экзамены сданы

Экзамены сданы – нервы истрачены. Зато теперь все свободны, не правда ли? Можно расслабиться и спокойно наслаждаться долгожданными летними деньками. Кирилл Сотников рад еще сильнее, потому что, ну сами подумайте, школа – это ад, да и еще и в конце девятого класса. Парень захлопывает ноутбук, прежде закрывает браузер с открытой вкладкой с результатами ненавистного ОГЭ. Ну, хоть с чем-то покончено навсегда. Хотя счастья на уставшем лице паренька вообще не видно. Видимо, из-за того, что самая главная проблема до сих пор не решена, да и вообще, видит бородатый дяденька, никогда не будет решена. Кирилл готов продать душу, но больше не видеться с лучшим другом своего брата. Кирилл готов сделать все что угодно, потому что еще раз не переживет встречи с ним, вот так, лицо к лицу, потому что пиздец как стыдно. Сотников замучался сжимать простыню до скрипа в зубах, но так, чтобы не услышали Макс, а хуже всего родители. Сотников и так замучался, потому что лицо, уши и шея такого жара никогда не испытывали, как в конце мая, когда Рябов смотрел с таким непониманием и, кажется, отвращением, что мама не горюй. Кирилл сделает все, да и делает, в принципе, чтобы не попадаться на глаза Арсению. А тот, будто назло, вечно ошивается с Максом, и не то, чтобы младший был как-то против их общения – конечно, нет – просто ошиваются они какого-то хрена в квартире. И как же Сотникову надоело вечно искать причины, чтобы смотаться из дома, не делать абсолютно ничего целый день, шляться по городу, а позже возвращаться домой и еще не спать полночи. Оказывается, сегодня ему повезло гораздо меньше. Утром Кирилл ушел еще до того, как в дверь позвонил Арсений и, звякнув бутылками холодной газировки, с улыбкой вошел в квартиру. На самом-то деле, Сотников не раз думал о том, что они могли там делать. Одни, блять. Немного, конечно, успокаивала, Лизка, которая удивительным образом не сбежала от Макса при первой же возможности и они, вроде как, встречаются, но там все сложно, да и Кирилл лезть в их дела не особо хочет. И Сотников чувствует к самому себе отвращение, когда думает о подобном, когда в главной роли старший брат. Доверяет он ему, и все. Хватит тут. Ревновать – ревнуй, никто не запрещает. А вот глупости придумывать не надо. А Кирилл и ревнует. Не знает, куда себя деть, потому что… ревнует. С какой кстати, вообще не понятно, но ревнует и стискивает кулачки до побеления, губки сжимает в тонкую полоску и кусает до крови, напрягается всем телом и просто ревнует. Так как ничего другого сделать просто не в состоянии. Ну а как ревновать можно, когда человека не видишь? Так у Кирилла же высшая степень болезни. Псих он, вот и все, шизик. Ну и никто не отменял сталкерства. Чем и занимается наш хороший мальчик днями и ночами. Проверяет страницы в соц. сетях, на фотографии смотрит и ревнует, ревнует, ревнует. Видит в инстаграмме картиночку какой-то девицы, обжимающую его, Арсения, шею, у Макса в профиле и ревнует. Макса? Именно. Арсений же – таинственная личность, пиздец. Так что, если хочется что-то о нем узнать, заходите на страницы его друзей. Гораздо полезнее, чем глядеть на пустующие профили Рябова. Кирилл выдыхает, убирая старенький смартфон с потертыми боками в задний карман шорт, немного привстав с сиденья. Прислоняется лбом к стеклу и смотрит на стоящие рядом машины. Мотор автобуса тарахтит так, что плакать хочется, а наушники, идиот, дома забыл. Еще чуть-чуть – девять долбанных остановок – и домой. В кровать, ложась поверх одеяла, потому что, хоть и в трусах, но жарень страшная, и