Я подарила бы тебе звёзды

      Маленький янтарный огонёк боязливо подрагивал во мгле, и серый дымок тянулся вверх, как рваный строй серых мотыльков. Закусив горький конец папиросы, Клементина затянулась, рассматривая чужой костёр вдалеке. Красно-золотое пламя казалось далёкой звездой, недоступным солнцем: стоит к нему подойти близко — опалишь крылья, точно Икар, и разобьёшься об эту посеребренную сухую прерию, трещащую как тысячи маракасов. Под взволнованное мычание стада память показывала картинки: мягкие губы, светлая гладкая кожа, внимательные серо-зелёные глаза, пара родинок на тонкой шее, на лопатках, вдоль хребта — персональный грех, перед которым было невозможно устоять. Вайолет. Её Вайолет. Они вместе долгое время следили за скотиной мистера Адама Финч, только вдвоём, делили общую палатку, курили, смеялись, обнимали друг друга, оставляя влажные поцелуи на щеках, на плечах, на пальцах... но несколько недель назад в их дуэт присоединили третью — рыжую веснушчатую девушку по имени Минерва, от которой Вайолет не могла оторвать заворожённого взгляда с первых секунд знакомства: она рассматривала её копну непослушных волос, её льдисто-голубые глаза — всю её, и Минни стеснительно улыбалась, то и дело почёсывая румяную щёку. Всё изменилось именно с того момента. Ласки измельчали, остыли. «Я могу ей помочь освоиться, — сказала однажды Вайолет в объятиях Клементины, не отрывая взгляда от костра на противоположной стороне прерии. — Думаю, справлюсь за пару дней, ты даже не успеешь соскучиться. Она схватывает всё на лету». И Клементина, не заметив никакого подвоха, угукнула, поцеловав её в щёку, согревая своим теплом.       Шла третья неделя с тех пор, как Вайолет, собрав часть своих пожитков, ушла в небольшой лагерь, который соорудила Минерва. Клементина коротала холодные ночи в одиночестве, грея руки от своего костра, слушая ветер, стругая из дерева фигурки — лошадей, волков, кошек, вырезала на них причудливые узоры без всякого смысла и значения — как знала, и ей становилось тоскливо в пустой палатке, где рядышком, под боком, не лежала её родная Вайолет, нашёптывающая про себя что-то во сне. «Это временно. Когда Минни всему научится, она вернётся. Она тоже по мне скучает», — повторяла, закрывая глаза, она. Но день проходил за днём — они обменивались короткими взглядами, незаметными прикосновениями, когда гнали стадо на север, ограничивались короткими фразами: «Ты в порядке?» — «В порядке, не беспокойся». Минерва постоянно маячила рядом на своём рыжем жеребце, она прекрасно орудовала лассо, прекрасно клеймила, прекрасно справлялась со всем, что ей выпадало, и Клементина гордилась: вот ведь Вайолет натаскала эту городскую неженку всего за какие-то три недели, сделала из неё настоящего ковбоя, крепко сидящего в своём седле. В пятницу, взяв свою особую флягу с виски, она направилась к лагерю Минни медленной походкой — после долгого рабочего дня жутко болела поясница — и, подходя ближе к костру, слышала два голоса — они пели какую-то песню, иногда затихали, иногда становились громче. Приостановилась в тенях. Здесь пахло бобовым супом, овцами, лошадьми и прелой прерией — вся романтика ночлега. Две чёрные фигуры сидели на поваленном сухом стволе, держась за руки, переглядывались, запрокинув головы, не зная, что за ними наблюдали. Клементина хотела уже подать голос, открыла рот, но тут же закрыла: Минни наклонилась к её Вайолет и поцеловала. Долго. Трепетно. И Вайолет не отстранилась. Клементина моргнула. Сжала в руках флягу и, потерянно оглядываясь назад, надеясь, что поцелуй — это такая игра, что это было всё понарошку, просто ушла. Уже в своём лагере она осела на землю, схватившись за голову, хлебнула коньяка и стала ждать. Вайолет появилась рядом немного погодя: с блестящими глазами и раскрасневшимся лицом, всё время поправляя выбивающуюся прядку за ухо, закусив губу.       — Почему не спишь? — спросила она шёпотом, усаживаясь рядом. — Завтра, как и обычно, долгий день...       — Не спится, — вяло улыбнулась Клементина, стараясь не смотреть в обезоруживающие глаза Вайолет. — А ты могла бы остаться с Минни — ей наверняка холодно этой ночью...       — Снова ревнуешь? — озорно фыркнула Вайолет. — Я люблю тебя, глупая.       — Так же, как Минни? — серьёзно бросила Клементина, закурив новую папиросу, прислушиваясь к шевелению скотины.       — О чём ты таком говоришь? — голос Вайолет дрогнул.       — Я всё видела.       — Ты следила за мной? — вспыхнула Вайолет. — Клем, я, конечно, знала, что ты такая редкостная ревнивица, но не до такой же степени. Между нами ничего не было.       — Правда? Ты её не целовала так же, как когда-то целовала меня? Кстати об этом, когда в последний раз мы целовались? Не припомню. С появлением Минни всё прекратилось...       Вайолет обхватила Клементину за плечи и прижалась к ней всем телом, целуя щёку, напряжённо поджатые губы, шею, пряча глаза, и Клементина тяжело молчала, не отвечая на ласки. Сердце её ныло, болело, и всю грудь будто оплела колючая проволока — от каждого прикосновения, от каждого движения иглы впивались глубоко в кожу, жадно вгрызались в плоть, и тёплые домашние объятия, которые все эти два года глушили тоску, уничтожали все сомнения на корню, превратились в холодный мрамор. Её будто обнимала статуя — без былых чувств. Всё окаменело. Собрав всю свою волю в кулак, Клементина вырвалась, резко обернулась назад, поднимаясь на ноги.       — Знаешь, я подарила бы тебе звёзды, — сказала она сухо, указав на небо. — Каждую из них. Я люблю тебя, а ты променяла меня на первую встречную. Что, искра между нами погасла? Наигралась?       — Я не играла с тобой! — ответила ей Вайолет. — Не играла, просто Минни, она другая... я, меня к ней тянет, понимаешь? Я разрываюсь между вами: я люблю тебя, но мне нравится и она, понимаешь? — она виновато увела взгляд, опять смотрела на тот проклятый костёр, где была Минни. — Клем, я знаю, что это неправильно, но вы дороги мне обе.       — Ты знакома с ней всего лишь третью неделю, а я ради тебя бросила всё! Переехала сюда, во Фронтир, твою мать, на Дикий Запад, гоняю скотину вместе с тобой! Я бросила даже свою семью, которая считала, что мы с тобой — «неправильные». Что это грех! Знаешь, мне плевать на Минни, с самой высокой колокольни, но ты... я думала, я для тебя значу хоть что-то.       — Клем, — Вайолет снова потянулась за объятиями, чтобы пресечь разгоревшийся спор, заставить Клементину остыть, заткнуть её привычным солёным поцелуем от крови обкусанных губ, но та резко дёрнулась, сложив руки на груди, посмотрела на неё сверху-вниз, как никогда не смотрела раньше, сплюнула, вскочив на ещё не распряжённую пегую кобылу, умчалась в степь, в ту сторону, откуда доносился печальный вой койота, и Вайолет осталась одна у одинокого костра, у одинокой палатки, осев на землю.