История Бражника.

Габриэль не всегда был закрытым от всех человеком, который не пускал в своё сердце ни единой души, кроме некоторых людей, да и их можно легко по пальцам пересчитать. Ещё с молодости он начал видеть в каждом живом организме лишь полезные вещи, которые ему скоро будут не нужны. Замкнутый от всех человек, подпускающий в свой круг общения только единицы тех, кому он доверял, слепил из себя белую ворону. Изгой, который сам гнал всех со своего порога и стал тем, кем он и является. Всему виной недоверие, ведь прожитая жизнь подарила горький опыт, который освещал ему представление об этих существах: одни лицемеры и лжецы, коварные предатели и гады, недостойные этого света — так он всегда твердил. Поэтому все кто знал о нём избавлялись от желания подойти и поздороваться, а те кто знал его лучше других отвернулись от этого упёртого барана. Лишь Натали была ближе всех возможных. А вот Адриан просто смирился с тем, что всю свою жизнь он будет под контролем этого человека. Да, можно было увидеть, как он брезгливо общается с нежелательными фанатами, как он публично отстраняет себя от всех и всегда остаётся в одиночестве. Но это не делало его самой плохой и несчастной рыбой из всех. Ему многие желали смерти и многие проклинали. Отнюдь, но не этот факт повлиял на его печальный конец. Естественная смерть Агреста жадно взяла своё. Единственное, что могли сказать его лечащие врачи: «Последняя стадия рака неизлечима».  Хотя не раз поступало предложение начать процедуры, пока это возможно. Их клиент платил лишь за неразглашение. Тайна личности Бражника не раскрылась всему миру, так как Натали исполнила его последнюю просьбу: забрала талисман и на время, окунулась в свои бумажные дела. Бумаги о опекунстве молодой модели уже давно были готовы, расчётливый Бражник часто смотрел ходы наперёд в будущее и знал, что наступит такой день. Новости, передающие трагедию, не вводили в траур других, скорее заинтересовали тем, что Габриэль игнорировал болезнь с двадцати пяти лет, когда большая часть населения Парижа обнаружила у себя зачатки этой болезни в тысяча девятьсот девяносто девятом. Неизвестная причина о массовых инфекциях рака так и не была раскрыта. Сердца, обиженных на Агреста людей, смягчились, понимая, что он всё же, несмотря ни на что, был человеком. К мёртвым либо хорошо, либо никак. Найти в нём что-то доброе и хорошее было трудно, но это считалось возможным. Он был строгим и дисциплинированным человеком, прямолинейным и заботился о своём сыне, хоть и не уделял достаточно тепла. Ему не находилось равных в его деле и у него был железобетонный стержень внутри. Так говорили о нём при похоронах и только так можно было сказать про покойника. Ночь была кошмарной, сон убежал из комнаты наследника, Агреста, бессонница подарила ему сеть жутких мыслей, вины, горя и раскаяния в ошибках, которые к нему никак не относились. Как вообще возможно уснуть, чувствуя холодный взгляд со стороны двери, где отец обычно стоял, войдя к нему. Пройдя по дому, невозможно не заметить, что навстречу не идёт гордый и расчётливый хозяин, его больше не встретишь здесь, только чувствовалось присутствие. Лишь он мог обвинять и упрекать отца у себя в голове. " Почему он не лечил эту дрянь, когда была возможность, когда ещё не было поздно? Он каждый месяц ходил на медицинское обследование ради чего? Чтобы знать, сколько ему осталось жить?" Он оставил его одного, наедине с этим проклятым особняком, который для него являлся олицетворением тюрьмы. Ведь Габриэль уже начал меняться и только под конец начал больше уделять внимание своему наследнику, обнимать, общаться с ним. Ради чего это все? Чтобы стало ещё больнее терять? Свежий, от ночного дождя, газон зелёной поляны как сетка связывал все надгробия. Его завещание настаивало на том, чтобы его упокоили возле пяти памятников неизвестных людей, по крайней мере так думали другие. Все пять камней носили на себе одинаковые конечные даты. Тысяча девятьсот девяносто девятый. Половина Парижа сошлась на этом старом кладбище. Многие недоумевали, почему такой богатый человек не выбрал себе место по приличнее, но его желание, никто не имел права критиковать. Всех ответов даже Адриан не знал. "Почему эта зараза решила убить отца именно в этом году, почему не через пятнадцать лет или восемь" - крутил в голове Агрест. Вечные вопросы, которым не было ответа. Ведь только недавно он сидел у себя, за разработкой какого-то платья, а белобрысый мальчик был в своей комнате, общаясь с друзьями по скайпу. Ему казалось это обычным днём. Отец в последние дни дарил ему теплую улыбку, только в эти мгновения он казался ему по настоящему живым, а не холоднокровной машиной. Он не рассказывал про себя ни одного слова и не делился советами, как отец с сыном, ведь именно так должно было быть и никак иначе. Даже перед смертью столько тайн и загадок, а после они ушли вместе с ним. Почему же он всегда такой упёртый и после смерти он остаётся таким же вредным и скрытым. «Что же такого произошло в твоём времени, что ты так себя ведёшь и не доверяешь