снова бездумно смотреть в потолок, понимая, что таким придурком быть еще постараться надо. Знал, что идея просто отвратительная. О т в р а т и т е л ь н а я. Детская и глупая. Подложить... — Привет, не занято? — голосок нежный, приятный такой раздается скорее долгожданно, чем неожиданно. Поясню, паренек у нас маленький, тупенький совсем. Стесняшка, проще говоря. Он в трауре своем ходит, никого не видит кроме Арсюшки, в мечтах, естественно. Ни с кем не разговаривает и на автобусах по городу дни напролет катается. Поворачивает голову, улыбается сначала измученно, пытаясь выдавить хоть что-то дельное, а потом видит Аньку – девчонку с рыжими кудряшками, милую такую, с веснушками, из третьего, кажется, подъезда. С ним до седьмого класса училась, а потом в гимназию ушла. Склад ума у нее тот, что надо. Не просирает свои данные за непонятно чем, не сохнет по чуваку, который старше ее на года два, да еще тот, что геев ненавидит… не туда загнул что-то… — Оу, Ань, ты? — естественно она, придурок, кто еще? Но сказать ведь что-то надо, верно. И сейчас понимает, что девчонка до сих пор стоит, подняв правую руку вверх и еле-еле доставая, держится за поручень. Придурок, честное слово, — Да, да. Садись конечно. — Не ожидала тебя в этой части города увидеть. Что тут делаешь? — С прогулки, домой. Ты? — Из школы еду — каникулы. — Вау, а вы почему так долго учитесь? И дальше она начинает рассказывать, что там, в основном, живут, отпускают к родителям на выходные и каникулы, все лето учатся, просто есть выходные недели и что-то еще. Кирилл ее слушает, потому что ему правда интересно, ну и пообщаться все-таки с кем-то хочется, кроме кота и брата. После они смеются, шутят, еще раз смеются, рассказывают друг другу что-то, будто бы старые друзья встретились. Хотя, по сути, так и есть. Пропускают свою остановку и выходят на следующей, пугая громким ржачем прохожих. Анька за локоть парня держится и они идут по улице, слабо освещаемой ночными фонарями, общаясь и решая обойти дом кругом. Делают в итоге круга три и перед подъездом девчонки стоят и друг на друга смотрят. Кирилл безусловно понимает, чего ждет девчонка, но так не хочется. Не хочется портить эту атмосферу хорошей и крепкой дружбы, что удивительным образом сохранилась со средней школы. — Ань, ты прости меня. Обижать не хочу, четное слово. Просто, знаю я, что не получится ничего. Так же как не получилось и в шестом. Я просто… просто.. влю.. — …бился в Рябова, знаю я, — приятно улыбается и голову на бок склоняет, — Кирилл, думаешь я тут для того, чтобы еще раз унизиться из-за того, что полезу целоваться, а ты откажешь. Как тогда, — Сотников хочет что-то сказать, даже рот открывает и руку поднимает зачем-то, но девчонка продолжает, отрицательно мотая головой, — Кирилл, я подсела к тебе в автобусе, для того, чтобы как раньше просто пообщаться. Как друзья, у меня и парень есть. Из гимназии как раз. Так что… ты не думай. Мы так прекрасно общаемся пока не переводим стрелки на дурацкие отношения. Я тобой безумно дорожу, дурак, — и после молчания, недолгого, конечно, но ощутимого (неловкого), — Друзья? Протягивает растопыренную ладонь и улыбается так широко, что хочется смеяться. Парень делает шаг к девчонке и, проигнорировав руку, обнимает, прижимая крепко-крепко к себе. Анька смеется громко и шею Кирилла обхватывает, а тот, закрыв глаза, шепотом произносит: — Спасибо. Никто, кроме Макса и Рябова, конечно, понятия не имеет, что Сотников - гей. И Кирилл безумно боится, что люди просто отвернуться от малыша, узнав. Но Анька стоит сейчас