***
Понедельник выдался неожиданно снежным, будто погода решила сжалиться перед рождеством и превратить замок в сказочный стеклянный шар. В воздухе витал аромат имбирного печенья и специй, а у дверей большого зала тянуло хвоей. Мне нравилось рождество, даже в волшебном мире оно вселяло ощущение, что ничего плохого в эти дни произойти не должно. На улице было довольно тепло в сравнении с предыдущей неделей, и крупные хлопья снега быстро таяли на волосах. Я пожалела, что, спускаясь с Вудом вниз, чтобы проводить своих на каникулы, не взяла шапку. Кареты сменились на закрытые сани, потому что путь до станции зимой пролегал через замерзшее озеро. Но фестралы никуда не делись. На фоне белого снега они выглядели чуть менее зловещими, чем в вечернем свете фонарей, но от этого не перестали казаться одинокими и несчастными. Вереница саней должна была тронуться в половину одиннадцатого, оставалось чуть больше десяти минут. Чуть больше десяти минут на сомнения. — Ты их видишь, — сказала Фарли, проследив за моим взглядом. До этого она молчала, разве что кивнула в ответ на пожелание доброго утра. Я планировала выполнить свой дружеский долг (что к этому моменту делала уже четыре раза — когда мы ходили вместе в Хогсмид) и, оставив ее здесь, вернуться обратно в замок, но теперь уже вряд ли смогу пройти мимо любопытства, с которым она смотрела в сторону фестралов. Это выражение делало ее лицо очень милым. — Да, — кивнула я, все же стягивая с руки перчатку. Фестралы стояли смирно и не реагировали даже тогда, когда не видевшие их студенты случайно на них натыкались. Раз ни один гиперактивный ребенок не погиб под их копытами, ничего не должно было случиться. Мне было интересно, каковы они на ощупь. И я верила, что правила, применимые к обычным лошадям, с ними тоже работают, в конце концов, фестралы были достаточно разумными, чтобы различать угрозу. — Можешь?.. — начала Фарли, отправляя в карман одну из своих милых темно-зеленых перчаток с забавными серебристыми змейками, и, правильно расценив ее просьбу, я осторожно взяла ее маленькую ладонь в свою, чтобы направить. — Всегда было интересно, какие они. Нам говорили, что они довольно добродушные, хоть и вредные, поэтому их не нужно бояться. Они любят детей. Ближайший к нам фестрал оказался не против того, чтобы его осторожно погладили по шее. Его кожа оказалась очень гладкой и очень теплой, как нагретый на солнце камень. Фарли вздрогнула, как человек, наткнувшийся на что-то в абсолютной темноте, но руку не убрала. Вместе с прикосновениями стало намного легче воспринимать фестралов как что-то земное. В конце концов, они не сами себя такими создали. — Десять минут, — прокомментировал Вуд за моей спиной, но, вопреки обыкновению, говорил негромко и без излишнего трагизма. — Ровно столько нужно Перси Уизли, чтобы найти зверушку четвертого класса опасности и выше. — Спасибо, милый, — тихо сказала я фестралу и развернулась, чтобы выдержать атаку многозначительных взглядов. Но этого не произошло — и Вуд, и Флинт, замерший рядом с ним, смотрели на фестралов с одинаковым мрачным выражением. Они тоже видели. Как оказалось, таких людей очень легко отличить в толпе — среди нас я заметила еще по крайней мере двоих. Смерть вообще была популярной малоприятной штукой, а живые напоминания о ней не вызывали ни у кого восторга. — Они не выбирали, какими родиться, — пожала плечами я, натянув перчатку и стряхнув снег с волос. — И не виноваты в том, что люди такие суеверные. — Профессор Кеттлберн потерял четыре пальца, пока не перестал думать в таком ключе, — мрачно заметил Флинт и наконец перевел взгляд на меня. Последнюю неделю у него не было настроения, и это ощущалось без особого труда, но никакие расспросы не дали результата, а Вуд, который что-то знал, говорить об этом отказывался. — Пообещай, что не найдешь какого-нибудь спящего дракона, пока нас нет. — Никаких драконов на каникулах, — с самым честным видом пообещала я. И мне даже не пришлось лгать — я сама свято верила в то, что говорила. Фарли тихо хмыкнула, и я легко сжала ее руку на прощание. В отличие от Пенни, которую можно было обнимать сколько угодно, когда мы сбегали друг к другу во время патрулирования, Фарли все еще казалась мне достаточно отстраненной и не привыкшей к активным тактильным атакам. — Счастливого рождества. Попрощавшись, я отправилась к замку с твердой уверенностью, что драконов на каникулах действительно не будет. Даже иносказательных.* * *
