот изогнут в обнадеживающем изгибе. Свет, сменяющийся от кульминационной сцены драки, играет на его лице, то скрывая, то освещая его. Пальцы Намджуна немного сдвигаются, настойчивей сжимаясь на колене Юнги.   Юнги указывает на себя. – В меня? – произносит он одними губами. Намджун кивает и снова наклоняется, чтобы прошептать.   – Я был влюблен в тебя с тех пор, как мы были детьми, хен, – говорит он. – Я был так счастлив, что ты согласился выйти за меня, даже если ты не любил меня в ответ.   Юнги закусывает нижнюю губу, сильно; он борется с тем, чтобы не заплакать. Он не эмоциональный человек, по крайней мере, сегодня, в этом кинотеатре, полном незнакомцев. – Джуни, я– блять. Я–   – Ты не должен ничего отвечать, я действительно имел это в виду, когда говорил, что все нормально, если ты не любишь меня, – говорит Намджун. – Я просто хотел сказать тебе. Подумал, что ты должен знать. Я правда– я очень тебя люблю. Все в тебе, я просто– ты тот самый, для меня. Больше никто.   Пальцы Юнги находят ладонь Намджуна на своем колене, они поднимают ее и сплетают их вместе. Юнги пока не может посмотреть на него, не снова, так что это единственное, что он может сделать. Он может держать его за руку. Он может поднять их соединенные ладони к своему лицу и поцеловать его пальцы, один за другим. Он может вытереть ими свои глупые слезы, которые стекают по щекам.   Он никогда, никогда не сможет их отпустить.           ТРИ НЕДЕЛИ СПУСТЯ   – Подожди, подожди, подожди, – говорит Тэхен, его руки широко раскрыты, чтобы физически привлечь внимание всех за столом. – Мы должны провести черту хоть где–то. Я не могу уследить за всеми этими правилами!   Они спорили насчет того, должно ли быть разрешено Тэ и Чимину сидеть рядом на Ежемесячных Ужинах. Чонгуку показалось, что он видел, как Тэ пытался просунуть руку в штаны Чимина (что было категорически опровергнуто) и начал кричать, что привело к данной ситуации: Сокджин потребовал, чтобы они сидели на противоположных, диагональных сторонах стола, если они идут куда–то с прямоугольным расположением столов, Хосок указал, что в основном они ходят в места с круглыми столами или кабинками, Юнги осушил свой напиток гораздо быстрее, чем ему следовало.   – Может быть вы, ребята, могли бы просто немного поумерить пыл, когда мы на публике, – демократично произносит Намджун. – Ну, то есть. Мы все счастливы, что вы любите друг друга, но никто из нас не заинтересован в том, чтобы узнать, как вы любите друг друга. Это имеет смысл?   Тэхен по–совиному моргает, а Чимин просто дуется. – Это не совсем правда, – говорит Тэхен, медленно. – Чонгук–   Чонгук бросает булочку в голову Тэхена так сильно, что тот вскрикивает от удара. – Заткнись к черту, хен, – шипит Чонгук. Чимин шлепает Чонгука по плечу перед тем, как обратить все свое внимание на Тэхена, нежно поглаживая его голову, пока тот жалобно стонет.   Юнги вздыхает. После всего того времени, что они знают друг друга, всех тех попыток, которые они приняли, чтобы сдержать Существ, которыми являлись Тэхен и Чимин, они должны были знать лучше. Они вдвоем живут в своем собственном измерении, и ничего из того, что остальные скажут или сделают, не заставит их вдруг начать вести себя прилично.   Намджун сдвигается возле него и сжимает их руки, которые безмятежно покоятся на его бедре. Юнги поднимает взгляд; Намджун уже смотрит на него, мягко улыбаясь. Я люблю тебя, произносит Юнги одними губами, и Намджун ухмыляется. Юнги ощущает тепло во всем теле.   – Это, – говорит Чонгук через весь стол, – была самая отвратительная сцена, которую я видел за всю свою жизнь.   Юнги и Намджун возвращают свое внимание к столу только чтобы обнаружить, что все смотрят на них в шоке и ужасе. Ну– все, кроме Тэ и Чимина, которые только что поняли, что нашли нового козла отпущения в своих хенах.   – Вам двоим лучше быть осторожными, – говорит Сокджин, указывая на них пальцем. – А то мы вас тоже рассадим!   Юнги усмехается. – Хотел бы я посмотреть на ваши попытки, придурки.       В следующий раз, когда им удается подержаться за руки и поговорить друг с другом, они идут к станции метро, наконец свободные от своих глупых друзей.   – Хей, – говорит Намджун, толкая Юнги своим плечом. – Я тоже тебя люблю.