никому?» «…И почему каждый раз, когда я спрашивал про маму, ты молчал?» Он не был тем, с кем можно было азартно обсуждать футбол или моду, с кем можно без сомнений поделиться тайнами, он просто существовал для других, он просто был Агрестом. Если бы осталось больше времени, увеличилась бы вероятность стать ближе? Если смерть отошла бы ещё на года два. Или же он просто напоследок решил порадовать его. «Я бы понял, если бы ты делал это ради кого-то или ради какой-то мечты, но ты засиживался до утра и не выделял мне время. Глупый, нудный дурак. Папа, » — впервые он так оскорбил своего отца, прогоняя свои мысли по второму кругу. Но потом он поднял глаза на его бледное, умиротворённое лицо и тут же взял свои оскорбления обратно. Появление Одри Буржуа никак не удивило присутствующих, ведь раньше они с Габриэлем дружили и весьма крепко, все знали об этом. Она прибыла в сопровождении телохранителя и стояла с поникшим лицом. Это никак не вписывалось в её обычное поведение, когда она только и делала, что вредничала из-за любого пустяка и вела себя высокомерно по отношению к каждому, кто её окружал. Она, не сказав ни слова, смешалась с толпой гостей, от которых ничем не отличалась. Не было красочной одежды, в которой девушка была на похоронах своих подруг. Но почему сейчас была в чёрном? Агрест по видимому отделялся от прежде упомянутой категории "друзей". Хотя чёрное одеяние тоже являлось частью её модного гардероба, драгоценные кольца и ожерелье она не сняла, большая шляпа поменялась на серый платок, завязанный на голове. Её непривычный, размеренный шаг внушал фантазии, что она скромная бизнес-леди. На людей Одри не обращала внимания, а если и разговаривала с родственниками, то тихим, спокойным голосом, будто боялась повысить тон, принося свои соболезнования. Обычно в таких ситуациях, королева стиля не меняла себя, ради такого, но сегодня удивила всех. И даже так она выглядела обворожительней любой гостьи прекрасного пола в этом месте. По приказу хозяйки, крепкий, здоровый мужчина, отвечающий за её жизнь, снял темные очки с лица, хотя это было похоже больше на просьбу. Тихий шепот с её стороны был призывом, чтобы он тоже имел уважение у умершим. На протяжении двух часов, она была терпелива и внимательно слушала всех, кто говорил прощальные слова и рассказывал каким человеком был Габриэль Агрест. Когда очередь дошла до Буржуа, все люди возле неё начали уступать место для прохода, её сопровождающему даже не пришлось их расталкивать. Даже со стариком, который по-видимому был глухой и не услышал, она сама справилась, легонько положив руку на его плечо. Пожилой житель обернулся и тут же понял, что нужно уступить дорогу и затем отошёл. Собравшись с духом и глубоко вздохнув она начала свою речь изрядно сдавливая кафедру с листком её письма. — Никто из вас не знал его, как я. Мы познакомилась, когда ему было ещё девятнадцать. Будучи обычными студентами, искали своё место в жизни, конечно же увлекались модой. Я его называла Габи, ведь тогда не было таких формальностей. Он был очень целеустремлённым и упорным. Как бы вам не хотелось в это верить, но он был дружелюбным, жизнерадостным и его всегда окружали друзья, — женщина опустила глаза вниз и слегка замялась, через микрофон было слышно, как она вздохнула, затем подняла глаза на слушающую аудиторию. — В его жизни произошло много плохого и печального, он испытал достаточно, чтобы измениться и стать таким, каким вы его видели. Но…- слезы наворачивались на глаза, но она их тут же убрала, чтобы не размазать тушь. — Я просто хочу сказать, что несмотря ни на что, он прожил свою жизнь достойным и великим человеком, — выход из-за деревянной возвышенности произошёл быстро, чтобы никто не увидел слёз. От куда эта вода из глаз, почему она так плакала и перед могилой, когда его срок закончился, называла его «Габи», она отнеслась к прощанию с ним очень сентиментально и особенно, к другим же всегда была хладнокровна, даже к дочери, которая тоже присутствовала и ходила за ней тенью, не смея открыть рот. Вероятно мать дала ей понять, как надо сегодня ей вести себя. Адриан сегодня для Хлои был под защитным куполом, плюс сто иммунитета от блондинок. Одри знала, будь все наоборот, он бы так не сделал, он бы просто поприсутствовал и под конец, когда все уйдут пообщался с её портретом так, как разговаривал раньше, в юные годы. В нём ещё осталось добро, уважение к Карапасу и к другим людям, он помнит и ценит всё, что у него было, и всё что он потом потерял. Он не был бездушной машиной, просто в глубине сидел его древний страх. Он всё понимал, свою холодность по отношению к сыну и другим, просто боялся опять проявлять эмоции, боялся подобного исхода, как в его прошлом и не хотел привязываться, ведь знал, как больно терять не только жену, но и друзей. Он пообещал Эмили позаботиться об Адриане, но дарить любовь он разучился. Эти чувства у него отрофировались. Хоть он и жил такой жизнью, Агрест младший любил его как отца, не получая взаимной симпатии, и как бы там не было, он скорбит и боль никуда не уйдёт.