— Мы назовем ее… — …«Выбор Персефоны». Мое рождественское утро началось с того, что Фред и Джордж синхронно чмокнули меня в щеки. Знала бы, что меня ждет такая массированная атака семейными ценностями, попыталась бы уложить волосы перед выходом из спальни. Восторг близнецов был вызван моим подарком — порошком из перьев болтрушайки, которые были необходимы для изготовления сыворотки правды в любой ее модификации. Он не стоил баснословно дорого (пять сиклей за унцию), но был единственными ингредиентом, который не найдешь в школьном наборе за общий курс. Близнецы собирались создавать всю игру с нуля, в том числе и делать карточки с вопросами для правды и с заданиями для действий, и деньги, которые они не потратили на ингредиенты, могли понадобиться им для чего-нибудь другого. Зная их фантазию, я уже заранее содрогалась. — Это просто кошмарное название, — фыркнула я, понимая, что замечание даст ровно противоположный эффект. — Мы знали… — …что ты одобришь. — Кстати… — …почему на тебе еще нет фирменного свитера Уизли? — Я еще не открывала подарки, — пояснила я, подавив зевок. — Хотела убедиться, что вы друг друга не поубивали. Я честно продержалась весь понедельник, потому что неожиданно тихий замок показался мне пугающим и неуютным, и это чувство не покидало меня даже в спальне. Но во вторник, после тихого и лампового завтрака — почти как дома — махнула на все рукой. И умудрилась проспать праздничный ужин. Не то чтобы мне было о чем жалеть, просто это было, возможно, слегка невежливо, учитывая количество учеников. Но мне хотя бы хватило ума предупредить братьев. — Учти, что сегодня… — …у нас в гостиной… — …костюмированная вечеринка. — Без свитера от Молли Уизли… — …вход воспрещен. Близнецы умчались наверх в спальни мальчиков, вероятно, чтобы проконтролировать, что Гарри и Рон тоже будут одеты как подобает, а я поняла, что откладывать дальше бессмысленно, и вернулась в свою спальню гипнотизировать горку подарков. Особенно меня интриговали два больших свертка — один должен был быть от Молли, а второй не был подписан, но вряд ли кто-то старый и добрый захотел прислать мне еще чью-то семейную реликвию. Не считая Аида, это были мои первые подарки за долгие годы, потому что с друзьями в прошлой жизни мы были знакомы так много лет, что пришли к соглашению ничего друг другу не дарить. А теперь я никак не могла свыкнуться с мыслью, что все это мне. То есть, оставляя подарки на почте в Хогсмиде, чтобы они были отправлены с совами к рождеству, я примерно представляла, что тоже без них не останусь, но воспринимала это как должное, не представляя, какое волшебное ощущение при этом появится. Подарок от Молли я открыла первым, переодевшись из пижамы, натянула на себя мягкий, прекрасный и, к счастью, белый свитер с красной буквой «П» и с удовольствием съела один из дюжины больших сладких пирожков. Второй большой сверток оставила напоследок. Подарок близнецов тоже заслуживал атаки семейными ценностями — в маленький бумажный сверток была вложена карта мародеров с припиской, что подарком является не она, а «абонемент на постоянное использование до окончания седьмого курса». Это был довольно рискованный подарок с их стороны («Ты же не будешь выслеживать нас по ночам, правда?»), но полезнее придумать было сложно. Подарок от Пенни был очень многозначительным, и я поняла, почему неделю назад она так активно расспрашивала меня про цвета магии всех, кто меня окружал. Осторожно разрезав нежно-лиловую ленту на ее подарке, я вытащила три пары блокнотов. Красный и чернильно-синий. Красный и солнечно-желтый. Красный и небесно-голубой. Флинт, Вуд и Фарли. Со стороны Пенни было крайне мило пронумеровать красные блокноты, чтобы я ничего не перепутала, правда, я пока не планировала писать кому-то так же часто, как ей. Подарок от Фарли (в патриотичной зеленой обертке с серебристой лентой) я открывала с некоторой опаской, потому что у меня еще не закончился тот шоколад, который она вручила мне в больничном крыле. Но шоколада оказалось сравнительно немного — одна гигантская плитка, такая же по площади, как и книга по трансфигурации, которую я нашла под ней. И я даже не знала, что подо что подбиралось, потому что перфекционизм Фарли существовал на каком-то нечеловеческом уровне. К тому моменту, как я добралась до последнего свертка, уже сама, наверное, стала напоминать рождественскую ель — в ворохе подарочных упаковок. Подозрения закрались в тот момент, когда я увидела черную шерсть, а после, глядя на преувеличенно милую морду плюшевого цербера («Флинт просил передать, что если ты продолжишь влипать в неприятности, то в следующий раз это будет тролль»), не могла перестать смеяться. Похоже, это рождество претендовало на то, чтобы стать лучшим в обеих моих жизнях. 