Начало осени как всегда дождливое.
За окном льет, как из ведра; дождь не переставая бьет по окнам, капли стучат, словно непрошенные гости, а Джисон, стоящий на балконе, все норовит вытянуть шею, чтобы языком поймать пару капелек дождевой воды.
«Ну что за ребенок.» — думается Чанбину.
Золотистого солнца в эту пору и не видать, вместо лучей через лиловые занавески (вкус у Криса весьма сомнительный) в комнату проникает мрачное, тусклое, характерного цвета освещение, а посередине нее — на огромном диване, обернутым в плед, комочком лежит Чанбин, кажущийся еще меньше, чем он есть. По телеку играет какая-то попса, но наблюдать за младшим куда интереснее. По крайней мере, так твердит чанбинов материнский инстинкт, который, оказывается, таки присутствует, а пробуждением его служило порой по-детски наивное поведение младшего (и Криса, но реже). А на улице еще и такие порывы ветра, заставляющие весь дом скрипеть, что парня точно продует, и потом он будет иметь, что слышать.
— Если заболеешь, я тебя лечить не буду, — предупреждает омега, пряча нос под пледом. Вид у него разве что безобидно-милый, не блещущий особой решительностью и устрашением, так что убедить младшего грозностью не удается:
— Будешь, хен, будешь — куда ты денешься?
— Поеду в
свою квартиру, чтобы не подцепить от тебя заразу, — не задумываясь парирует он.
Результат, как говорится, на лицо — желтая макушка в тот же час оказывается внутри, запирая окно настежь.
«Весомый аргумент же.» — кивает сам себе Джисон, на пути к Бину взглядом находя настенные часы. Еще рано, но из-за погоды кажется, что они обоюдно не спали несколько дней, и светловолосый, характерно вздыхая, приземляется рядом с омегой. Слегка потянуть его на себя — и Чанбин с легкостью принимает сидячую позу, а после альфа покрасневшим носом зарывается в черные волосы, ногами скрываясь под пледом, чтобы там сплестись с чанбиновыми.
Им не каждый день доводится бездельничать вот так — удобно сплетаясь друг с другом, в интимной, расслабленной атмосфере, лениво дожидаясь Криса с универа. У Джисона выходной, у Чанбина что-то типа каникул и первый за несколько недель перерыв, в котором он не бегает от места к месту, ища подработку. Потому что он сильный и независимый, и негоже ему сидеть на шее у альф (у мажора Джисона); а так, с чистой совестью, можно в кои то веки просто попинать хуи. В переносном смысле, естественно —
так далеко они еще не заходили. Они вообще еще никуда не заходили, даже в рот друг другу.
Ну, не целовались они еще.
И если сперва Чанбин дико загонялся по этому поводу, то Джисон с Крисом смогли его переубедить — ничего плохого в этом нет; он не должен делать что-то, только потому, что он, якобы, обязан. На новую ступень отношений они ступят, когда Чанбин будет готов — ступят
втроем.
Бин им благодарен, но соврет, если скажет, что его вовсе не гложет что-то эдакое в груди, твердящее, что пора прекращать динамить истинных. Парень усердно этот нерациональный скребет игнорит и старается компенсировать нехватку в сексуальном плане традиционными нежностями — всякие безобидные ласки, поцелуи тут и там, обнимашки и… Еще больше обнимашек, да.
С этими мыслями и чужим зевком под боком в голове противно звенит колокольчик
«будь ласковым, мать твою», и Со в любой другой день увернулся бы от мелкого, дыхание которого хоть и горячее и согревает, но в последнее время адски пахнет чесноком (
«Для поддержки иммунитета!»), но сейчас он позволяет притянуть себя ближе, от чего Джисон наверняка ликует и слегка умирает внутри, придвигаясь вплотную, будто между ними еще оставалось место, которое необходимо элиминировать.
Чанбин прислушивался (и старался не вдыхать) к ровному дыханию младшего, наблюдал за движением его пальцев, играющихся со шнурками толстовки, мягко улыбаясь.
— Это чья? — спрашивает светловолосый.
— Криса. Купил недавно.
— Значит наша, — на скептический взгляд Джисон фыркает и объясняется. — У нас тут коммунизм, не забыл?
Чанбин лишь хмыкает, носом вновь утыкаясь альфе в шею, втягивая родной аромат вишни.
Дни состоят наполовину из духоты и ливня, жары и прохлады. От дерьмового настроения не спасает ни шум греющегося ноутбука на коленях, ни теплые носки, ни даже еда — лишь причудливые инди-песни Криса (и где он их только откапывает?) и Джисон под боком отдаются приятной сладостью в груди. Вместе же теплее.
Вместе —
лучше.