смеется, кивает, обнимает его в ответ и также шепчет, что он полный дурак, потому что молчал и не доверился. А ему страшно доверяться, зная какая реакция может быть. Например, реакция Арсения. — Кирилл, ты чего? — Задумался, — смех прекратился, и парень стоял где-то минуту, смотря на асфальт и прикидывая, могла бы быть другая реакция у него? Если, да, то какая? Побил, перестал разговаривать, рассмеялся, поцеловал бы… Вот так, толкнув к стене, забравшись холодными ладонями под футболку, поцеловал бы… — Эй, в порядке? Ты бледный какой-то. Обеспокоенно глядит и притрагивается кистью ко лбу. Оба вздрагивают, потому что тишину разрывает громкая мелодия. Кирилл быстро достает телефон из кармана и, проведя большим пальцем по экрану, прижимает к уху. — Да? *** Экзамены в этом году не трогают, но проблем, мягко говоря, дохуя. Нервы все равно к чертям истрачены. Начало июня – расслабляйся и спокойно наслаждайся долгожданными летними деньками. Свобода, верно? Н и х е р а п о д о б н о г о. Отец бьет по ребрам так, что перед глазами появляются темные круги. Единственное, что принимает организм – сигареты. Семь троек в году, не так плохо, как ложь отцу про то, что Арсений бросил и больше не притрагивается к никотиновым палочкам. Отец узнал. Все равно узнал, что парень курит и избил. Лицо конечно тронул раз – да и только губу задел, слава бородатому дяденьке. Но тело теперь ломит так, что практически каждый шаг отдается безумной болью и колючей судорогой. — Пиздец. Макс смотрит с жалостью, огромным желанием помочь и уверенностью, что если еще хоть раз, то пойдет в полицию, и ему срать, что там скажут. Не хочет он, видите ли, смотреть на то, как страдает его лучший друг. Рябов, конечно, предлагает вариант гораздо надежнее и практичнее: — Не смотри и дело с концом. — Ублюдок, — выплевывает с яростью, сквозь зубы, — твоего отца закопать мало. Живьем… — Че? — Хуй через плечо, Арс. Позже на тираду разоряется о том, как плохо, что у Рябова такой отец и т.д. и т.п. Ну а Арсений согласен с ним, только вслух не скажет. Зачем? И так бесполезно все. Мать разок пошла в участок и не вернулась. Страшно ему представить, что там произошло, он и не хочет. Но блять какого-то хера представлял, подушку слезами заливал и понимал, что там с ней отец сотворил. Ненавидел он его. Так глубоко, так прочно, до самого сердца. Больше жизни своей ненавидел, а вот к ней, честно сказать, в этом плане равнодушен не был. В ответ бил, но получал удар в челюсть, того хуже, в коленные чашечки, еще сильнее. Слабак, трус, инвалид – сказка на ночь сынку. Отец очень любил приговаривать, держа за горло. И с детства от папаши научился врать, врать, врать и притворяться. Что все классно, что в душе пустующей дыры нет. Заполнил запах спирта и перекошенное от бешеной ярости лицо. С детства и до сих пор. Как талисман, блять, с собой носит. И отделаться никак не может. — Ты на себя не похож. После того, как ты … Не договаривает, потому что знает, что лучше не надо напоминать, иначе и сам со сломанным носом останется. — Так нельзя, Арс. Нельзя, понимаешь? А Рябов в пол уха только слушает и вспоминает, что из-за того сопляка от отца и отгреб. Пришел минут на сорок позже. Из-за сраного малолетки, что так знатно жизнь последний месяц подпортил. С каким-то гребанным стишком, что так яро въелся в память и Арсений до сих пор его помнит. — Арс? — Да что? Что ты от меня хочешь, м? Они стоят на остановке и ждут автобус, который едет до самого подъезда Сотникого. Рябов курит, а Макс как-то чересчур угрюмо смотрит на друга. Смотрит и прям-таки