Я уже сбился со счета, сколько я спас и сколько потерял в этом огне. Могу сказать лишь то, что эвакуация вышла из-под контроля...
» Каждые три метра мимо моих глаз уносились в даль безжизненные лица, бледные, спящие, без эмоций. Их тела, как куски мяса, безбрежно валяющиеся рядом, или же в плоть до костей застряли между оконными рамами и стенами. Им уже не поможешь. Моё тело горело от боли, мышцы забились до упора, так, что в скором казалось, что из них вот-вот польётся кровь, вздулись вены и артерии, скрипели кости и мялись сухожилия. Я не мог представить этого, за меня это делало воображение. С этим не сравнится самая глубокая рана. С этим не сравнится никакой ожог. Это ужасное чувство, когда тело постепенно перестаёт двигаться, когда энергия внутри иссякла, ты пустышка, исчерпаны все силы, как без источника питания, машина на холостом темпе врезается в дерево. Самое ужасное произошло, когда я летел высоко над землёй. Бледные руки вцеплялись в мой кожаный костюм из последних сил, благо ребёнок зафиксирован на её теле ремнями, которые попались под руку в первые минуты. Моя рука не могла поднять их полностью, я чувствовал, что могу только держать её кисть. Я вытащил их с падающего дома в последние секунды до того, как оно обрушилось забирая с собой ещё кучу народа. И уже осталось только гладко приземлиться, но тут происходит подлый поступок судьбы. Я вижу, что пальцы онемели и кисть отказалась слушаться. Я не чувствовал свои руки и ноги. В этот момент я превращаюсь в чучело, беспомощную, неодушевлённую куклу. Я разжимаю руку. Хочу предотвратить, но не могу. Они падают во мрак, состоящий из ядовитого дыма, тёмного, как ночь без звёзд, где немного вырываются наружу языки оранжевого огня. Их глаза смотрели прямо в мои, разглядывая в них предательство, ведь у них не было столько сил, чтобы держаться за меня. Я разжал руку, и сбросил. До смерти я не забуду их обречённый взгляд, спрашивающий: что же делать дальше? Ну Ларри, как так? Оставалось же совсем немного. Я полностью опустошился и крепко ударился головой, когда приземлился без своего костюма, без посоха на землю. Единственное, на что меня хватило, это из последних сил поймать Плагга и уберечь его от жёсткого приземления. Отбитые органы и ушибы, размером с мои конечности. Из уха кажется пошла кровь. Она была такой холодной, посреди всего этого пекла, среди горящих домов и угарного газа, который нагло, без разрешения залезал в мой приоткрытый рот и рвал на части каждую клеточку магких тканей, связки, загорожал поток жизненоважного воздуха. Изначально это была невыполнимая задача. Я один здесь, вдыхаю яд вместе с другими жертвами, пробую на вкус саму смерть и запас горелой плоти, молочной нежной кожи ребенка, валяющегося возле меня в глазной пелёнке от сажи. Жалкие попытки встать с места — позор. Плагг, что-то говорит мне, но я не слышу, я оглох. Я больше не замечаю громких криков и плачь. Кровь заполнила ухо, как забитую канализацию. Не удивительно, с такой высоты удариться головой и остаться в живых. Я не смогу выйти из этого места живым, собственными силами. Я не чувствую управление своим телом. Я умру здесь и сейчас. Дэниел далеко от меня и у него тоже не всё гладко. Я не пересекался с ним и не знаю, что там происходит. У него явно ситуация лучше чем у меня. Я уже сбился со счета, сколько я спас и сколько потерял в этом огне. Могу сказать лишь то, что эвакуация вышла из-под контроля. Сначала я успевал выводить людей из их квартир, мог удержать по три человека на себе и спускать вниз. Дэниел не справлялся с домами и я вмешался, предложив свою помощь. Но потом… . Спуская вниз трёх, я терял десять наверху и так бесконечно. Вытаскиваю двух упускаю четырёх парней исчезнувших в завалах. На лету хватаю ещё двоих и наблюдаю, как этаж сложился, как неудачный конструктор, сопровождающийся волной криков. Я старался спасти ещё, успеть к другим, но их давили камни, я спасал так мало, и терял так много. Даже вдвоём у нас не хватило сил на всех. Пришло время понять, что двух героев здесь явно мало и что София переоценила свой план. Дома продолжали падать, медленно, громко и у нас не оставалось времени возвращаться за каждым человеком оставленном там. И тогда нам пришлось разделиться. Мы были вынуждены делать последние, вялые попытки эвакуировать тех, кто выжил, а затем уносить свои души из этого места. Это был самый настоящий переплётный конвейер, где на невероятной скорости книги забивались и сыпались по краям, и не хватало рук, чтобы собрать всё. Я думал, что смогу ещё сделать хоть что-то. И теперь я не чувствую своего тела. Когда у меня оставались силы лишь на собственное спасение, я не послушал Плагга, взяв на себя ответственность спасти ещё. Я поплатился за это и не удержал людей, которые полагались на