***
Ещё несколько людей точно знали, что произошло в тот день. Как долго у них был этот план, кто теперь за маской, в чём была цель — знали наизусть. Многие догадывались и молчали. Им не хотелось разочаровывать себя, не хотелось верить в свои мысли и рушить спокойствие. Сузаку негромко стучит пальцами по столу, прислушивается к ритму и ждёт. Ждёт Джеремию. Он тоже знал всё в деталях, а Сузаку же хочет как минимум снять с себя эту шкуру Зеро. Хоть и на пару минут, на разговор, в котором он, наверное, ничего не добьётся. Сузаку еле заметно вздрагивает от тихого скрипа двери, поворачивается на улыбающегося Джеремию. Прокручивает в голове слова, которые должен сказать, усмехается и снимает с себя маску. Без неё он не мнимый борец за справедливость. Временно. Как и всё остальное. — Вы хотели со мной поговорить, ведь так, Куруруги? — Зеро, — поправляет он, — лучше Зеро. Всё равно могут услышать. Лучше Зеро. И дело не в том, что кто-то услышит. Лучше Зеро, чем эта фамилия. Лучше уж Зеро, чем этот человек. В нём бьется противоречие. Он не хочет врать всем и себе, скрываясь под маской добродетели. Он не хочет признавать, что Сузаку Куруруги — именно то, чем он является. Он хочет услышать своё имя от кого-то близкого, но их не осталось. — Вы можете снять Гиасс с его жертвы, — твёрдое утверждение, на которое Джеремия недовольно склонил голову, — и никто не является исключением, да? Сузаку смотрел без злобы, но с напряжением; без слёз, но с пеленой отчаяния. А Джеремия всё так же стоял в проходе. Джеремия уже понял, к чему идёт разговор. Сузаку ещё не понял, как сильно его душит совесть прямо сейчас. — Могу. Сузаку очень не хватает воздуха. Очень не хватает слов для такой мерзкой просьбы. Его сковывают очевидные мысли: а как же Наннали? Как же все остальные? Погрузить мир в хаос? Снова? После всего, чем он пожертвовал? После смерти Лелуша? — Тогда снимите его и с меня, — это даже не звучало так, будто он рассчитывает на что-то кроме выполнения его приказов. Хоть и в глубине души знал, что никто не позволит ему умереть. Так всё устроено. С самого детства. То, чего он сильно хочет, что он считает своей целью — всегда будет невыполнимо. — Боюсь, мне придётся вам отказать. На вас лежит слишком большая ответственность, а действие Гиасса не мешает вам жить. Сузаку улыбнулся. И вправду не мешает. Всего-то растягивает её на мучительные минуты, которые бы хотелось стереть. Всего-то останавливает его всякий раз, когда терпение сходит на нет. Всего-то красный ободок вокруг радужки. Всего-то тянущее вниз желание исчезнуть. — Вы уверены? — Полностью. Свои ошибки, свои проклятья. Лелуш оставил о себе ещё одно лишнее напоминание. Он мёртв, и Сузаку точно это знает. А импульсивный приказ — «выживи» — остался с ним. Он проверял тысячи раз, пытался изо всех сил, но всё ещё оставался тут. Живой и невредимый.***
Он устанавливает рекорды для самого себя — вот, целый год. Сузаку больше не отзывается на своё имя, не пытается что-то исправить, но продолжает считать минуты, оберегает Наннали, а говорит с кем-то очень-очень редко, и ничего не запоминает. Его изучают — борец за справедливость, рыцарь в маске — непременно загадочный образ, вызывающий настоящий интерес. Одни смотрят на него с явной благодарностью, другие же с вполне обоснованным страхом. С жалостью смотрят те, которые всё знают. С безмолвной тревогой смотрит только Карен. Никакого презрения или обиды. Ей так хочется спросить, поставить в тупик и убедиться в своей правоте, но Карен привыкла некоторое время молчать. Загнанно ждать, внешне разрываясь отвращением, а внутри подавлять своё пылающее нетерпение. В этом есть один плюс — Карен всегда готова. К любому повороту, краху или восстанию. Она проводит его взглядом исподлобья, понятия не имея, в чём заключался его с Джеремией