1.18 — Привет, Уизли. Я впервые видела Эдит Фрай так близко, хотя довольно много слышала о ней от Вуда и Флинта, потому что они оба относились к ней хорошо — как к чудаковатой дальней родственнице. Хаффлпаффцы, как и все остальные, были довольно закрытым факультетом. Они с радостью принимали всех, кто делал первый шаг в их сторону, но сами редко отвечали тем же. Теплые и уютные. Вот какими они мне казались. — Доброе утро, Фрай. Я очистила от снега еще участок скамейки и наложила на него согревающие чары, чтобы она могла сесть, и получила за это благодарное похлопывание по плечу. Пожалуй, этим хаффлпаффцы довольно сильно отличались от других: они никогда не стеснялись прикасаться друг к другу, постоянно ходили под ручки или стояли в обнимку в коридорах перед уроками, чтобы согреться. Когда я смотрела на них, то думала, что в первую очередь шляпа отправляет к ним тактильных маньяков, правда, не знала в таком случае, что Вуд делал среди нас. Слизерин уехал на каникулы в полном составе. С Хаффлпаффа остались только двое — Фрай и третьекурсник Роберт Манен, который подозрительно быстро нашел с близнецами общий язык. С Рейвенкло — только Таркс, который смотрел на все творящееся на поле безумие сверху, делая вид, что не принимает в нем никакого участия, но заколдованные им снежки то и дело доставали жертв с обеих сторон, внося еще больший хаос. Играть в снежки на метлах могло прийти в голову только детям из магического мира. Они летали довольно низко — и для того, чтобы доставать снег, и для того, чтобы в случае чего не было больно падать, хотя Таркс наложил на поле довольно много смягчающих чар, прежде чем разрешил всем летать, и снег на поле для меня теперь мерцал еще ярче. Из-за того, что нас было очень мало, мы все ели за одним столом — гриффиндорским, и я не совсем поняла, как оказалась вместе с этой толпой на поле после завтрака, хотя пришла ближе к концу и не принимала никакого участия в общем разговоре. Но, похоже, ускользнуть незамеченной мне пока не удастся. Что-то мне подсказывало, что Фрай подсела не просто из женской солидарности, и это было как-то связано с тем, что капитаны между собой хорошо общаются. — Ты не играешь с нами, — Фрай кивнула на школьную метлу, которую положила рядом с собой. Все взяли только школьные метлы, чтобы уравнять шансы, хотя битва на поле постепенно принимала вид «все против близнецов», уж слишком хитрыми и пакостными противниками они были. — Так получилось, — хмыкнула я. — Что я единственный ребенок в семье Уизли, который боится высоты и не умеет летать. — Что удивительно, — задумчиво протянула Фрай, наблюдая за Роном, который делал неплохие успехи в том, чтобы стащить одного из близнецов с метлы. Буквально через полминуты они уже покатились по полю, заваливая друг друга снегом. Смех был настолько громким, что слышался даже отсюда. — Уизли никогда не оставались в школе на каникулы. — До тех пор, пока Чарли не решил, что драконам он нужнее, чем нам, — пожала плечами я. — Родители поехали к нему, но решили, что Фред и Джордж на территории драконьего заповедника — это плохая идея. Фрай хихикнула и потерла покрасневший от холода нос. Она была забавной и на нее всегда было приятно смотреть. Она напоминала маленький солнечный зайчик — особенно с учетом того, что ростом не дотягивала мне даже до плеча. Но вместе с этим язык не повернулся бы назвать ее слабой или беззащитной, и на фоне своей квиддичной команды она каким-то чудесным образом не терялась. Но лучшим другом Эдит Фрай во всей школе, несмотря на трепетное отношение к своему факультету, был Дэй Таркс — высокий, холодный, надменный, с совершенно отвратительной привычкой смотреть в упор во время разговора, отчего создается впечатление, что он мысленно делает лоботомию каждому, кто привлек его внимание. Похоже, рейвенкловцы не видели в Фрай никакой угрозы для своего возможного будущего, поэтому дружба между капитанами и наша с Пенни дружба оказывались в разных весовых категориях. Это было слегка обидно и бесконечно лицемерно. Таркс мне не нравился, несмотря на заверения Вуда, что «он нормальный, Уизли, во всяком случае, не хуже тролля», и одного разговора в библиотеке, когда ему понадобилась взятая мной книга по чарам, мне хватило за глаза, чтобы не иметь никакого желания узнавать его поближе, пусть и говорили мы друг с другом предельно вежливо, а книга отправилась к нему уже через несколько минут, как только я дописала эссе. — Ох, похоже, не получится с тобой поболтать, Уизли, — фыркнула Фрай, взяв в руки метлу. Я перевела взгляд на поле — в самом центре потихоньку образовывалась снежная гора из людей. — Кажется, Роберт в самом низу, а декан открутит мне голову, если что-нибудь с ним случится. Я попыталась представить профессора Спраут в ярости, но у меня не вышло. Возможно, она откручивала головы с такой же доброй и милой улыбкой, какой приветствовала всех перед каждым занятием. Я посчитала, что это идеальный момент, чтобы ускользнуть незамеченной и заняться своими делами без возможных надсмотрщиков. В конце концов, с походом в выручай-комнату уже нельзя было затягивать, а вести кого-то за собой просто для того, чтобы все были спокойны, я не хотела.* * *