С того эпизода с гнездом прошло уже три месяца, Чанбин практически 24/7 живет вместе с альфами, лишь аренду не платит, и думает — на кой-фиг ему собственная квартира, если, живя в ней, у него обостряется депрессняк и все его составляющие? Признаться в этом, однако, не спешит. Все таки очень серьезный и взрослый шаг, как ни крути. Въедет к ним официально — так, как прежде, уже не будет.
С другой стороны, знают они друг друга месяцев 8 так точно (Чанбин сам охуевает, что он так долго ломался), а ведут себя все так же неловко, как и в самый первый день. Да, порой доходит до войн и скандалов — тогда им не хватало терпения, устойчивости, банального желания, но ссорятся они, чаще всего, потому что им не плевать друг на друга, и когда эту мысль озвучиваешь — легче становится всем.
К этому плюсуются будни на троих; мягкие поцелуи в лобик-щечку-носик; совместные готовки (удачные, на удивление); разговоры, как глубокие, так и ни о чем; посиделки ночью с чаем и пивом; а прощания перед выходом, которые порой затягиваются на полчаса. Все происходит не спеша, настолько чувственно и мягко, что кажется — с каждым днем все лучше. Особенно, когда атмосфера окрашивается в романтично розовый, а в воздухе витают их нелепые:
«Если бы вы без наказания смогли украсть все на свете, что бы это было?»
«Твое сердце.»
«Если я краб — то ты моя ракушка.»
«Ах! Я для тебя как дом?
«Нет, ты эта приставучая хрень, которая живет со мной, и у тебя ума, как у ракушки.»
«Каждый раз, когда я вижу тебя — мое сердце трепещет.»
«Я уверен на сто проц, что у тебя микроинсульты.»
«Если бы я был белкой, а ты деревом — я бы затолкал свои орехи в твою дыр-»
«Джисон, заткнись, ради Бога.»
А потом все смеются, неловко и смущенно, потому что им лучше всего, когда молча — и так понятно, что любишь и отпускать не хочешь.
Любовь.
Чанбин чувствует ее абсолютно
всем. Из-за переизбытка чувств у него покусанные губы, частое дыхание по ночам, порой — нервы и даже слезы на ресницах, ведь иногда любви становится невыносимо много. Ведь ту некогда ноющую пустую ячейку Крис заполняет офигенно приготовленным кофе и авторскими песнями; а Джисон — своими нелепыми подкатами, вперемешку с попытками казаться крутым и грозным альфой. В такие моменты Чанбин рад, что является омегой, нуждающейся в чужом тепле. Потому что у этих двоих его навалом и он благодарен за каждое прикосновение.
А про подавители он уже и забыл, хоть и принимал их с шестнадцати лет, каждое утро и каждый вечер. На этикетке были подчеркнуты побочные эффекты, и только сейчас омега сполна понимает, что неспроста их выделили красным. Бессонница, головная боль, сухость во рту, учащенное сердцебиение, головокружение, тошнота, запоры мать его, и сыпь на коже — цена необдуманных решений и мыслей, что впереди все только хуже.
— Ну, про что думаем? — слышится голос сверху. Чанбин ворочается на диване, ничего не отвечая. — Ладно, — выдыхает Сон, хватая старшего за подбородок, и клюет того в нос, быстро и мягко. Чанбин улыбается, но морщится.
— У тебя дыхание ужасное, — жалуется он.
— И с каких пор тебя это беспокоит? — младший оставил поцелуй на подбородке омеги.
— С того момента, как ты начал уплетать чеснок за обе щеки, — парирует Со, показательно жмякая парня за эти самые пухлые щеки. А Джисон и не возражает, от слова, совсем. Такой Чанбин ему нравился вдвойне — когда лицо расслабленное, не обремененное проблемами быта и мыслями (обо всем), когда губы слегка надуты, а на щеках играет обворожительный румянец. И сидят они так здорово — лицом к лицу, грудь к груди, нос к носу.
Омега, наигравшись через пару минут, утыкается носом в грудь младшего, проговорив что-то неразборчивое в ткань, наверное, про то, что устал.
Дальше без слов, лишь дождь все продолжает стучать по окнам, сопровождая их тихий смех и телевизионную музыку.
☞❤☜
— Так, значит, пока я борюсь с коррумпированными преподами, вы тут дрыхнете? — Чанбин лениво приоткрывает левый глаз, разбуженный сперва движем в коридоре, а после бурчанием только что пришедшего Криса, взгляд которого, однако, выдает все его истинные чувства. — Ладно, на этот раз прощаю, раз вы лежите такие милые…
— Привет. Сколько времени? — сонно спрашивает Со.
— И тебе привет, — дуется Крис. — Уже вечер.
— Пиздец, чувствую себя, будто с бодуна…
— А это прелести дневного сна, Бинни, — улыбается альфа, разувается припеваючи и ступает к дивану. Нагнувшись, он убирает непослушные волосы с лица омеги и мягко целует того в лоб. — Ну, будем будить эту спящую красавицу? — две пары глаз направляются на Джисона. — Или оставим его спать?