разговор, но удавливаясь в предположениях. Сузаку чувствует это всё на затылке. И он привык. — Эй, Зеро, — он в мгновение остановился и повернулся на сильно знакомую самовольность и хамство, — всё под твоим контролем? Карен сложила руки на груди — она ждёт не ответа, а реакции. Давит на больные точки, чтобы убедиться, что это Сузаку. — Да, — он отвечает после короткой паузы, сразу же разворачиваясь обратно, ускоряет шаг. Убегает от ответа. Точно он. Есть ли ему что сказать? Стоит ли тогда вообще с ним говорить? Может, я ошибаюсь? Наверное, нет, нет и нет. — Как захочешь, Белый Рыцарь, — Карен звучит немного тише на последних словах. Но Сузаку всё слышит. Уходит ещё быстрее, потому что это всё давно не его. Не в его руках рыцарство, не в его руках даже возможность заурядно поспорить с Карен. Не в её руках внятные объяснения. Не в её руках подробности. С Лелушем ушла и С.С. Карен ей верила, сама этого не осознавая. Бессмертная ведьма говорила монотонно, безмятежно улыбалась и легко заправляла зелёные пряди за ухо. Всё, что она говорила — оказывалось правдой. Карен вспоминает каждое её слово. « — Лелуш поплатится, — С.С. говорила это с улыбкой, — и не пожалеет. — А ты? — Успею всё придумать.» Каждый раз Карен хотела спросить — «что ты имеешь в виду?». Было несколько попыток, и она ничего не получила в ответ. Решила ставить С.С. в приоритет, потому что её жизнь тоже много значит, потому что услышать от неё правду, которая не несёт горечь, почти невозможно. Если бы С.С. была здесь… Если бы сказала мне хоть слово… Нет.***
Упёртый дурак. Лелуш всегда говорил это ему. Обнимая, обижаясь и пытаясь спасти. С ухмылкой, со слезами. Выживи. Лелуш никогда не говорил напрямую, только один раз. Но он бы сделал всё для его жизни. Раньше Сузаку в это верил, ведь Лелуш не отходил ни на шаг. Сузаку не умел находить слова, Сузаку хотел не жаловаться, а Лелуш аккуратно садился рядом. Он просто не мог видеть такую загнанную в угол, растерзанную и вечную сторону Сузаку, оставаясь безучастным. Пусть все заткнутся. Те два месяца, в которые они были только вдвоём. Сузаку страдал от белого шума в голове, от всего этого плана, на который он согласился без шанса вернуться назад. Поклялся самому себе — больше никогда не врать Лелушу. Его принципы исказились — всё время до этого он думал, что не будет врать совсем никому. Сузаку страдал от ожидания. Из-за таких больших обещаний, из-за таких громких слов. Лелуш слишком часто говорит, что это на благо. Лелуш слишком часто рядом, словно затягивая каждый день до своей смерти. Сузаку не может позволить себе от этого отказаться. Вместе мы можем сделать что угодно. Надо же. Так и не соврали. Если бы тогдашний Сузаку знал, что его ждёт впереди, он бы просто радовался. Ему хотя бы было чем заняться. На пыльной полке в самом углу — он к ней не прикасается — остался меч. Год на него не падают лучи солнца, год он не значит ничего и значит всё. Пару шагов вперёд. Становится тошно. Сузаку хмурится, собираясь взять его за рукоять. Нависает подрагивающая ладонь, чего-то выжидает жалкие секунды, а потом резким движением цепляется прямо за лезвие. Поднявшаяся в воздух пыль оседает на руках. Сузаку направляет остриё на себя и удивляется: Гиасс его не останавливает. На сантиметр ближе, и он все ещё не потерял контроль. Слышится отчаянная усмешка. Жаль упускать такую возможность. Сузаку со всей злостью и обидой отбрасывает его назад; меч громко звенит, действует на нервы и просто выбешивает. Может, у него сейчас был шанс. Но у других не осталось бы шансов без него, у Наннали бы не осталось судьбы, а у мира счастья. Слащавая рыцарская совесть и эгоизм не могли сосуществовать, поэтому они бесконечно боролись, ведь Сузаку хотел успеть всё и сразу.***