Склад запрятанных вещей поражал своей бессмысленностью, беспощадностью и бессистемностью. Я была рада тому, что выручай-комната все же существовала, но, оказавшись внутри, едва не взвыла. Даже зная, что Перси не стала бы прятать что-то так, чтобы это вообще никто не нашел, я понимала, что на поиски у меня мог уйти не один час. И, возможно, даже не один день. Здесь было пыльно и мрачно. И казалось, что я могу найти все, кроме того, что нужно, потому что для поисков у меня не было самого важного — памяти Перси. Мне нужно было что-то, что привлекло бы внимание Артура, если бы он вдруг попал сюда. Интересная вещь, маггловский прибор или что-то еще, о чем знали только они двое. А еще ориентиром могли служить книги, потому что их любила Перси. Но это было бы слишком очевидно, если бы кто-то вдруг узнал и захотел уничтожить то, что она оставила. Я пошла вперед, стараясь ни на что не наступать и ни к чему не прикасаться. Для начала следовало понять, конечной была комната или бесконечной — чисто для собственного успокоения. К счастью, через десять минут продираний через хламовные джунгли я уткнулась в каменную стену. Это было хорошо и плохо одновременно, потому что размеры комнаты все равно удручали. Но, в конце концов, до окончания Хогвартса оставалось три года. Я решила, что раз эта комната не меняется и остается одинаковой для всех, можно было разделить ее на секторы и оставлять себе знаки. Здесь было три условных кривых коридорчика между вещами, и я решила пойти прямо, рассудив, что гриффиндорцы редко выбирают обходные пути. Это казалось безнадежным первые полчаса, но потом я даже втянулась так, что пропустила обед и очнулась только ближе к ужину, когда упавший сверху череп какой-то фантастической твари царапнул мне щеку и довольно ощутимо ударил по плечу. Были вещи, которые мерцали магией разных цветов, и к ним я не прикасалась даже в перчатках, которые специально не стала оставлять в башне. Были чьи-то старые свитки, которые рассыпались от прикосновений. Были сомнительного назначения предметы, до которых не хотелось дотрагиваться просто потому что. Были книги с такими жуткими иллюстрациями, что я закрывала их почти сразу, как открывала. И не попадалось ничего, связанного с Перси Уизли. Я продвинулась совсем немного, но, приведя себя в порядок, спустилась на ужин с верой в то, что за три года все равно успею там все перевернуть. Если не успею на пятом курсе, попробую на шестом: будет больше времени и не будет СОВ, которые надвигались так стремительно, что становилось немного страшно. Конечно, в масштабах вселенной дело Перси было гораздо важнее экзаменов, но экзамены были гораздо ближе и реальнее. Придется совмещать подготовку с поисками, но я и так не надеялась выспаться до лета. — Что у тебя с щекой, Уизли? Таркс, похоже, решил напомнить о том, что у уютных сборищ за одним столом тоже бывают минусы. Он сидел напротив меня и почти никогда не принимал участия в разговорах, потому что Фрай рядом с ним болтала за двоих или даже за троих и переговорить ее можно было только всем вместе. Вопрос прозвучал негромко, к счастью, поэтому остальные, увлеченные разговором, не обратили внимания. — Царапина, — подавив желание огрызнуться, сказала я. Идти в больничное крыло из-за такого пустяка не хотелось, а применять на себе заклинания, которые были в конспектах Перси, но с которыми я еще не практиковалась, я не рискнула. Я почувствовала почти безболезненное покалывание и едва успела заметить, как палочка исчезла в рукаве у Фрай — ее магия была очень светлой, почти прозрачной, оранжеватого оттенка. — Спасибо, — негромко сказала я, подозревая, что мне не нужно повышать голос, чтобы быть услышанной, подозревая, что вопрос Таркса предназначался не мне, а мой ответ был просто «картинкой для привлечения внимания». Внутренняя собака-подозревака вовсю параноила, и я допускала, что кто-то обязательно получит по голове после того, как