Со приподнял голову, а Крис вновь нагнулся, и их лбы соприкоснулись.
— У меня рука не поднимается. Давай ты? — альфа на это мотает головой.
— Позже… Пойдешь со мной на кухню? — спросил он, и мягко потерся кончиком своего носа о нос темноволосого, который, не задумываясь, кивает, и аккуратно, чтобы не разбудить Соню, встает с дивана.
☞❤☜
— Так что теперь они точно одобрят мою песню, — заключает свой рассказ бомбящего студента Крис, победно поднимая кружку с кофе, упираясь одной рукой о стол.
— А если снова нет?
— А если снова нет… — неохотно продолжает он. — Устрою рейд!
— Чур — я бью окна.
— А кто сказал, что тебя пустят? — на лице Криса хитрая улыбка, он подходит к дующемуся омеге и запускает руки в черные волосы, легко массируя (как последний фетишист сначала вдыхая запах его шампуня).
Сердце, конечно же, пропускает удар от одного лишь взгляда на прикрывшего веки Бина.
Прелесть. Хоть и бурчит часто.
— Кхм… — слыша недовольные нотки и замечая, как на них с дивана смотрит пара безумно заспанных глаз, парни полностью оборачиваются. — Спасибо, что разбудили… — тихо фыркает Джисон.
— Наш Соня проснулся? — светловолосый выдыхает саркастическое «ха-ха», а Чанбин и правда смеется над игрой слов.
Через пару минут все трое уже на кухне; на улице почти девять вечера, а на столе — бутерброды, кофе, какао и апельсиновый сок (именно в этом порядке). Джисон, ступая на кухню, сразу же направился к Крису, руками обхватывая его за талию и бормоча что-то про
«ощущения, как с бодуна».
Сочетание их запахов шлейфом тянется к омеге, окутывая не хуже того теплого пледа. Все это определенно еще в новинку, но так домашне. Так, как
должно быть.
Когда Крис, доевши, бежит в душ, Джисон кладет подбородок на плечо омеги, при чем стоя впереди него сидящего.
— Удобно?
— Угу, — отвечает он все еще сонно, и Чанбин, не сдержавшись, сгребает его в охапку, обнимая так сильно, будто старается задушить (порывы такие случаются, когда мимиметр зашкаливает). — Хен, убьешь же…
— Будто ты не говорил, что не против умереть от моей руки.
— Но не так быстро же, — тянет Сон с некой надеждой, мягко касаясь носа старшего своим. — Пожалуйста?
От этих огромных молящих, хоть и в игривой манере, глаз что-то лопается — и, возможно, это было омежье сердце.
На момент мозг показывает белый флаг и капитулирует — Чанбин смотрит на своего альфу, на его бархатную кожу, на красивые губы, по форме напоминающие сердечко, особенно, когда тот улыбался, на отросшие волосы пшеничного цвета, которые делают его похожим на диснеевского принца. А глаза его, сонные, сверкают, наполнены обожанием и счастьем.
Честно, никогда у Чанбина не было до сих пор подобной мысли, но младшего до дрожи хотелось
поцеловать. Он даже время на подумать себе не оставил (да и что тут думать?) — отстранился и взял в обе руки лицо альфы, наклоняя того к себе, губами прижимаясь к его губам.
Получился не поцелуй, а какие-то объятия губами, но и этого хватило, чтобы табун мурашек прошелся по спине обоих. Хоть и обещанных белых пятен и разноцветных фейерверков под прикрытыми веками не было — превозмогало нечто большее, напоминающее тепло в холодный день. Уют. Забота. Любовь. Чесночное дыхание младшего.
Когда темноволосый отстраняется, Джисон смотрит не как ожидалось изумленно, а влюбленно, улыбаясь нежно. Чанбин же с перепугу вскакивает со стула и хватает пустую чашку из-под кофе, быстро-быстро шагая к дивану, присаживаясь.
Да, пускай его первый поцелуй был с привкусом чеснока и колбасы.
Пускай что-то иррациональное в груди твердит, что он поступил неправильно по отношению к Крису.
Чанбину сейчас плакать хочется, от благодарности. Просто все их совместные воспоминания всплыли в памяти, из-за чего он задается вопросом — чем он заслужил своих истинных? Что сотворил в прошлой жизни? Спас целый город? Всю планету?
Полный пиздец — единственное, что приходит в голову.
Он любит, он так сильно любит, что порой становится не по себе, а потом понимаешь, что с Крисом и Джисоном по-другому и нельзя.
Поэтому Чанбин выходит на балкон, чтобы остудиться, ведь по цвету он напоминает спелый помидор.
Очень счастливый и влюбленный помидор.
