Выжженная земля

— Это совсем не смешно, — говорит Тилль по пути в гримерные. Он действительно выглядит недовольным. Почти раздраженным. — Даже не забавно. Рихард прикуривает на ходу, по привычке игнорируя стикеры «Не курить», развешанные через каждые полметра. Адреналиновый откат придет чуть позже, а пока по телу еще гуляют отголоски радости, и поэтому можно игнорировать все. — Да брось, очень даже забавно вышло. — Завязывайте с прайдом, придурки. Рихард решает для себя, что игнорировать плохое настроение Тилля — лучшая политика. Последняя реплика остается без ответа. Ну, это ведь и вправду вышло забавно?.. *** Вереница стран, одинаковых сцен, музыка, всполохи огня и одобрительный свист, заговорщическая улыбка Пауля, едва заметный кивок, несколько шагов навстречу — сухие обветренные губы, едва уловимое касание, пульс уходит в крещендо вместе с ревом толпы. Рихард не различает города, не считает отыгранные концерты и те, что еще предстоит отыграть, ему, по большей части, все равно — просто хочется, чтобы шоу продолжалось как можно дольше. Он скучал, чертовски скучал по всему этому, по ним шестерым, по единому механизму, который работает без сбоев. Но сбои есть — сам Рихард и Пауль. Они не договаривались, вышло само собой. Барселона наполнена солнцем, страстью, томной нежностью, озорством, лаской и — огнем так же, как и все они. Единая стихия. Все это витает в воздухе, невозможно не пропитаться, невозможно не поделиться, не выплеснуть куда-нибудь. На кого-нибудь. С заклятым другом неожиданно выходит забавно, так почему бы не повторить. И они повторяют — в Мюнхене, в Дрездене, в Берлине. Он по-прежнему не запоминает название городов. Это игра одновременно в нескольких плоскостях, на разных уровнях, но с одним результатом — веселье плещется через край под привычное недовольство Тилля. *** Усталость берет свое, неизбежное зло в любом туре — ты устаешь не столько физически, тебя просто начинает воротить от бесконечных повторов одного и того же. Плохая версия дня сурка в твоей персональной реальности, но за это хорошо платят — и деньгами, и аплодисментами. Вы все знаете себе цену. Играть с Паулем на публику — это тоже усталость, ожидаемое пресыщение, заезженный до белого шума в голове однотипный сценарий. То, что в начале наполняло давно позабытым юношеским восторгом, к середине тура превращается в рутину. Рихард знает вкус его губ, и это последнее, что ему когда-либо хотелось знать о коллеге и друге. Сейчас он согласен с Тиллем — это даже не забавно, ни черта не смешно, надо завязывать. *** Пауль делает шаг в его сторону, но быстро улавливает едва различимый отрицательный жест. Понимание, которое вмиг позволяет сориентироваться и остаться на месте, вырабатывалось годами, не подвело и сейчас. Они остаются по разные стороны сцены — как и должны быть, это правильный шахматный порядок. В шоу достаточно настоящей пиротехники, ни к чему добавлять невидимые искры, для которых нет ни соответствующего разрешения, ни правил, ни поводов. *** — Тебе надоело? — спрашивает Пауль, осторожно присаживаясь рядом. Рихард смотрит в такие же уставшие, как у него самого, глаза и думает, что — да, надоело, до безумия надоело все это, абсолютно все, ему нужна передышка, которую никто не позволит. Но Пауль спрашивает ведь не в общем и целом, верно? — Шутки имеют свойство приедаться и быстро надоедать публике, так что да, пошутили и хватит. Тилль был прав. — Тилль почти всегда прав, но обычно ты к нему не прислушиваешься. Небольшая шпилька, справедливый упрек вдруг отдаются внутри едва различимым уколом вины. Рихард начинает раздражаться. — К чему весь этот разговор? Пауль только пожимает плечами. Он одновременно беспечен и, возможно, немного смущен, только с поправкой на то, что смущенным Ландерса никто не видел уже лет тридцать. — Ни к чему, не бери в голову. Просто мне было весело тогда на сцене, почти скучаю по этому ощущению. Рихард тоже скучает, только не знает, как вернуть то, что однажды приелось. Никто не умеет входить в одну реку дважды. — У нас и без этих пидорских игрищ отличное шоу. — Как скажешь. Рихард смотрит вслед уходящему Паулю и ему кажется, что тот идет по выжженной земле, которая стелется вокруг самого Рихарда на много миль вокруг. *** Остаток тура он просто работает, не позволяя себе ни радоваться, ни развлекаться, ни получать удовольствие. Впрочем, с удовольствиями все равно не складывается — жизнь снова пресная и серая на фоне красочных фейерверков. *** — Все, ребята, мы на финише. Завтра Вена, можно выдыхать, — Шнайдер радуется как ребенок. Рихард тоже хочет порадоваться, но даже на это сил нет. Зажигалка в руке весит целую тонну, а чтобы сделать затяжку, приходится прикладывать нечеловеческие усилия. Ему даже думать больно из-за усталости. — После завтрашнего концерта не звоните мне, не пишите и даже мысленно не произносите мое имя минимум пару месяцев, — с широченной улыбкой объявляет Пауль. — Именно столько я не буду скучать по вашим рожам. Что-то щелкает в голове от этих слов, ощущение почти болезненное, как вылетевший сустав. Усталость как рукой снимает, сменяется злостью. Рихард тушит сигарету прямо о стол и уходит, громко хлопнув дверью. Пять недоуменных взглядов прожигают спину, но он и сам себя не понимает. *** Австрия не такая солнечная и страстная даже на исходе августа, когда вся Европа накалилась до бела от изнуряющей летней жары. И Вена совершенно не похожа на Барселону, где горячий воздух пробирается под одежду и оседает невидимой лаской. Здесь все иначе, слишком мало компромиссов и много ограничений. Рихард не любит ограничения и не признает границы, даже если сам их и установил. Возможно, этому он научился у Пауля за годы тесного общения. Рамки дружбы теперь видятся тоже несколько размытыми. Последний концерт проносится за секунду. Вот они отыграли вступление и вот уже выходят на поклон. В затылке долбит то ли головной болью, то ли обратным отсчетом, знать бы только, что считать. И все же он считает: десять, девять, восемь, семь… За кулисами на цифре «три» Рихард ловит Пауля за руку и резко дергает на себя. — Не хочу ждать два месяца. «…один». Поцелуй настоящий, не чета тем, что случились когда-то на сцене. Пауль зависает лишь на миг, а потом сразу отвечает, впуская чужой горячий язык, позволяет утвердиться в правах. Рихард улавливает краем уха тихий смешок Тилля: — А вот это действительно забавно. И не остается ничего, кроме сухих обветренных губ и единственной мысли: кому нужны реки, если есть выжженная земля, которая позволяет крепко держаться на ногах. Его выжигало Паулем всю жизнь — теперь можно в этом признаться. Уже можно.