взглядом прожигает, потому что бесит. Бесит его огромный щит, которым парень закрывается от всех и каждого. Бесит, что пытается выглядеть сильным, таким опасным и независимым со сломанными ребрами и глазами, полными боли и безысходности, пустоты и безнадежности. Бесит, просто бесит. — Хочу помочь, хочу, чтобы.. — Да не поможет мне ничего, Макс, спасибо, правда. Но не поможет. Серьезно. Что ты можешь сделать? Полиция не вариант, что еще? — Не знаю. Сотников зарывается руками в волосы и сильно сжимает, пытаясь что-то придумать, как и чем помочь. Стоит так долго. Рябов даже покурить успевает, присесть на лавочку и снова встать. — Не знаю я, не знаю, чувак, но предлагаю так. Мы до августа никуда точно не уедем семьей. Так что, приходи каждый день к нам, с самого утра, как только проснулся, гони. У твоего отца же ночные смены, уходи до его прихода. Думаю, пока что так. — А твои предки? Сомневаюсь, что я им как-то симпатизирую. Да еще твой брат? — А что с Кириллом не так, а? Думаешь то, что он гей… Рябов останавливает касанием до плеча. Кладет ладонь и смотрит, слегка улыбаясь. Братика Макс своего конечно любит слишком сильно и Арсению это кажется уж чем-то выходящим за границы, что ли… - Эй, спокойно. Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к геям. Сотников скидывает руку со своего плеча и на дорогу смотрит, высматривая автобус, будто уже разговор закончен. Скрещивает руки на груди, мнется пару секунд, потом всё-таки кивает, согласившись, из кармана зажигалку вытаскивает, ждет, когда Рябов сигарету подаст. После зажженной сигареты и пяти минут, Сотников, прочистив горло, заступается: — Но при этом, к нему у тебя сейчас двойная нелюбовь. Ты по имени его хоть раз назвал? Ты его не уважаешь даже, да черт ты даже… — Он просто основательно подпортил мне все, чувак. Понимаешь? Неприятен он мне, вот и все. Не нравится мне, что он на меня глазами влюбленного мальчишки смотрит, не мое это. Тем более, — резко встает с лавки, на которую уже успел сесть, указательным пальцем в грудь друга тычет, — ты понимаешь, что я его просто сломаю, разобью и уничтожу, если вдруг хотя бы внимание свое проявлю. Макс лишь как-то подавлено кивает, и они молча ждут автобуса. Вот на этом разговор закончился, только Макс в конце дня сказал тихо-тихо, чтобы брат из кухни не услышал, который бледный стал, как мел, когда Рябова на пороге увидел. В комнату сразу убежал, не выходил часа четыре. Макс позвал его есть, тот конечно отказался. Старшему естественно не понравилось, чтобы еще второй лучший друг морил себя голодом, в его комнату зашел, когда Рябов на балкон ушел и сказал, что: «Арс вышел покурить. Иди поешь хотя бы, вы не пересечетесь даже. Давай.» Сотников, старший который, наклонившись к Арсению, тихо-тихо проговорил: — Я хочу, чтобы он был счастлив. А с тобой он счастлив будет. Я в этом уверен. Рябов приходит каждый день, начиная с того отвратительного дня и такого же разговора на остановке. Стало лучше. Гораздо. Ребра не ноют, губа зажила, но шрам, малюсенький конечно, остался. Смотрят фильмы, игры на приставке, газировка и Макс, кажется, откормил маленько. Рябов чувствует себя лишним в этой квартире, но в безопасности. Имеет ли смысл говорить, что парню безумно страшно? Думаю, нет. Все и так понятно. Рябов трясется на дряхлом матрасе, на пыльном полу в зале-спальне-кухни крохотной квартиры своей семьи, и ждет, когда входная дверь откроется и войдет отец. Вероятность того, что тот завалиться спать большая, но вероятность того, что изобьет до полусмерти, еще, блять, больше. Сделает это