Белладонна

Крест из черного янтаря на ее шее отражает тусклые блики немой луны. В бордовом платье с оборками, что крепко стягивают горло и грудь, и с медными волосами, собранными в низкий строгий пучок, она подобна изысканной графине со старинных картин, украшающих роскошный бальный зал. Красивая, изящная, сверкающая, таинственная. С каждым днем она светит все ярче — падшая звезда, Сасагава Киоко. Она склоняет голову в сторону толпы, выискивая взглядом единственного, делает шаг и гости почтительно расступаются. Перед окружающими предстает ангел во плоти и они превозносят «ангела» слепо. Внутренне Киоко испытывает отвращение, но не к восхищенным лицам подчиненных, а к пристальному ласковому взгляду их покровителя. Пока ее муж странствует, сплевывая горький вкус беспрерывных конфликтов, она ждет благоверного, перед сном напевая вовсе не молитвы — проклятья. Последние тлеющие угольки светлых чувств угасли еще в отрочестве, но привязанность и радужные перспективы на дальнейшую жизнь не позволили отвергнуть чувства школьного приятеля. Он даже не догадывается, что его прелестная и непорочная Киоко — нимфоманка, что сутками напролет мечтает о чужих мужчинах, давно воткнув изъеденный ржавчиной нож в могилу его безответной, чистой любви. — Киоко-тян, какая же ты счастливая, — мечтательно выдыхает Миура Хару где-то за спиной. В ответ она кривит бледные губы улыбкой, душу разъедает злость. Ради всех мужчин, окрыливших ее ночные полеты, она бы с радостью уступила глупой подруге место в спальне Десятого, но существо, зародившееся в ее чреве, привязывает Киоко к Семье навсегда. Еще не появившийся на свет ребенок принадлежит не ей — Вонголе. Она скрывается за высокой мраморной колонной, незаметно ускользая в сторону выхода. Темная жидкость плещется в ее полупустом бокале. Непременно хочется вытравить мерзкий плод не любви — ненависти. Киоко не обращает внимания на то, что нежелательные слухи распространяются очень стремительно. Не замечает, что они, словно раковая опухоль, разъедают внутренний мир Цунаёши. Гнусные разговоры ставят под сомнение компетентность Дона. Киоко украдкой покидает праздник, чтобы прокрасться в собственную страну чудес, наполненную торжественными пиршествами. Все, что она хочет — взбираться на вершину блаженства, окруженная прекрасными созданиями. Где-то вдалеке она замечает Ямамото, склонившегося к автомобилю, он чуть поворачивает голову, Киоко может разглядеть широкую улыбку. Она облизывает пересохшие губы. Ей очень жаль, что она не может попробовать их. И желания вопят, требуя освобождения, клеймом неверности распускаясь между ее ног. Глаза Киоко светятся лунными чарами жуткого света, а зрачки напоминают цветки высохшей белладонны. Ее губы знают на вкус загадки тенистых аллей и грязных подворотен. Ее дом там, где плотью владеет греховное наслаждение и сладкая боль. Хриплое дыхание, невежественные нашептывания и похотливые крики убаюкивают. Она блаженно закатывает глаза цвета увядшей травы, вдыхая бледный, тускнеющий лунный свет. Ей нравится принимать семя безымянного любовника. Киоко любит коротать ночи с незнакомцами, копиями тех, к кому ей нельзя прикоснуться. Дикие кошачьи глаза Гокудеры, изящное андрогинное тело Мукуро, кучерявый парнишка, напоминающий Ламбо, громкоголосый, порывистый и несдержанный — братик… Ей нравится коллекционировать их в своем сознании. Жаль, что она не может распробовать настоящих. Киоко готова пойти на убийство ради их тел. Церковные колокола исступленно звенят в голове, терзают ее сознание, не давая заснуть. Подкравшаяся тревога холодит кожу. Она не успевает даже выдохнуть — кровь любовника рубиновым фонтаном хлещет прямо на нее, лепестками мерзких цветов распускаясь на белоснежных простынях. Испытывая животный страх, она снизу вверх глядит на человека, которого когда-то баюкала на своих руках. От боли в истерзанном теле наступает безумие. Невыносимая жестокость, заставляющая даже прогнившую душой ведьму задыхаться от слез. Человек, которого она знала с юности, заставил ее обнажиться и душой, и телом, чтобы предстать перед ним на изломанных ногах, простреленных жгучими пулями. Ее покрасневшие губы крепко сжаты, налитыми кровью глазами она вымаливает смерть, чтобы разорвать тонкую грань, разделяющую ее и Ад. Киоко срывается с шепота на вопли. Между ног стекает плод любви Десятого. Никто не принесет венки чистых лилий на могилу ее невинности, там распустятся прекрасные цветки белладонны. Неприкосновенная любимая жена, свободно парившая, теперь — грязная лживая ведьма, опорочившая имя мафиозного Дона. Киоко вопит в смертоносных объятиях киллера. Выплюнув последнее проклятие, с прожигающей душу ненавистью она заглядывает в насмешливые черные глаза и испускает дух. Теперь Киоко повенчается с гнилостной, покрытой инеем землей. В летописи Семьи не должно быть скверны. Сасагавы Киоко больше не существует. — Благодарю, сеньор Реборн, — сухой голос Десятого Вонголы разрезает воцарившуюся в комнате тишину. — Гонорар уже на Вашем личном счете. Киллер кривит рот в ухмылке. Дон Савада никогда еще не говорил с ним подобным официальным тоном. Он не успел заметить, как почернела душа наивного мальчишки.