вернется с каникул. Я могла понять эти приступы гиперопеки, потому что со стороны выглядела как человек, которому достаточно дышать, чтобы влипнуть в неприятности, но не была уверена, что смогу к ним привыкнуть. Это была обратная сторона любых отношений с людьми — любят они или ненавидят, их вмешательство в привычный образ жизни неизбежно. Даже если это вмешательство кажется или смешным, или удушающим. Закрытая школа и подростковый период служили катализатором для всего. Здесь очень быстро разлетались слухи, заводились отношения, завязывалась дружба. За один год два близких человека могли сблизиться и отдалиться друг от друга больше десятка раз. Компании раскалывались и создавались заново, уже знакомые люди внезапно раскрывались с совершенно другой стороны. А просто друг очень быстро становился близким другом — что было несложно для людей, которые проводили вместе свободное время почти каждый день. Все это было слишком стремительно для меня, и иногда я чувствовала себя виноватой за то, что не ощущала, возможно, и половины тех чувств, что испытывали ко мне другие. Поначалу я слишком волновалась о том, как справлюсь с миссией «быть Перси Уизли», поэтому по-настоящему моя дружеская привязанность начала просыпаться только на каникулах, когда я осознавала, сколько все эти люди занимали времени в моей жизни и как много хорошего приносили взамен. По-хорошему я не могла злиться за то, что кто-то просто хотел, чтобы я осталась живой и дееспособной к началу нового семестра, и наша жизнь продолжилась бы дальше в таком же приятном, пусть и не всегда стабильном ключе. — Спасибо, что прекратила подставлять Клируотер, Уизли. Я специально отставала от остальных, когда мы шли куда-то вместе, потому что чувствовала потребность держать и своих братьев, и Гарри в поле зрения. К тому же Манен казался мне слишком простодушным и доверчивым, а Фред и Джордж — подозрительно мирными. Все же не хотелось бы, чтобы профессор Спраут открутила кому-нибудь голову, тем более мы только отошли от большого зала, но пока еще не прошли мимо спуска в подземелья. За эти пару минут, учитывая способности близнецов, могло случиться что угодно. — Подставлять? — вкрадчиво переспросила я, останавливаясь. Таркс, по какой-то причине решивший завязать этот разговор, был вынужден замереть в шаге от меня. — Своим гриффиндорским желанием со всеми дружить. — Мое гриффиндорское желание со всеми дружить не должно касаться целого факультета точно так же, как твоего факультета не касается твоя дружба с Фрай, — холодно заметила я. — Нет ни одного школьного правила, которое запрещало бы общаться с другими учениками. А поголовное сумасшествие целого курса не имеет права на такие исключения. Я в очередной раз поблагодарила это тело за рост: конфликтовать, когда не приходится задирать голову, чтобы смотреть собеседнику в глаза, было гораздо легче. Раньше со своим метром с кепкой я казалась себе очень жалкой в такие моменты и компенсировала разницу в росте разницей в громкости голоса, если требовала ситуация. — Мне казалось, — очень тихо и крайне вежливо начал Таркс, — что ты должна как никто другой понимать это сумасшествие. Но попытка получить помощь от кого-то из наших была довольно подлой с твоей стороны. — Если у вас принято общаться с людьми, только если они приносят пользу, это не означает, что все такие, — ядовито сказала я, начиная выходить из себя. Конечно, в волшебной дуэли мне нечего было противопоставить человеку, который с первого курса впихивал в себя столько знаний, сколько могло влезть в голову, но эффект неожиданности был бы на моей стороне. — Я не планировала использовать Пенни или получать от нее помощь с учебой. И у меня нет ни одной причины понимать кучку придурков, решивших, что если я стала старостой и получила немного неприятного внимания профессора Снейпа, то перекрыла им доступ к светлому будущему. — На нашем факультете все добиваются успеха своими силами, — мне показалось, что чем больше раздражения чувствовала я, тем больше спокойствия обретал Таркс. — Не думаю, — он сделал паузу, вероятно, подбирая обтекаемую формулировку, — что ты надеешься удачно выйти замуж. У большинства из нас, как и у тебя, нет денег и связей. И поэтому всем, как и тебе, нужно много работать во время учебы в школе. Не думаю, что ты бы так старалась, если бы не хотела выбраться из нищеты и избавиться от дурной репутации своей семьи. Перси, в отличие от своих братьев, не играла в квиддич, а от необходимости заниматься тяжелой работой по дому ее избавляла магия. Самым тяжелым, что я держала, находясь в ее теле, была