либо просто так, либо из-за того, что на работе пошло что-то не так Заливается слезами и дрожью, с такой ненавистью к отцу и к себе, даже немного к матери, потому что та не смогла когда-то от него уйти. Арсений несколько раз даже остается на ночевку у Макса – спит на мягкой кровати, ест горячий завтрак, обед и ужин. Сотников уговаривает его с огромной сложностью, но получается, а потом как-то снова предлагает с осторожностью и слабой надеждой и тот соглашается как-то слишком легко. Мелкий от него прячется, избегает, боится. Это Рябов понял практически сразу. Утром убегает куда-то, ну или сталкивается с ним на пороге, около подъезда, на крайний случай, в автобусе. Приходит поздно, под вечер. Старается после ухода самого Арсения, но редко получается. Как ни старался. А вот сейчас старается как никогда. Пол второго, а его еще нет. Макс заметно начинает волноваться. Постукивает пальцами по стакану с газировкой. — Макс, да с ним все в порядке. Девчонку нашел какую-нибудь. — Забыл про его ориентацию? На девчонку не посмотрит даже, а если и парень попадется, то подавно. Он в тебя по уши влюблен. Рябова передергивает, тот морщится и смотрит на столик, где раскинуты карты. Партию они не могут доиграть минут двадцать. — Ну позвони ему. Макс вскакивает с кресла и в карман шорт лезет, доставая телефон. Сначала долго возится, потом набирает номер брата и туда-сюда по просторной комнате ходит, прислонив трубку к уху. — О, — вздрагивает, улыбается, — ты где, мелкий? Хмурится сначала, потом настолько расслабляется, что Арсений даже приподнимается. Головой кивает, якобы спрашивая «че?». Сотников машет головой и в сторону друга рукой кидает, якобы «хуй через плечо, Арс». — Оу, отлично! Я ее рад буду увидеть, приводи, Кир. И снова хмурится, напрягается и внимательно на Рябова смотрит: — Ушел, он, ушел. И сбрасывает. — Черт, он меня убьет, честное слово. — Тогда… нахуя? — Головка от хуя, Арс. *** Приходит Кирилл почти сразу. Появляется в гостиной такой счастливый, растрепанный. Волосы взъерошены, губы в широкой улыбке расплылись, щеки красные. Футболка, серая, безразмерная, ключицы мягкие открывает. И, сука, шорты выше колен. Рябов смотрит на его колени и неуверенно сглатывает, чувствуя какую-то блядскую тяжесть внизу живота. Потирает шею и тянется к карманам, потому что сейчас катастрофически нужно покурить. И улыбка мелкого мгновенно исчезает, потому что счастливыми, бегающими глазами Арсения замечает. Отшатывается назад, рот приоткрывает, и что-то, кажется, выдавить пытается. Из легких как будто воздух выбивают одним ударом, мощным таким, грубым. Хочется кинуться за дверь, желательно, входную и схватить с собой Аньку, что по собственной дурости зачем-то привел. Идиот, идиот, идиот. И ведь знал, что нельзя доверять брату, потому что тот подозрительно долго думал перед тем, как ответить на вопрос о присутствии Рябова в квартире. Сжимает ручки в кулачки и смотрит на Макса. — Проходи, где Анька? Тут вскакивает Арсений, больше не смотря на мелкого, берет толстовку со спинки дивана и кидает себе на плечо. Телефон - поцарапанный нокиа – хватает со столика, где карты и нащупывает в спортивных штанах пачку сигарет. Папаня точно не обрадуется, ну и срать. — Арс, ты чего? — Макс в глаза заглядывает, лицо строит такое, словно «убью – на месте останься» и толстовку с плеча стаскивает, — Ты куда? — Домой. — Мы же договорились, что на ночь. — Передумал, — выходит слишком грубо. *** Она приятная. Слишком приятная. Противно приятная. Бесит, выводит из себя, заставляет все внутренности выйти наружу. Вся