***

Натали взяла на себя тяжелейший груз ответственности, она приняла дар Габриэля перед его смертью, с целью продолжить дело за него, чтобы у его сына была хотя бы мать. Малейшая надежда на то, что получится заполучить камни чудес, превращалась в клятву женщины сделать эту работу на совесть и выполнить это предсмертное желание, как бы не было тяжело. Она уважала своего хозяина и видела, как он напрягается и целыми ночами, думая о том, каким способом заполучить талисманы, чтобы поскорее возродить жену. Его мучения заставляли не спать и секретаршу, на которой и тоже имелось много дел, расписание отца и сына, другие дела по дому и некоторое участие в планах Бражника. Порой она нагружала себя больше, чем сам Агрест. Последнее её участие привело к неудачи. Она сильно привязалась к этому дому и к этой семье, считая её родной. Сейчас на её плечах жизнь Эмили и Адриана, придётся вложить саму себя в их будущее. Другого пути она не видит. Ей некуда больше идти, она не сможет принять другую работу, даже когда подростку станет восемнадцать. Она отдаст саму себя в это дело, даже если придётся погибнуть, исполняя желание. Это дело всей её жизни. Именно такой конец её устраивает. Но больше всех обречён страдать Адриан. Он надеялся каждый день на прогресс с отцом и сильней всех пытался увидеть в Габриэле что-то хорошее, даже когда ничего такого не было. Он потерял последнего человека в своей семье. Родного человека. Последнюю нить жизни. Повторяя это в течении дня, не сделаешь лучше душе, но все же: «Он не был таким уж плохим человеком, он был живым.» Он был живым человеком. Он очень любил утреннее кофе, дающее ему бессмертие на весь день, любил в свободное время наблюдать за игрой сына на пианино, вслушиваясь в те чудесные ноты, что сотворял младший Агрест. И рассматривать его фото из журналов моды, часами любуясь совсем не своей одеждой. Но самое главное, о чем не догадывался мальчик, так это о том, что у него была его особенная традиция. Перед тем как Адриан уезжал в школу, перед уходом, он клал свою руку на его плечо, каждый раз чувствуя тепло и ещё нераскрытый, прекрасный цветок. Он чувствовал своего наивного, но доброго сына, вспоминая те моменты, когда он впервые брал его на руки младенцем, прикасаясь своим носом к маленькому личику, нежной, крохотной руке, он часто позволял обхватывать свой большой палец, который по сравнению с его был громадным. Глаза которые ничего не понимали в этом жестоком мире, теперь они превратились в самостоятельные, умные глаза. Его маленький наследник тоже любил это единственное прикосновение, он тоже чувствовал тепло и перед глазами пробегало, какое-никакое, детство. В голове смешалась и злоба, и гнев, печаль давила слева, а счастливая ностальгия резала по швами справа, радостные мысли из прошлого пронзали всё насквозь. Всё это нельзя было смешивать, как алкогольные напитки, потому что даёт невыносимую боль, которая оглушала уши и царапала по перепонками, проникая в каждую извилину. Мозг закипал не хуже чайника и ему казалось, что вот вот он станет овощем. Теперь этого не будет, ни его, ни той традиции, ничего. А ведь он даже не успел рассказать отцу о своих достижениях. Не рассказал про большое количество друзей, которые к нему добры и уютно приняли к себе в общество. И про то, что у него есть девушка, любящая его настоящего. Он точно был уверен, что Маринетт ему понравится, ведь она искренняя, не такая, как другие. Не успел… . Комната тайного героя Парижа владела мрачными и тихими способностями, будто это не стены и потолок, а живое существо. А за окном опять начался дождь, будто Натали накаркала. Окна приняли миллионы ударов мелкой воды и сосуды с жидкостью лопались о стекло, деревья сгинались и отталкивались от буйного порыва ветра, сегодня дождь знает своё время, минуя день, он забирает себе две эти ночи. Сегодня Адриан не хотел видеть никаких гостей, но своего опекуна ему придётся впустить по многим причинам. Натали от этого мрака стало хуже и свет согнал всех ночных тварей. Настрой женщины чувствовался в частых, жадных глотках воздуха и бегающие глаза боялись остановиться на последнем Агресте, в этом доме. — Адриан… отец оставил тебе кое-что, просил