Наннали бы хотела остаться слепой. Она ненавидела то, как долго и как часто ей лгали. Но без правды ведь лучше, да? Какой мрамор и какую красоту можно увидеть в тёмном чердаке? Какую правду можно увидеть, если ей врали все без исключений? Принцесса — для неё не больше, чем слово-паразит. Ей надо так представляться, ей надо быть всего лишь принцессой и никем больше. Наннали не находит человека, на которого можно держать обиду. Все рядом и все её поддерживают — чего ещё надо? Ещё немного побыть беззаботной девочкой. Когда брат был простым. Когда она не принцесса с Зеро за спиной. Но она верит в судьбу. Единственная мысль, за которую она цепляется и боится отпустить — Лелуш добился своей цели, мир в счастье. Относительном. Это была её мечта, которую Лелуш сделал своей целью без спроса. И у С.С. всё было так же. Она хотела любви, но не хотела жить ради нее, не хотела знать, что это лишь воплощение лжи и самообман. Только у Наннали не было ни одной возможности протянуть Лелушу руку помощи. У С.С. все карты в руках. Лелуш, наверное, жить не хочет. Но С.С. знает, как сильно он нужен остальным. И пусть для неё это лицемерный поступок, он точно не скажет ничего против, как бы не хотел. Нет смысла смотреть на оболочку без души, нет смысла взваливать всё на пару человек, если он правда может вернуться. Со стороны бессмертной, ей даже жаль. Кто угодно предпочёл бы смерть бесконечной жизни. Люди вокруг неё были одинаковые до тошноты. С.С. упивалась их любовью, но она слишком быстро приелась. Те, кто не врали, те, кто любили её за что-то, а не из-за Гиасса — сходили с ума. Им было слишком тяжело выдержать груз такой силы, слишком сложно устоять, но они не могли пасть так низко, чтобы стать её судьбой. Правда, судьба С.С. заключалась в смерти. Она прознала каждое чувство, ощутила на себе любовь, ненависть и сожаления, но до сих пор не знает смерти. Пуля в лоб — шутка. Ещё одна — плевать. Это бесконечная боль. А к ней она привыкла. Она думает, что смерть похожа на эйфорию чуть больше, чем жизнь. Смерть выбивает из колеи, постоянно всё портит, но не уходит. Жизнь никогда не нужна её носителю. Но остальные скоро не выдержат. *** Рассвет, закат… Нет, не то. Смерть и жизнь. Два заката подряд, или же смерть правда может быть рассветом — Сузаку плевать. У него нарастающая ярость, раздражающее облегчение, совсем глупая обида, но говорит он лишь несколько слов. Знаешь ли ты, через что мне… Через что всем пришлось пройти? Лелуш ему не ответил. Лелуш не сопротивляется, когда Сузаку бьёт его, крича и пытаясь скрыть слёзы. Лелуш не хочет знать, что Сузаку подразумевает. Не хочет знать, и как назло — к нему скребутся разные мысли. Отвратные, в которых он не будет видеть правду. Для своего же блага. Он рад видеть Сузаку живым, он рад знать, что Наннали можно спасти. Но хочет оставить пустой промежуток без подробностей. Иначе станет хуже. Сузаку не может злиться ни на С.С., ни на Лелуша. Просто восприятие. Я просто упёртый дурак. Закат. Теперь уж точно. Без разговора Сузаку бы не дал ему уйти. Я правда думал, что я его ненавижу. Наверное, так было гораздо легче. Было бы совсем просто, если бы он не сломался под самый конец, когда увидел на своих руках кровь самого близкого друга. Не врага. Не соучастника. Пусть Лелуш лишь усмехается на его слова и тихо говорит «спасибо», пусть отводит взгляд на ночное небо, это много значит. Что Сузаку научился ценить. Или просто стал до смерти бояться кого-то терять. Пусть Лелуш делает что угодно, — Только не уходи слишком рано, — Сузаку делает вид, что шутит. — Как скажешь. Оба знают, что этого мало, что надо сказать так много вещей, надо искоренить так много лжи, что им не хватит даже вечности. Конечно, стоило позаботиться об этом раньше. Когда было так много времени, которое они бездарно потратили на ожидание и чувство вины. Рассвет. Не для них. — С.