такая правильная, аккуратная и нежная. Волосики в косички убраны, на лице легкий румянец, что только подтверждает ее невинность. Рубашечка беленькая на все пуговички застегнута. Рябову хочется вылить кипяток в лицо Максу, который как-то уговорил остаться, да еще и чаи распивать заставил. Рябову хочется убраться отсюда, да хотя бы выйти покурить. Но нет, нужно сидеть и с улыбочкой и вниманием смотреть на эту мерзкую парочку. — Кир, прибери, пожалуйста, — Макс кладет чашку в раковину и мягко берет девушку под локоть, выводя из комнаты, — Я Аньку просвещу кое-чему, ты не против? Младший тупо смотрит на брата и кружку сжимает, так что пальчики белеют. Ему не меньше вскочить хочется, потому что чувствует на себе прожигающий взгляд Арсения. В горле пересохло, он сказать хочет, что против, очень-очень против. Но слова забыл, язык присох к небу и разучился говорить. — Вот и славно. Максим выходит под руку с Аней и делает самую большую ошибку за этот вечер. Он оставляет в одной комнате Арсения и Кирилла. Глупого мальчика, бездумно и слепо влюбленного в парня, который терпеть этого мальчика не может. Кирилл сидит за столом, сжимает в руках кружку и смотрит на Арсения, сидящего напротив. Закусывает щеки изнутри, пытаясь не сбежать и не заплакать, хотя бы. Столько времени сбегать, чтобы так глупо проколоться. Столько времени стараться не вспоминать о человеке, чтобы сейчас вот так просто смотреть на него перед собой. — Ну че замер-то? — Что? — Тебя убраться просили. Кирилл бешено головой кивает, а Рябов хмыкает и достает наконец-то сигарету. Курить хочется безумно, между зубов зажимает и поджигает. Вдыхает медленно, после выдыхает струйку дыма. Кирилл встает, захватывая кружки и пачку печенья. В раковину посуду кладет, а пачку, на носочки поднимается и открывает верхний ящик, чуть ли не кидает полупустую пачку с печеньями. Поворачивается к столу и снова взгляд на Рябова устремляет. Задыхается, закашливается. Замирает, боится шаг куда-нибудь сделать. Внутри сжимается все, переворачивается. Младший видит Арсения и сходит с ума потихоньку. Умирает, голову теряет. Всего лишь за секунды как посмотрел на Рябова. Тот снова хмыкает, сигарету в приоткрытое окно выкидывает и, опираясь на подоконник, хрипло проговаривает: — Как ты ее задрючил? Как она вообще на тебя посмотрела, а, мелкий? Сколько ты с ней? — смеется, грубо, низко. Через прозрачную шторку смотрит на улицу. Ветер в лицо дует, немного отрезвляет и сейчас парень слегка жалеет о сказанных словах, но продолжает, потому что с пивом вместо чая перебрал, — Прошла любовь, завяли помидоры, и теперь на нее переключился? Удивительно как члены на вагины меняются. И как? — Что? Рябов поворачивается к Кириллу и лыбится, делает шаг широкий и, в момент, в десяти сантиметрах от Сотникова оказывается. Дышит громко, разглядывает, ухмылка с лица не сходит. Голову еще ближе наклоняет и почти у уха, шепчет, опаляя бледную кожу: — Трахаешь ты ее. И как? За мной бегал, надоело? Кирилл выдыхает и медленно руки поднимает, опираясь на грудь Рябова. Сам зажат между слишком горячим телом и столешницей. Пытается переварить, что сейчас сказал Арсений. — Я тебя не понимаю, честно. — А что тут не понимать? Просто удивительно, как так можно мозги выебать и брату и мне, а потом приводить какую-то девку, которая, видимо, спать не даст. У Кирилла глаза еще шире распахиваются. Секунду назад рассматривал молнию на поношенной, выцветшей толстовке, а сейчас в лицо прямо Рябову смотрит. Разглядывает черты лица и пытается шутку понять. Пытается понять, почему сейчас