передать, когда придёт день… — она аккуратно положила толстый слой бумаг, скрепленных между собой верёвкой, сплетение самоучки, как уже понятно. — Кое-что он не рассказал тебе, — взгляд, обычно строгой, секретарши устремился в пол и она поспешила выйти, но обошлась лишь долгими шагами, чтобы он не подумал, что она так хочет сбежать из его комнаты. — Натали! — этого она ожидала. Мальчик принял сидячее положение, он сходил с ума весь день, мечтая, чтобы она зашла к нему и поговорила с ним, хоть о чем-нибудь, но желательно о нём. — Почему он не лечил, когда была возможность? — на лице сформировался злой и серьёзный взгляд. — Ах, Адриан, я и сама не знала, почему он так поступает, — она быстрым шагом оказалась рядом с ним на кровати, — я сотни раз спрашивала у него — «зачем?», но он молчал и говорил, что это не моё дело, — на душе спадали горы и камни, тянущиеся её вниз. Им обоим нужно было выговориться. — Почему так все случилось, почему именно со мной?! – отчаянные вопросы были лучше угнетающей тишины. — Адриан… — объятия задали молчание, у неё не было ответа на эти вопросы, но все сильнее и сильнее разгорелась жажда взяться за работу Бражника и начать топить Нуара и Баг в собственной крови, а затем забрать, то что им не принадлежит, как думала Натали. Она очень хотела подарить ему мать, очень сильно желала этого. И она это сделает. — Всё будет хорошо, мы с тобой будем вместе, я тебя не брошу, ты слышишь, я твой опекун и я буду с тобой все время, у нас все будет хорошо, — боль мучила и терзала. Натали очень переживала за Адриана и страдала так же, как и он. Больше они не увидят его стоящего на лестнице в своих раздумьях и не услышат его строгий голос. Габриэль теперь свободен, он отмучился и больше его не будут терзать мысли об утраченном прошлом. Агрест старший больше не будет думать, как победить врагов и оживить любимую. Он наконец то отдохнёт… . Вскоре комната осталась снова с ним наедине. Когда секретарша ушла, из пиджака вылетел маленький котёнок. Он не стал доставать своего хозяина камамбером, понимая всю трудность его положения, но заговорить с ним надо было. — Ты прочитаешь это письмо? — писклявый голосок порадовал уши парня, хоть он это и не показывал, оставаясь в своих мыслях, — хотя тут даже не письмо! Тут целая книга, чего это он так настрочил?! — связка листов и впрямь была большая, похожая на роман. — У меня нет желания читать это, не сегодня, — отмахнулся сирота. — Решил побыть с самим собой? Только хуже будет, вдруг здесь, что-то интересное?! — Отстань, камамбер в нижнем ящике, между журналами Джагета Стоуна две тысячи первого года и две тысячи девятого, — лениво и устало ответил собеседник. — Ну как хочешь, а вот я взгляну, — летающее существо открыло обложку, перелистнув страничку, которая свисала и никак не хотела падать. В конце победы над бумажным изделием, котёнок залип в чтение с головой. — А тебе не кажется, что это письмо не для тебя!!! Невежливо так поступать с личными вещами! — сидячее положение опять привлекло юношу, и на лице опять появилась злая натура, которую ещё Маринетт не удавалось увидеть. — Пацан, да знаешь ли ты, что тут написано!??? Видимо отец, всё-таки, решил тебе поведать эту историю! — нрав Адриана медленно сменился на интерес, но гнев на квами не отпускал. — О чем ты болтаешь? — Тут речь идёт о тысяча девятьсот девяносто девятом году, ты знаешь, что произошло летом того года? — Нет, — задумался Агрест, — эти даты были на пяти памятниках, возле которых похоронили отца, — ранняя гримаса отпустила все канаты и он взбодрился хлеще, чем с утра, после горячего капуччино. — Летом, тысяча девятьсот девяносто девятого года произошла страшная бойня, до того, как я попал к тебе, я был там с моим бывшим хозяином. Там столько народу погибло, что мне и на своих коготках не сосчитать. Думаю тебе это будет интересно. — В каком это смысле? — глаза начинающей модели округлились до космических орбит и он легко вырвал книжку из маленьких лап волшебного существа. — Что это ещё за история? — впитывая в свой мозг каждую строчку он начал читать уже не обращая никакого внимания на Плагга и позднее время. Квами устало лёг на подушку хозяина. — Да… тебе уже пора узнать… .