меня, разжал руку и кинул их в объятия пучины страха. Теперь поздно бежать, я парализован. Возможно мой позвоночник повреждён. Если так, то я останусь таким навсегда. Лучше сгореть здесь, чем быть обузой. Быть инвалидом до скончания своих дней. Нет лучше не существовать вовсе, чем смотреть на всё издалека. Плечи горели, чуть ли не в буквальном смысле. Кожа запеклась в крови и ожогах, как картофель обжарился хрустящей коркой. Я не знаю, где Дэниел, где сейчас находится София, где мастера. Я полностью потерял внимание над происходящим. Потому что сейчас меня крыли совсем другие заботы. Огонь скоро дойдёт до места моего приземления, я сгорю в этом месте, не сгорю, так задохнусь, умру от обезвоживания, или же от ран. Всё равно, я не увижу напоследок даже лица Софки. Не увижу друзей. Умру так глупо и жалко. Голова бессильно упала и снова ударилась о землю, на этот раз, лбом. Я не могу сдержать своих слез, которые увлажняли горелые корки на лице. Не могу отрицать, что могу остаться беспомощным овощем. Не могу спрятать зубы, которые плотно стиснул от боли. Меня пугало моё положение, моя жизнь, моё будущее состояние. Надеялся, что позвоночник цел, хотел, чтобы я смог из последних сил выйти из этой ловушки. Умру из-за ребячества, из-за высокомерности, но ведь я никогда не был таким. Я не был высокомерным. Но всё же умру здесь, не пошевелив даже рукой, возможно даже останусь инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Снова и снова я думаю о повреждённый спине. Как не вовремя произошла детрансформация. Я усну и не проснусь. Умру, умру, умру, я умру, умру… Может мне не стоило идти сюда, может быть я переоценил свои возможности. Я оказался не готов к такому. Неужели я такой салага на этой войне волшебства. Чёртовы людишки. Это не стоило того. Зачем же их спасать, если всё равно все умрут… . Я захотел убить себя, после таких мыслей. Захотел сгореть побыстрее, удушить себя. Но руки не двигались. Я не имел права жить после этого. Я стал меньше, в моральном смысле. Я пал. Нет. Что я несу. Как же низко я пал. Как же глупо, но не зря. Софка, Дэни, Габи, Эмили, Одри. Простите меня. Я не жалею… . Я не жалею, что спас столько, сколько смог. Да, я умру, но как? А я отвечу. Я умру гордо, встретив судьбу такой какой она есть, даже если придётся сидеть в кресле, если на то пошло, весь мир узнает, кто такой «Дьявольский кот». Да даже если не узнает. Я рад, что отброшу коньки таким образом, забывая о всех ушибах и горе. Я рад, что спас хоть кого-то. Я рад, что в самые невозможные минуты моей жизни я встретил Софию. И что сейчас я нахожусь здесь, среди вас. Я благодарю вас за лучшие минуты, которые я потерял с вами. — Софка… — сухой, такой тихий голос прошептал дорогое ему имя. Будто боясь кого-то разбудить. Громче он не мог сказать, только шёпот остался в его арсенале. — Софка… .«Нет! Я не безвольное мясо, которое можно вот так просто съесть. Я не позволю, чтобы Софка проливала слёзы из-за моей смерти! Я больше не хочу, чтобы люди вокруг меня гибли из-за моей слабости! Я не стану обузой и не буду бездвижным манекеном с мыслями о плохом будущем! "
Всё молекулярные силы оставшиеся в моём измученном теле я выплеснул вне. Моя рука начала трястись от невидимой болезни, пальцы стали чуть-чуть шевелиться, но кисть не поднялась. Я с дикой яростью поднимал голову, выпрямлял спину. Шея в моём подсознании рвалась вместе с мышцами и костями. Было больно, но я поднимал голову дальше. Потому что выхода не было. Так тяжело и трудно заставить прорывать голову сквозь боль и толщу воздуха. Мне ещё не приходилось так стремиться к жизни. Всё равно, что махать рукой, которую отлежал ночью. Прорвался чистый воздух, такой свежий и родной, гоня вокруг меня ядовитый дым в сторону. Моё лицо почувствовало свет, закрытые веки насквозь видели ярко-жёлтый свет. Огонь уже дошёл. Я был в раю, хоть и не верил в это, визуально я будто сидел перед самим Богом. Холодок пробежал по коже и куча мурашек вылезли наружу. Самое приятное, что могло со мной случиться за сегодня. А затем запах одеколона, который всегда чувствовался даже через броню обезьяны и её выветривался в течении трёх дней. Твой запах я узнаю везде. Маккей ты не оставил меня. Ведь у меня даже не было сил кричать на помощь. Я чувствовал, как я оказался в воздухе, меня подняли и унесли. Я чувствовал жизнь, как никогда раньше, я чувствовал, как мне нужно было жить ради чего угодно, лишь бы жить. Какая разница, даже если останусь в инвалидной коляске. Я был готов покинуть этот мир, но мне дали второй шанс. Мягкие нотки неба и порывистый ветер сменили тусклый туман из чёрных пучков гари. Я в сознании и до сих пор пытаюсь шевелить руками и шеей. — Я жив, — еле улавливаемый шёпот вырвался слабеньким холодом из моего рта. Меня точно услышали. — Я жив.