все именно так происходит. Почему на его бедрах сильные ладони Арсения сжимаются. — Что ты… — Ты ж вроде не тупой, так что сейчас-то выделываешься? — Я… я.. ее.. не.. — Ну, конечно, ты ее не. Ты только подставляется умеешь. Что ж ее привел тогда, если знал заранее, что не обломиться? Рябов заткнуть себя никак не может. Продолжает говорить что-то, даже не соображая, что именно. Перехватывает подбородок мелкого и прямо в глаза заглядывает. И видит страх, видит, что сейчас в огромных глазах слезы заметны, прямо в уголках. Вдыхает, чувствуя непонятный запах чего-то сладкого и теплого. Думает, не обращать внимания, потому что коленки подгибаются, живот сводит и перед глазами лицо мельтешит, которое так сильно раздражает, что Рябов даже не знает, чего хочется больше: разбить эту мордашку до мяса или… — Или думаешь, обломиться все-таки? Ну если… Рябов замолкает практически сразу, когда этот придурок тянется вперед, прям на губы смотрит и ту, что со шрамом, разбитую, тоже. И как-то даже облизывается, сглатывает. Сотников не знает, что на него действует. Он вообще ничего не знает последние минут тридцать. Просто поддается вперед, обхватывает своими тоненькими ручонками шею Арсения и продолжает тянуться. — Что делаешь, придурок? — за подбородок как раз-таки останавливает, сильно сжимая. Ухмылку на лице держать больше не может. Он себя больше держать не может – о чем говорить? Кирилл плечами пожимает и разочарованно как-то выдыхает. Слезы не сдерживает, да и плевать. Рябов его больше точно никогда увидит (ну, до сентября, по крайней мере). Сотников пока без понятия, куда бежать, хоть к бабушке в деревню. — Силенок оставь для девчонки, — смеется, но как-то слишком наигранно и не по-настоящему, искусственно. И тут Кирилл воздух теряет, самообладание тоже, толкает парня в грудь, так, что тот натыкается на стол и с того падает кружка, разбиваясь. Рябов трезвеет сразу же, удивленно на мелкого смотрит и уже готов личико поправить. — Совсем страх потерял? Обида простреливает все тело сильными толчками. — Не сплю я с ней! Идиот! Как ты вообще так можешь?! Ты дальше своего носа не видишь! — Как ты меня назвал? — Идиот, идиот, идиот!!! В момент рядом оказывается и тычет пальцем в грудь Рябова. Щеки и шея сразу раскраснелись, как у девчонки и сам задыхается от детского, смешного возмущения. Хоть и ниже практически на голову, но Арсению прям-таки в глаза заглядывает, глубоко-глубоко. На носочки привстает и лицо к лицу. — Ты полный идиот! Самовлюбленный, напыщенный. Мудак! Да как в тебя такого вообще… Дыхание переводит, лицо в ладонях прячет и шумно выдыхает. — Не сплю я с ней… Смотрит перед собой, пальцы заламывает, губу закусывает так, что смотреть страшно. — Уходи, Рябов. Просто уходи. Очень тебя прошу. А Рябов хватает мелкого за запястья, резко поворачивается и того к столу толкает. Сам прижимается к нему, носом по открытой шее проводит, ладонями по спине ведет. Закрывает глаза и уговаривает себя, что это алкоголь в голову ударил, не более. В губы Кирилла своими толкается и замирает на секунду. Думает, что делать дальше. Почему-то не хочется его отталкивать, наоборот. А Сотников снова шею Арсения обхватывает и медленно-медленно садится на стол. Ноги раздвигает, чтобы подпустить ближе Рябова. Выгибается в спине, потому что Арсений холодными ладонями прям-таки под футболку залезает. А губы их так и держатся вместе, будто боясь, если рассоединяться, то все, конец. Рябов языком по нижней губе Кирилла проводит, спокойно по животу ладонью, гладя мягкую кожу. — Что ж ты делаешь-то, мелкий?