"В тот вечер вновь в кафе, где одуряет свет,
Ты появляешься, чтоб выпить пива, чаю...
Едва ль серьёзен кто, когда семнадцать лет
И рядом есть бульвар, где липы расцветают".
— Что читаем? — смуглая рука ловко выхватила книгу прямо перед носом Чимина, не позволив ему дочитать последнюю строчку. — Артюр Рэм-бо? — По слогам проговорил незнакомец, вопросительная интонация в его голосе означала, что с этим автором парень явно не был хорошо знаком.
— Рембо, умник. Ударение на последний слог, — поправил парня Чимин, отобрав помятый сборник стихов. — Зачем пришёл, Чонгук?
— Скучно просто, — Чонгук неуклюже завалился рядом с читающим парнем, который сидел под старой плакучей ивой, раскинувшей свои могучие ветви-лапы таким образом, что тень падала на берег неизвестной речушки, образуя ровный тёмный треугольник, в котором можно пережить знойный день или, в крайнем случае, вопросы от назойливых однокурсников. — Случайно проходил мимо, увидел тебя одного, вот.
“Случайно”, — усмехнулся про себя Чимин над этим словом, копошась всё это время в рюкзаке в поисках карандаша. Неужели Чонгук не знает, что тень под ивой на берегу реки как раз создана для того, чтобы сидеть одному? Чимин бросил взгляд через плечо на отдыхающего брюнета в неприлично свободной белой футболке, который растянулся во весь рост, подложив руки за голову. “Ладно, он хотя бы не создаёт проблем. Почти”, — подумал Чимин, открыл страницу с заложенной закладкой и погрузился в чтение.
Чонгук действительно был той еще проблемой, которую Чимин всеми силами пытался избежать, но судьба, если быть точнее, директор студгородка, решила заселить их вместе в неуютную и ужасно тесную комнату в общежитии. “Надо же, ты тоже из Кореи!” — первая фраза, которую меньше всего хотел услышать Чимин, преодолевший расстояние в шесть тысяч миль, на другом континенте. По неизвестным причинам, а может, по вполне объяснимым, (земляки ведь, как-никак) Чонгук начал слишком очевидно клеиться и докучать парню, а Чимина, в свою очередь, начало раздражать в этом брюнете совершенно всё: манера общения, привычка вставлять в английскую речь неуместные корейские фразочки, невинные попытки попрактиковать с ним забытый родной язык, любовь Чонгука курить слишком крепкие сигареты прямо в комнате, не открывая форточки, его постоянное навязчивое желание затянуть на какую-то шумную студенческую вечеринку, беседы по душам, которые всегда длились по несколько часов, расспросы о книге. Словом, на третий месяц совместного
проживания выживания Чимин стал ещё более нервным, злым и раздражённым, а Чонгук улучшил родной корейский, чему он, конечно, был безумно рад, поэтому в знак благодарности начал ещё больше липнуть к своему больно хмурому и отчуждённому соседу.
Чимин бы и дальше жил с мыслью, что он терпеть не может Чонгука всем своим существованием, которому явно отведено заслуженное место в аду за болтливость и навязчивость, если бы однажды брюнет не задержался на каком-то увеселительном студенческом мероприятии. “Отличная возможность почитать”, — именно так подумал Чимин, но буквы упрямо прыгали перед глазами, прочитанное не запоминалось, а тишина давила невидимым грузом и мешала сосредоточиться на книге. “Идиота кусок”, — прошипел парень и ушёл ночью разыскивать младшего по всему студенческому городку, который всё это время невинно рубился в новенькую 8-битную приставку соседа. “Такой ни у кого больше нет!”— воскликнул в своё оправдание Чонгук.
— С прошедшим, — сказал Чимин через несколько месяцев, протягивая брюнету тяжёлую коробку с новенькой приставкой.
— Чувак, она же безумно дорогая, зачем?
— Просто так, могу забрать, если она тебе не...
— Нравится!
Да, теперь Чонгук будет играть в приставку в их комнате. После этого момента Чимин заметил, что книги как-то проще начали читаться, он чувствует себя спокойно. Конечно, ведь теперь ему не приходится волноваться за младшего и бегать зачем-то по корпусу. Игрушка явно стоила своих денег и энергии Чимина, который провёл несколько недель за столом, умирая под стопками домашнего задания других студентов.
