***
Первый Орден похож на разворошенный палкой муравейник — молодые, вдохновлённые и готовые грудь подставлять под метафорические пули. — Здрасьте, профессор. Читаете? — Блэк садится на кофейный столик в библиотеке и немного склоняет голову вбок, и Катерина понимает, что читать дальше уже бессмысленно. — Ну и читайте на здоровье, всё равно кроме вас и Лунатика этим никто не занимается. Знаете, мне иногда кажется, что иногда люди читают просто потому, что это престижно, говорить, мол, читал ту и ту ерунду. Дурь это всё, вот что я думаю. Когда в страхе проходит вторая осень, маггловские сигареты уже не кажутся настолько отвратительными, а на счастливый финал не надеется уже никто. Сириус пьёт огневиски в кухне Гриммо, и Дамблдор не говорит ни слова ни ему, ни МакГонагл. Просто его глаза больше не блестят, и улыбается директор тонко и без радости. Хочется любить как раньше, строить ванильные планы на несуществующее будущее и, проходя по узким улицам Косого переулка, кидать взгляды на платья и кольца. — Когда это всё закончится, я устроюсь в ателье мадам Малкин, — говорит Марлен и очень хочет верить в свои собственные слова. — Если у меня родится девочка, я назову её Хлоя, а про мальчика я еще не думала. Как ты думаешь, из Доркас выйдет хорошая крёстная? Хочется любить как раньше, но у них есть только это чёртово сейчас, может всё сегодня, а если очень повезёт, целое завтра. Макинон засыпает у Блэка на плече, а он накрывает их погрызенным молью пледом и не спит до утра. Это — маленькие моменты простого человеческого тепла, которого так не хватает в пучине дементоров, инферналов и режущих уши строк в некрологах.***
Писем с годами становится всё меньше и меньше, а сводки смертей напоминают список присутствующих в классе намного больше, чем хочется верить. Всё должно было закончится в первый раз с Джеймсом и Лили, Годриковой впадиной и тринадцатью магглами выкошенными одним взмахом палочки; всё: защищенные Фиделиусом убежища, контрольные вопросы и постоянная бдительность, о которой вечно твердит уже одноглазый Аластор. Пятнадцать лет проходят почти незаметно в рейсах Лондон-Цюрих. С новой и долгожданной работой профессора Тёмных Искусств в родном Дурмстранге везёт — Каркаров благосклонен. Во вчерашнем, первом за три месяца письме — выведенное Сириусом «Лондон, Гриммо 12» и короткая просьба сжечь сразу же после прочтения. Почерк каллиграфический и это правильно, думает Катерина: чистоту крови не вытравишь никаким Азкабаном. Это последнее, что он ей скажет, потому что когда немка переступит порог фамильного особняка, на одного человека будет уже меньше. Ремус смотрит на неё пустыми глазами и предлагает маггловское виски. Вторая война уже ближе носа. Судьба всего мира — в руках ребёнка.***
Был мальчик-который-выжил, и миллионы тех, кто нет. Гарри смотрит на неё с подозрением и немым «Ну и где вы были всё это время?» Катерина понимает и даже сочувствует. И глаза у него ни разу не от Лили. Тедди держит своего крёстного за штанину и завороженно рассматривает безделушки на стеклянных полках. — Ремус сказал найти вас, если что-то случится, — говорит Поттер и вертит в руках конверт с адресом. Хочется выдрать его из рук мальчишки, крикнуть, что она тоже там была, тоже видела тела-тела-трупы и застывшие в ужасе лица. — А это Тэдди, Эдвард Ремус Люпин. Вы, наверное, его знаете. Думаю, Ремус хотел сделать вас его крёстной. Я думаю, вы бы тоже хотели проводить с ним время, может быть. Все эти наверное-наверное-может быть. Никто больше ни черта не знает. Катерине пятьдесят один, время летит слишком быстро, а она слишком старая, чёрствая и побитая жизнью, чтобы плакать над клочком бумаги. — Ты ошибаешься, ты знаешь это? Гарри смотрит на неё так, словно сейчас пальцем у виска покрутит. — Джеймс, Лили, Сириус, Северус, Альбус. Это не вернёт их назад — жизнь внуков. Не делай из своих детей ходячее кладбище. Не порть им жизнь, и себе тоже не порть. Взгляд Поттера ледяной и колючий, вот-вот искры метать начнёт. Волосы Тэдди становятся ярко-красными, и Катерина ловит его прежде, чем он падает лицом в пол. — Мне кажется, что это не ваше дело, — Он уходит и оставляет на столе полупустую чашку с мутным от молока чаем. Жизнь продолжается — босыми ступнями по битым стёклам. Четверо Мародёров — мертвы.***
Всё должно было закончится еще тогда, когда Поттер Экспелиармусом приложим Тёмного Лорда, но обезумевшими Пожирателями теперь движет старая добрая месть, а еще оставленное Азкабаном и Круциатусом безумие. После того, как в Лестренджа летит меткая Авада, дышать становится немного легче; выдох-вдох-выдох. Всё хорошо; не было, так будет. Еще одного «плохо» уже никто не переживёт.