стопка книг, поэтому пощечина в моем исполнении была больше обидной, и я подозревала, что мне было гораздо больнее. В этой школе не было глупых детей, но это не означало, что самые умные были на сто процентов приятными. — В следующий раз, если ты заговоришь о моей семье в таком тоне, я найду способ вернуть эти слова тебе в глотку, — медленно проговорила я, заметив, что Фрай уже практически летела по направлению к нам от входа в подземелья, и ее взгляд не обещал ничего хорошего. Остальные, к счастью, уже пропали из зоны видимости. — И если кто-то из наших общих знакомых попросил вас с Фрай присмотреть за мной, пожалуйста, не трудитесь и используйте это время для более полезных вещей. Немногим позже, наконец оказавшись в своей спальне и бросив взгляд на цербера, занявшего торжественное место у изголовья моей кровати, я подумала о том, что одного спящего дракона своими неосторожными и порывистыми действиями все же могла разбудить.* * *
Каникулы принесли мне еще одно неприятное открытие — люди под мантией-невидимкой не отражаются на карте. Я искала Гарри, пропавшего отовсюду, по всему замку, до тех пор пока он не возник в библиотеке. А потом, спустя пару минут, исчез снова, прямо у меня на глазах. Судя по всему, мародеры постарались оставить себе как можно больше вариантов скрыться, потому что Питер Петтигрю в своей анимагической форме тоже не был показан, как и остальные животные. Это, к сожалению, означало, что василиска в следующем году я тоже не увижу. Потом Гарри появился в одном из заброшенных кабинетов на четвертом этаже, неподалеку от библиотеки, и продолжал возникать там почти каждую ночь после отбоя, вероятно, воспользовавшись тем, что я не ставила сигналки на каникулах. Я выждала до конца недели — один раз с ним сходил Рон, после чего они едва не поругались из-за разницы во мнениях — и в воскресенье ночью, дождавшись, пока Гарри снова застрянет на том же месте, пошла за ним. Профессор Дамблдор уехал на следующий день после рождества и до сих пор не вернулся. А я переживала, что такое долгое воздействие будет иметь весьма неприятные последствия. Класс был пустым, не считая пары сломанных парт и стульев, и Гарри, сидевший на полу и завороженно смотревший в зеркало, даже не отреагировал на мое приближение. Я бросила взгляд только на старинную кованую раму с гравировкой, но смотреть не стала. Очистила заклинанием пол от пыли и уже привычным жестом наложила согревающие чары, чтобы нам обоим не пришлось сидеть на холодном камне, а после устроилась рядом и осторожно накинула свою мантию на худые плечи, ссутулившиеся под тканью огромной футболки. Маленький Гарри Поттер так спешил сюда за своим маленьким счастьем, что даже не думал о тепле. Мне стало горько. — Снимешь с меня баллы? — отстраненно спросил он, с видимым усилием заставив себя отвернуться от зеркала и посмотреть на меня. — А нужно? — пожала плечами я. — Это остановит тебя в следующий раз? Гарри мотнул головой, но в выражении его лица появилось что-то виноватое. Свет Люмоса на кончике палочки из остролиста дрогнул, а потом и вовсе погас. Лунного света, пробивавшегося в высокие окна, было достаточно, чтобы не потеряться, но и только. Поверхность зеркала Еиналеж стала темной и начала напоминать виток неосвещенного коридора, из-за чего стало слегка жутковато. — Я делаю что-то неправильное? Временами Гарри Поттер казался еще более сложным ребенком, чем Гермиона, которая делала стремительные успехи и уже ссорилась с Лавандой не чаще раза в неделю, после чего обязательно с ней мирилась. Он рос в ужасных условиях, был слегка нестабильным, но доброжелательная атмосфера в башне как будто укрепляла его, делала сильнее. Гарри было легче всех подойти ко мне с вопросом, и он умел слушать — так проникновенно и внимательно, что чувство собственной важности пело и плясало от одного разговора. У него не было особенных проблем с учебой или с поведением, но все это тем не менее казалось просто фасадом, за которым скрывалась сосущая бездна боли и одиночества. Эта бездна накрывала меня с головой каждый раз, когда вокруг не было шума и гриффиндорских декораций, зато был маленький несчастный мальчик. — Да, — честно сказала я. — Ты делаешь себе больно. Говорить с Гарри о личном было даже тяжелее, чем с Флинтом. При разговоре с последним хотя бы не было ощущения, что его можно сломать одной неосторожной фразой. — Я знаю, что ты думаешь, что я не понимаю, — мягко продолжила я. — К счастью, с моими родителями все в порядке. Они замечательные, и я надеюсь, ты сможешь приехать к нам на каникулы и познакомишься с