С, это ведь… был твой план? С.С. вопросительно изгибает бровь, а потом хитро улыбается, поднимаясь со скамьи. Говорит чуть тише, — на вышке Лелуш и Сузаку, а вокруг еще куча людей. — Да, — она неспешно ходит кругами, время от времени пиная мелкие камушки под ногами, — ты злишься, Карен? — М? На что мне злиться? — На то что я пошла против воли Лелуша. — Мне плевать. С.С. пошатнулась и остановилась, зацепившись за неё непонимающим взглядом. — Я рада вашему возвращению, но мне на него плевать, — скалилась Карен. С.С. коротко рассмеялась. — А на меня? Карен улыбнулась и закинула руки за голову. Она не смотрела на С.С., даже ощущая, как девушка ждёт хоть какого-то ответа на её пристальное внимание. — Я не знаю, — Карен пожимает плечами, — но без тебя я никому не верила. С.С. без слов возвращается на место. Ей всегда казалось, что Карен никогда не говорит правду о себе. И она не может её осуждать, раз она ведёт себя так же. Карен резко поворачивается к ней и шёпотом спрашивает: — Что-то ещё? Какие вопросы дальше? С.С. нагло приближается к Карен, отвечая: — Мы успеем поговорить о каждом. Карен видела в ней какую-то гарантию. Правду и чистоту, даже учитывая всю вуаль загадочности. Карен ненавидит чувство потерянности. Без С.С. она не могла от него отделаться. Ещё Карен ненавидит слова «поддержка» и «опора». А С.С. так искренне слушает её речь, будто правда всё понимает. И небо упадёт миллионы раз, разрушатся ожидания и мечты, у них останется тёмный угол в этом мире. Все города падут, но они найдут себе укрытие. Главное — на двоих, а не друг другу. Главное не утонуть в рассвете.***
Сузаку и Карен замечают, как тяжело и тихо переговариваются время от времени Лелуш и С.С., замечают и не придают никакого сильного значения. Ещё не знают, что их ждет и как мало осталось на что-то последнее. Сузаку привык к своей маленькой и личной тревоге, Лелуш о ней прекрасно знает и не задает лишних вопросов, чтобы не раздражать. Лелуш помнит, Лелуш крепко держит в голове — завтра С.С. уходит, а за ним остаётся собственное решение; либо оставить её для этого предназначения полностью одну, но остаться с Наннали и Сузаку, либо бросить их ради важности миссии. Конечно, С.С. не слабая и никогда такой не была. Конечно, Сузаку сам отлично со всем справится, как справлялся все эти годы. И выбирать ещё тяжелей. Есть только одна вещь, которую он может использовать как прощание или как знак перемирия. Он тоже человек. И тоже хочет получить своё, как бы он порою не отмахивался от неуместных вопросов, как бы не уходил от разговора, надо иногда цепляться за секунды. Пусть завтра останется неразрешённым, Лелуш успеет. Назад тяготит только дурной страх — он не хочет слушать раскаяния или видеть полностью разрушенных людей вместо своей любимой сестры и своего лучшего друга. Это в любом случае его и только его вина. «Не хочется.» А они-то хотели? Хоть чего-то из всех бед, которые на них обрушились? Лелуш усмехается себе и своим мыслям, смотря как искренне Сузаку улыбается Наннали, смеётся и… Они выглядят правда счастливыми. Лелуш не считает это своей заслугой, но он не мог поверить, что всё может быть хоть каплю лучше, чем все кошмары которые он себе представлял. Сузаку поворачивается на шум, а Лелуш сразу же дёргает свой воротник — Сузаку почти что снова засмеялся, но ограничился лёгкой улыбкой. Он что-то прошептал Наннали и отлучился к Лелушу. Проходит столько лет, а они помнят все свои сумбурные жесты только на двоих. Этот, конечно, самый частый. Они молчаливо направляются на ту же вышку, на которой говорили почти что недавно. Сузаку не знает и даже не хочет думать, что Лелуш ему скажет. Но он видит в этом возможность. Возможность попытаться договорить, которая была у него почти всегда. Только он оказался слишком слаб для этого. Светло. Даже чересчур; Лелуш