На четвёртый месяц проживания Чонгук показался ему немного (буквально капельку, как он сам себе сказал) милым и обаятельным. Время от времени наблюдая с трибуны местного небольшого стадиона за тем, как симпатичные чирлидерши кучковались вокруг брюнета и неумело флиртовали с ним, Чимин даже начал думать, что ему с ума сойти как повезло с соседом. Ему было стыдно иногда признаться, что младший также неплохо справляется практически со всеми бытовыми заботами. Наверное, Чимин бы жил в кромешной тьме, если бы Чонгука не занесло в эту комнату. Чимин совсем не умел заменять лампочки. Если быть совершенно откровенным и забыть про лампочки, то не только в комнате становилось светлее, когда младший переступал через хлипкий порог их лачужки.
Ещё через месяц Чимин и Чонгук вместе украшали голые белые стены комнаты полароидными снимками, цепляя нечёткие размытые фотографии на разноцветные мерцающие тонкие нити и соединяя их между собой так, словно они были детективами, пытающимися найти взаимосвязь между событиями и фотографиями через запутанные длинные сети красных лент и ниток.
На седьмой месяц Бостон открылся Чимину с другой стороны. Он даже не догадывался, что за пределами его узкой и промозглой норы, точнее комнаты в общежитии, располагается город с огромным количеством библиотек и уютных кофеен. Невероятно, но там, за стенами, бурлит неизвестная Чимину жизнь. Время от времени, прогуливаясь в одиночестве по узким мощёным улицам, пытаясь найти вдохновение, он останавливался и вдыхал запах старых домов, чужих первых поцелуев и замирал. Этот город пропитан Чонгуком.
Прошёл восьмой месяц проживания с Чонгуком. Чимин полностью переполнен
им. Наверное, он в него влюбился — искренне, безумно, сильно и очень неосторожно.
— Альфред, ну вот тот чувак с факультета ядерной физики, называет свою девушку солнечным зайчиком, — прервал тишину Чонгук.
—И? — не отрываясь от чтения, протянул Чимин. Постоянные байки и слухи, которыми делится с ним Чонгук, конечно, иногда бывают интересными и крайне занимательными, но слушать историю про Альфреда и его очередную пассию Чимину явно сейчас было не очень любопытно, да и горели сроки. Чимин как всегда оставил написание аналитического эссе на последний день.
— Это всё звучит как-то… грустно.
— Что в этом грустного?
— Ну, понимаешь. Луч солнца отражается от поверхности и рассеивается в разные стороны, отрывается от своих собратьев-лучей. Этот
одинокий луч, точнее блик, — парень специально выделил интонацией слово “
одинокий”, — называют солнечным зайчиком, а Альфред решил, что это подходящее произвище для девушки, — Чонгук замолчал, затем повернулся к Чимину лицом, — понимаешь?
— Чонгук, иногда не стоит вкладывать столько смысла в некоторые вещи, — прыснул со смеха Чимин, смутив тем самым младшего. — Наверняка это звучит, по мнению Альфреда, очень мило, только и всего.
— Ты правда так думаешь?
— Я уверен в этом.
Чонгук замолчал, наверное, размышляя над словами старшего, затем негромко хмыкнул и снова улёгся на траву. Чимин всеми фибрами души ощущал, что брюнет только на секунду утих, он обязательно вот-вот дёргнется и задаст очередной вопрос, поэтому парень затаил дыхание, задержал в воздухе карандаш и мысленно приготовился к внезапному “а всё же”.
— Ну всё же, Чимин, как бы ты меня называл?
— Как бы ты пожелал?
— Просто Чонгук, — пожал плечами парень.
— Хорошо, Просто Чонгук, — Чимин указал карандашом на брюнета, а затем на лежащий на коленях блокнот, — сиди спокойно и не мешай мне писать эссе.
Язвительный тон в голосе, очевидно, немного обидел соседа, поэтому он что-то недовольно фыркнул, но всё же лёг и замолчал, вот только Чимин теперь не может выкинуть этот диалог из головы. Чисто
теоретически, будь они настоящей парой, как бы Чимин называл Чонгука? Какое ласковое прозвище он бы дал этому парню? Он оглянулся и посмотрел на лежащего брюнета, у которого, наверное, уже бы какое-то нежное прозвище. Почему-то от этой мысли у Чимина что-то внутри рухнуло. Как будто есть какой-то смысл даже чисто
теоретически представлять отношения с другим мужчиной. Его заинтересованность в Чонгуке, думает он, — от скуки и любопытства, которые ходят с ним под руку с самого детства и заставляют встревать в разного рода проблемы. Он встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от назойливой и очень неправильной, по его мнению, мысли. Чимин очень хотел, чтобы Чонгук задал ему какой-нибудь ещё вопрос, который бы опустил его на землю.