ними. Никто в здравом уме не променяет свою семью на сомнительную славу, поэтому да, если смотреть с этой точки зрения, никто из нас не поймет тебя. Но, думаю, много кто в этой школе, посмотрев в это зеркало, может увидеть свою маму. И я боялась, что увижу свою. Ту, что звала меня «дорогая». — Почему — много? — неожиданно спросил Гарри. Возможно, он представил полную школу сирот, и это его покоробило. — Потому что все, кто сейчас учится, родились во время войны с Волдемортом, — пояснила я. — И не все оставались в таком счастливом неведении, как магглорожденные. Но даже если не брать это в расчет, люди гибнут каждый день. Терять родителей тяжело в любом возрасте, и когда успел их узнать, и когда не успел. Тебе не станет легче, если ты узнаешь, что ты не один такой, но все же люди, которые могут понять тебя, гораздо ближе, чем ты думаешь. Гарри нахмурился. Ему не нравилась такая уникальность, но, похоже, еще тяжелее было осознавать, что у людей вокруг полно своих драм. Мне самой потребовалось довольно много лет, чтобы понять это. И все же это знание немного помогало жить и двигаться дальше. Потому что миллионы людей тоже несли свое горе и двигались дальше. Вместе с планетой, галактикой и вселенной. — Твои родители всегда с тобой, — сказала я, легко погладив Гарри по спине. — И я сейчас говорю не о чуши вроде «они в твоем сердце». Ты можешь мне не верить, но обещаю, у тебя будет возможность проверить мои слова и, может быть, даже поговорить с кем-нибудь из родителей через несколько лет. Я не боялась дать Гарри ложную надежду, потому что как минимум знала, где находится воскрешающий камень. А как максимум он все равно попадет Гарри в руки рано или поздно. Если мы, конечно, не в дамбигаде. — Только не говори, что это предчувствие, — попросил меня Гарри, поднимаясь на ноги, и я с облегчением услышала в его голосе веселые нотки. — Лаванда уже достала. — Не буду, — пообещала я, вставая и с сожалением забирая свою мантию, потому что Гарри в ней просто запутался бы. Но, с другой стороны, с согревающими чарами ему было бы намного удобнее двигаться. — Я больше не приду сюда? Я не видела его лица, потому что уловила в зеркале какое-то движение и замерла, справляясь с неприятными ощущениями. Даже если абстрагироваться от суеверий, волшебное зеркало в темной комнате выглядело довольно пугающим. — Думаю, что нет, — честно ответила я. — Когда директор вернется, скорее всего, оно будет убрано в другое место. А до этого момента — прости, мне придется запереть дверь. Желательно всеми четырьмя известными мне заклинаниями, правда, кто-то наверняка уже успел удивиться моему произволу на третьем этаже, поэтому вплавлять дверь в косяк, пожалуй, не стоило, иначе это уже станет моим почерком. — Можно? В последний раз? На минуту? Я не могла отказать. Даже если минута превратится в две. Вот только сама невольно посмотрела в зеркало, когда зажигала Люмос. Три картины медленно и тягуче сменились одна за другой, будто зеркало Еиналеж позволяло мне самой выбрать, чего я желаю больше всего. Первую картину я сразу же засунула вглубь сознания, не позволяя себе думать об этом в ближайший год минимум. На второй и правда была моя мама — тонкая, хрупкая, тающая, с печальной улыбкой, из-за чего сжалось сердце. Появилось искушение посмотреть на нее подольше, но я отогнала его усилием воли. А на третьей картине я, стоя посреди выручай-комнаты, открывала какую-то деревянную шкатулку.* * *
— Доброе утро, Уизли. Я несколько секунд раздумывала о том, проигнорировать приветствие или ответить на него, но все же решила быть вежливой. Тем более что Фрай, стоявшая рядом с Тарксом, скрестив руки на груди, ничего плохого мне не сделала. — Доброе утро, — отозвалась я, отодвигая стопки книг в сторону, чтобы не отгораживаться от тех, кто, судя по всему, пришел со мной поговорить. Я могла выбрать любое место в пустой библиотеке, но сидела все равно за привычным столом. Пустота на соседних стульях отзывалась неприятно и почти тоскливо, хотя я понимала, что в привычной компании не смогла бы сбегать в выручай-комнату, никому о ней не рассказав. — Я приношу извинения, Уизли. У меня не было права так говорить о тебе и о твоей семье. Пожалуй, меня задело твое мнение о моем факультете, но я перегнул палку, пытаясь задеть тебя в ответ. Таркс выглядел как человек, которого заставили сюда прийти, но все же никто не заставлял его извиняться. И, казалось, произнеся это, он почувствовал какое-то подобие облегчения. Я перестала злиться, когда появились дела поважнее. Мне не сложно было принять извинения, но не хотелось, чтобы