Ру Фоэлю никогда не нравился этот взгляд.
Он будто был знаком, что врата, ведущие в недра самого ужасающего в человеке, открыты настежь, и обезображенные желания в образе умертвленных надежд готовы покрыть своей зловещей темнотой мир во имя Танатоса*, порожденного Никтой. Его глаза видели его невинным сыном жизни, совесть же открывала порождение чего-то темного и обезличенного. В его памяти мелькало, как руки - эти руки, хранящие в изящных ладонях цветы; руки, оставляющие по утрам завтраки, с горячей струйкой дыма над едой, - ложились на неугодные тонкие шеи и с силой сдавливали, рождая неприятное хрипение воздуха в чужих легких. Что металось в эти минуты в этой голове, лежащей сейчас возле его колен?Думал ли Росен в присутствии Руфо о людях, которых он убил?
Думал ли он когда-нибудь о том, как страшно умирать, и что страшнее этого — стать причиной смерти?
Судьба дала ему шанс увидеть Росена в гневе - с тех пор он хотел ослепнуть или проснуться, думая, что все это глупый сон. И ему так хотелось проснуться в те года, когда два лучших друга не знали, что значит быть проклятыми. Проклятье Руфо оставалось для Росена недоступным. Сам факт того, что Ру, его Ру, мог вполне спокойно делится своим проклятьем с другими, но утаивать его от когда-то самого близкого человека, его откровенно выбешивал. Этот заветный ящик пандоры был закрыт на замок, ключа от которого никогда и не существовало, а гнев, пробуждающийся от бесчисленных попытках вскрыть его, был страшнее всех хранящихся грехов внутри. Используя свое проклятье, Росен часто следил за своим бывшим лучшим другом, чтобы выведать всю самому, но даже это не помогало, вызывая еще большее негодование. Даже в разговоре с этим белобрысым, Руфо был намного искренее, чем с ним, и плевать что они знакомы всю жизнь, когда Кицу он знал лишь пару часов! Отвратительно!Чем он заслужил такое?
Негодование превращалось в ярость с каждым новым утром, каждым горячим завтраком, каждым словом и взглядом. Ярость сменялась на голодный гнев, стоило лишь Ру привести в их дом нового "возлюбленного". Кровь закипала и готова была прожечь аорты и органы, выливаясь наружу. Почему все развлечения доставались чужакам, когда родным оставалось разбитое сердце и грязная посуда после поседелок?Почему, Ру, почему?
Почему одно чертово прикосновение именно к тебе способно сделать меня счастливым, но тебе плевать?
До чего же он был прекрасен.
Черт, жаль солнце первое поцеловало его щеки и нос, оставляя взамен бусины-веснушки.
Мир? Люди? Что это, перед его мальчиком?Лишь отголоски цветного безумия, которое мы называем жизнью.
Но жизнь для Росена была иной: ему нужна была лишь улыбка Руфо для вдохновения, прикосновение для счастья и томный голос, чтобы вконец сгореть алым пламенем. - Что ты делаешь? - И действительно, что он делает? Он опешит перед спокойствием, склоняется в мольбе к чему-то настолько близкому и одновременно недосягаемому, смотрит в глаза человека, ставшего для него Богом, ради которого он раз за разом оттирает лезвие ножа от крови. Почему? Почему не кто-то другой? Почему именно ты? - Поставь меня на землю, пожалуйста. На губах улыбка, в душе слезы. Взгляд, погрязший в хмельном тумане, безумно печален, и только голос, еле содрогающийся в полу-плаче полу-смехе, выдает призрачную боль с точностью до оттенка. - Прикосновения теперь тоже под запретом? Ты боишься меня? Думаешь, я могу сделать тебе больно? - Ты пьян, Росен. - Нет, это лишь глупая отговорка. Пустая, жалкая, разбивающаяся вдребезги отговорка! Это не мешало, думаю, затаскивать кого-попало в дом.Запах алкоголя не смущает тебя лишь на чужих губах, Ру?
- "На этом все... Понимаешь? Это было только один раз... И я не смогу это повторить, даже если бы хотел..." - так ты тогда сказал тому парню, верно? - Росен замолкает, замечая, как тепло в руках раскаляется до испепеляющего пламени, и, забавно, но это пламя источает именно ледяной взгляд.Кто из нас настоящий цербер?
Был ли Росен лишь оружием, секущим головы по одному взмаху руки, которое потом брезгливо выбрасывают, боясь запачкаться в пролитой своим же словом крови? - Если переспать с тобой дважды — умрешь? Или тебе предначертано бесить меня каждый день напролет? Ты хочешь прекратить все это так же, как я хочу знать правду, Ру. - Если я влюблюсь в кого-то, то его ждет смерть. - Давно желанная стрела, пронзающая сердце насквозь, убивающая с одного лишь выстрела. - Поэтому с тобой я... Не заставляй меня, ты ведь все понимал с самого начала. Я пробовал забыть тебя рядом с другими, но ты буквально поселился в моей голове. Я раздражал тебя для того, чтобы твоя ненависть глушила мои чувства. Но когда ты стал таким... - С каждым словом голос все сильнее затухал, постепенно становясь тихим шепотом. - Мне страшно, Росен. Страшно, что я могу убить людей, которых люблю. Росэн молчал. Он осторожно опустил его ноги на землю, выпуская из своих рук, словно еще один сорванный цветок. Его холодные ладони легли на щеки Руфо, поглаживая пальцами по любимым веснушкам. Он впервые улыбнулся. Шепотом он пьяно проговорил: "Не бойся. Я убью саму смерть ради тебя, только будь счастливым." В то время, когда один испытывал настоящее счастье, другой задыхался в собственных страданиях. В безжизненных глазах застыли крупные капли слез, которые не мог разглядеть взгляд счастливца. Грусть не способна удовлетворять радость, не может дарить заветное упоение. Ты так ничего и не понял, Росэн. Любовь Ру Фоэля была уничтожена страхом, ведь ты наконец стал тем, чего он так боялся. Ты и есть смерть.Ты - цербер.