С другого берега несся едва слышный шум колеблемого ветром вереска, который разбавлял нависшую тишину. С появлением в жизни Чонгука почему-то молчание стало невыносимым мучением, хотелось говорить, делиться, но Чимин, увы, совершенно не умел выражать в слух свои мысли, поэтому молчал, надеясь на своего собеседника.
— Джеймса и Лотти застукала староста, пока те занимались сексом на переднем сиденье, — снова заговорил брюнет, — Это с их стороны так…
— Инфантильно.
— Да брось, это вполне романтично!
— Романтично писать объяснительные, почему они после двенадцати были полуголыми в машине?
— Ночью полуголыми в
новеньком Audi Quattro вообще-то, — обиженно воскликнул Чонгук, приподнимаясь на локтях, — под Aerosmith, — не унимался младший, сейчас он был так близко, что Чимин буквально ощущал его тёплое дыхание у себя на коже, глубокие чёрные глаза-дыры заставили на секунду оцепенеть. Если он сейчас приблизится хотя бы на миллиметр, то сможет свалить это всё на американское жаркое солнце, духоту или на помутнение рассудка? Нет? Чимин по инерции отпрянул назад, но тут же сконфуженно оглянулся, понимая, что выглядел сейчас безумно глупо и подозрительно.
— Всё ещё безрассудно, — хмыкнул Чимин и продолжил шуршать листками блокнота. Он заметил, как в глазах младшего мелькнула тень разочарования, поэтому шумно вздохнул и продолжил, — но концепция хорошая, ты прав.
“Теперь в голову надолго засела мысль о сексе в новом Audi Quattro, спасибо тебе, Чонгук”.
Чимин, кажется, начинает себя немного за это ненавидеть. Всего лишь невинная мысль, ведь так? Пока она хранится в голове, то ничего опасного в этом нет, хотя сейчас Чимин действительно беспокоился о том, что все его размышления вырывались из головы маленькими диалоговыми облаками, прямо как в комиксах (которые он не любил, но почему-то позволил Чонгуку переделать его полку в хранилище огромной стопки журналов про супергероев). Его мысли обнажены, хочется натянуть на себя одеяло.
Чимин и Чонгук покинули берег только тогда, когда сизые сумерки окончательно опустились на город. Они шли плечом к плечу вдвоём, время от времени ненамеренно касаясь голыми локтями. Чимина каждый раз током прошибало после каждого прикосновения, а Чонгук, явно больше увлечённый объяснением правил в бейсболе, не обращал ни малейшего внимания на эту неловкость. Он полностью погрузился в рассказ младшего, задавал ему разные вопросы, словно что-то понимал из сказанного. На самом деле он понятия не имел, зачем и почему игрок нападения должен бежать на какую-то базу, что такое "линия дома", в чём цель безостановочно бегать по всему полю, как набираются очки, которые приводят к победе, — всё это никак не укладывалось в голове, но факт остаётся фактом — Чимин
утонул.
— Не пойдёшь? — с надеждой в голосе спросил Чонгук. — Пожа-а-алуйста, там будет весело.
— Чонгук, завтра экзамен по классическим языкам, — услышав из уст Чимина слово "экзамен", парень раздражённо закатил глаза, всем своим видом показывая, как сильно он ему безразличен.
— Понял, иду один.
— Я буду ждать.
— Что?
— Говорю, притащи свой зад не в семь утра, иначе мне прилетит от старосты, — прикусил язык Чимин, боясь, что ненароком сболтнул лишнее.
— А, бай-бай.
Ночью, лёжа на продавленной пружинной кровати, которая вечно издаёт мерзкий ноющий звук каждый раз, когда неловко меняешь на ней положение, Чимин будет смотреть в потрескавшийся потолок сроднившейся с ним комнаты и мысленно прокручивать произошедшее за эти недолгие несколько месяцев. На животе покоится блокнот, на одной стороне страницы которого написано незаконченное эссе, а на другой четыре коротких слова —
sex in audi quattro.
