Пространство между сердцем и бессильем

И так не страшно по утрам молчать, И весело, что вдруг тебя не станет В моём саду, где тишь и благодать, Где каждый звук всенепременно канет В холодный воздух, северный закат, Пространство между сердцем и бессильем, И так легко не повернуть назад, Когда тебя. Об этом. Не просили. “Метель”, Ключевое слово.

Силы закончились как-то одномоментно. Ринко вышел во двор Школы, не выпуская из рук посох, врученный мастером, очень лёгкой походкой, которая издалека показалась бы кому-то слишком беззаботной и бездумной. Так ходят, когда очень-очень тяжело. Наверное, сейчас пригодилась бы курительная смесь, одна из тех, какими пропах дом одной из его жертв - тягучий, умиротворяющий запах. Нет, он знал теперь цену ясному сознанию. Но. Но. Нет, всё закончилось хорошо. Не считая, конечно, смерти мальчика. Но. Лицо горело на прохладном ветерке. Пальцы медленно проворачивали гладкое древко. Казалось, будто бы в самом ринковом нутре. Почему так больно. Зачем. Он не просил ничего этого. Никаких этих чувств, без которых спокойно жил всю свою жизнь. Но за весь этот чудовищно длинный день он рыдал трижды - когда Рамиллу укрыл его шарфом, давился сквозь слёзы едва слышным “почему ты, почему”. Когда Дайру Кинтару исповедовался как на духу, и просил убить его, если из него снова полезет та тварь, что Тейна сожрать хочет. И когда с Рамиллу, наконец, один на один говорил, когда просил его “боги, как же я хочу верить, что это ты, пожалуйста, пожалуйста, окажись собой, прошу тебя” - и знал ведь, знал, что уже нет, но от боли сердце рвалось на части, разламывалось, истекало глухой этой болью. Он не знал, как это вышло. Наверное, тогда, когда тварь-из-зеркала вырвалась в первый раз, заставила Ринко раскромсать в труху шторы, исцарапать пол, вспороть себе руку и кровью писать на стене… Потом смывал, дрожа всем телом, шторы сдирал… Но понимал чётко, что отдавать этой дряни Рамиллу не хочет. Не может. Под конец дня слышал сонные разговоры вчерашних наёмников - о том, что кто-то завязать совсем хочет, кто-то не знает, как к этим ученикам Школы вообще относиться… И сам молчал, ни слова не говорил, потому что уже днём знал, что не останется больше наёмником, и Ночной Тенью не будет никогда уже. Слишком много за этот день обетов принёс. Слишком сильных. И фальшивый насквозь поклон мастеру Дайру, когда их принимали, не в счёт был - там лишь бы прокатило… А потом ему лично клялся. И Близнецам, под крылья его взявшим. Себе самому - и каждый раз только лишь в одном. Почему, почему, почему. Нельзя было привязываться. Жертвы не имеют значения. Жизнь отнять очень легко. Как сначала отводил взгляд, шарахался от зеркал, просил мысленно “уйди, уйди, прошу тебя, не будь рядом, не стой близко” - а потом только тогда и выдыхал, когда видел Рамиллу живым. Всё ещё живым. Как вставал - рядом, за спиной, сжимая оружие, готовый защищать. Как Дайру Кинтару в глаза смотрел каждый раз - позволь быть рядом, мастер, я поклялся. И Дайр Кинтар каждый этот взгляд встречал и понимал. Как за одно это не остаться с ним было. За это вот безмолвное понимание. А потом просил - давайте я займу его место, пусть меня Оршан заберёт. Предлагал - есть, мол, способ, заставить одержимого почти всю кровь отдать, чтобы демон его совсем мёртвым счёл, и свою кровь взамен предлагал, готов был. И когда Близнецы, смеясь и искрясь, повели его за собой, в темноту, где ниточки судеб висели, и одна из них - Рамиллу… Найдёшь его судьбу - сможешь помочь, говорили Близнецы. Только ты сможешь это сделать. Только в твоих силах достучаться до него, слова верные найти, вытащить мальчика Рамиллу из несытой пасти. Ринко нашёл. Не знал, сколько раз дозволено будет спрашивать, но на все судьбы не смотрел - дрогнула под пальцами тонкая нить, золотистая, крепко перепутанная с чёрными колючими лохмами, отозвалась, будто в самом сердце ринковом была эта струна натянута. И зазвенел колокольчиковый смех Близнецов. И шептал Ринко, почти падая от усталости - я сделаю, я всё сделаю, я готов, только позвольте мне его спасти. Не достучался. Слов не нашёл. Не слышал его Тейн Рамиллу, старший ученик Королевской школы. Всё было бесполезно. На волоске его душа висела, а Ринко ничего сделать не мог - лишь от отчаяния вгрызался в древний язык, чувствуя себя бесконечнейшим из идиотов, но упрямо продолжая, заставляя себя не слышать зова бога войны. Лишь бы суметь свою метку сбросить. Лишь бы быть в силах помочь. Даже если никто не просил. И древний язык поддался. Из деревянных глухих звуков, рассыпающихся, как детская головоломка, в которой половина деталей утеряна, сложились слова, снимающие демоновы метки. И ещё одни - демонов убивающие разом. Вместе с человеком, демона носящим. Дальше вспоминать да катать это всё в голове совсем невыносимо было. И страшный крик Рамиллу, и разодранную грудь, и руку его в своей руке с непрощупывающимся пульсом… Спасли. Прочли заклинание над сердцем демона. Выжил. Живой. Тейн Рамиллу был жив. Тейн Рамиллу был Тейн Рамиллу. Сил что-то чувствовать у Ринко уже не оставалось. Выжил, это главное. Что там дальше - потом решим. Вот только в груди саднило отчаянно. Ничего. Наверное, ничего. Он, Кетху Ринко, младший ученик Королевской школы, сделал всё, что ему позволили сделать. Наверное, всё хорошо. Лицо горело на прохладном ветерке. Пальцы медленно проворачивали гладкое древко. Казалось, будто бы в самом ринковом нутре. Живи, пожалуйста. Прошу тебя. Даже если всё, что тебе от меня нужно - долг за спасённую жизнь.