это обязывало к дальнейшему общению. Что в этой, что в прошлой жизни я спокойно принимала тот факт, что не нравилась гораздо большему количеству людей, чем нравилась, но все же пересекаться с неприятными людьми лишний раз не хотелось. — Извинения приняты, — сказала я, понимая, что молчание слишком затянулось. — Но надеюсь, тебе больше не придется переходить на личности в разговоре со мной. Мы смотрели друг другу в глаза довольно долго, и в конце концов я дождалась согласного кивка. — Если твои намерения насчет Клируотер… Похоже, выражение на моем лице говорило само за себя, и это заставило Таркса заткнуться. — Мы сами разберемся, — я постаралась, чтобы голос звучал мягко, но, кажется, получилось не очень. — И не будем мозолить глаза. Поэтому я надеюсь, что ей не придется нарываться больше на отработки из-за чьего-то недовольства. Он еще раз кивнул и, к счастью, ушел. Но Фрай осталась и с готовностью уселась на один из стульев — тот, что стоял ближе к окну, и его обычно занимал Вуд. Она не выглядела недалекой или глупой, но все же в библиотеке смотрелась и вполовину не так уместно, как на квиддичном поле. Наверное, я на квиддичном поле выглядела точно так же. — Гриффиндорцы сумасшедшие, серьезно, — без предисловий начала Фрай. — Влепить оплеуху тому, кто как минимум в два раза сильнее… Если мне понадобится кто-то, кто будет готов сунуться к мантикоре, я позову тебя. Как рука? Я посмотрела на свою правую ладонь, которая перестала болеть в тот же вечер, подумав, что за свой удар тоже стоило бы извиниться. Но поезд уже стремительно умчался подальше от сумасшедших. — Нормально. — Он бывает редкостным козлом иногда, ему полезно, не переживай. Но не держи на него зла, — беззаботно, будто мы говорим о том, что ели на завтрак, попросила Фрай. — Они не просто так ведут себя как засранцы. С ними и правда по большей части общаются, чтобы получить помощь. Это не значит, что я одобряю их своеобразные попытки защитить друг друга, — поспешно сказала она, заметив иронию на моем лице. — И много кто просто завидует тебе, Уизли. Хотя бы потому, что у тебя, в отличие от них, есть друзья. — В таком случае им стоит решать свои проблемы с психологами, — буркнула я, откладывая перо. Я сидела в библиотеке с раннего утра, придя сюда задолго до завтрака, потому что на каникулах она условно была открыта всегда, чтобы убедиться в двух вещах: что зеркало Еиналеж не просто проецирует мысли, но действительно показывает сокровенные желания, и информация, которую оно отражает, достоверна, и что если манящие чары не действуют на предмет, который четко себе представляешь, значит, не подействуют и какие-либо поисковые. А значит, куковать мне в выручай-комнате до скончания времен, но я хотя бы примерно знаю, что ищу. Остается только надеяться, что в шкатулке не яйцо с иглой. — Не знаю, о ком ты, — честно сказала Фрай. — Но надеюсь, это классные ребята. Я хотела разрешить недоразумение и сказать, что никто из «наших общих знакомых» не просил присматривать за тобой. Когда мы предлагали, они сказали, что ты будешь в ярости, если поймешь. Но я все равно собираюсь присматривать за тобой до конца каникул, Уизли, потому что меня об этом попросила твой декан. Я удивленно захлопала глазами. Мы с профессором МакГонагалл пересекались только один раз за прошедшую неделю — за обедом в большом зале в среду, когда пожелали друг другу счастливого рождества. С этого момента мы даже не виделись, потому что профессора редко появлялись за своим столом. Я подозревала, что у них было полно дел, которые стоило успеть за каникулы, поэтому ученики по большей части оставались сами по себе. Я старалась не упускать из виду своих, поэтому не проводила больше в выручай-комнате так много времени, как в первый день, и ходила туда ранним утром, зная, что до завтрака Фред и Джордж не будут устраивать ничего неординарного. В конце концов, они росли в семье Уизли. А в семье Уизли принято считать, что подвиги нужно совершать на полный желудок. — Не беспокойся о своей гордыне, Уизли, — фыркнула Фрай. — Я провожу зимние каникулы в Хогвартсе каждый год, поэтому с четвертого курса за всеми присматриваю. Это вроде как моя негласная обязанность. А профессор МакГонагалл переживает, что без Вуда ты две недели просидишь без еды и не заметишь. Ты, знаешь ли, устраиваешь ее как староста, и она не хотела бы тебя кем-то заменять, если ты вдруг умрешь от голода. Поэтому сейчас мы с тобой идем на завтрак. Я вздохнула, но возражать не стала. В конце концов, любые подвиги, даже небольшие и незначительные, стоило совершать на полный желудок.