прикрывает глаза ладонью, недовольно щурясь, а Сузаку спокойно смотрит почти на самое солнце. — Знаешь, — начинает Лелуш, — я не зря доверил тебе Наннали, — неоднозначно и странно. Завуалированное «спасибо» или что-то другое — Сузаку не понимает, а отвечать всё равно придется. — Я же обещал, — он неловко пожимает плечами. — Речь не про это, дурак, — смеется в своей манере; с издёвкой, но совсем безобидной, — просто у тебя очень хорошее терпение. Даже к самым сильным желаниям. Сузаку на секунду удивляется — потом понимает, понуро опускает взгляд. Пара минут тишины. Они их ненавидели и в них нуждались. Лелуш замечает место в тени прямо за своей спиной, и делает два шага назад; Сузаку стоит на месте и не двигается. Собирается что-то сказать, но словно не может выбрать правильное слово. — Раз ты ещё жив, значит, мир С работает нормально? Глупый вопрос. И он явно не это хотел сказать. — Понятия не имею, лучше ни на что не рассчитывай. — То есть, как раньше, да? Сузаку говорит вполголоса; Лелуш вздрагивает, когда он обращает на него взор, полный печали и мирного, беспомощного отчаяния. Лелуш закрывает лицо руками на пару минут — пытается что-то обдумать. Или убежать. Он убирает ладони, уже улыбаясь. — Сузаку, — почти смеясь, — подойди сюда. Сузаку сомневается и хмурится, однако делает шаг в тень. Предсказуемо раздражается, когда Лелуш сдерживает смех, но ничего не делает — тот ещё задира. Предсказуемо напрягается, когда Лелуш выдыхает и меняет выражение лица на более серьёзное, хоть и тёплая улыбка никуда не уходит. Лелуш правда хочет его назвать дураком ещё пару раз, когда аккуратно треплет его волосы, двигаясь ближе. Лелуш правда не хочет, чтобы это было «на прощание». Лелуш правда не хочет знать о том, как он пытался жить эти два года; Лелуш хочет хотя бы раз оставить от себя что-то хорошее. Лелуш целует Сузаку в лоб, убрав его чёлку набок. Безмятежно и легко. — Да, как раньше, — привычный, высокомерный и одновременно добрый тон, — ведь ты всегда был моим другом. Сузаку слабо улыбается. Наверное, этого даже не видно. Сузаку слабо обнимает его; слабо, но честно. Наверное, Лелуш даже не удивлён.***
— Мы ведь надолго, да? — задаётся вопросом Лелуш. — Тебя не должно волновать время, раз ты теперь бессмертен. — И то правда. Бросать их просто так — странно. Но Гиассом точно не должны владеть безответственные и ничтожные люди, так? Так трудно искать себе оправдание, додумывать что-то про защиту и прочие глупости, просто будучи не в силах признать. — Ты им ничего не сказал, да? — Ничего. — Зря. Лелуш удивился; С.С. далеко не из тех людей. Не из тех, кто может всё рассказать — молчаливая, но вязко намекающая. — Я успею вернуться и уйти еще несколько раз, плевать. — А они-то не вечные, Лелуш. Нечего возразить. Лелушу, — чего уж врать, — С.С. тоже, хочется просить прощения у таких близких им людей. Со слезами на глазах, или одним чёрствым словом, но хочется. Страшно, что через пару дней такой возможности может не быть. Страшно, что этот упёртый дурак вдруг не выживет, и Наннали останется совсем одна. Страшно, что с Карен что-то случится, и С.С. никогда не ощутит такое же доверие. Но раз они смогли пережить весь этот ад, то это пустяк. Это просто миссия. Пусть она и затянется. Но раз ты вернулся, пожалуйста, не уходи так быстро, Лелуш. Ради Наннали. Ты нужен ей. Ты нужен мне. Но раз ты снова вытащила меня со дна, пожалуйста, не бросай обратно, С.С. Умоляю. Я перестаю верить. Как тогда.у людей есть такая причуда — они просят, когда уже поздно. то есть, им просто не хватает уверенности сделать это раньше, и они начинают молить о чём-то в своих мыслях, никогда не произнося вслух. представляешь, их даже как-то слышат, но спустя время. и приходят обратно. и это может повториться. может это и стоит называть любовью, я не знаю.