* * *
Джемма редко задерживалась в библиотеке. Обычно она брала книги и возвращалась в гостиную или шла в одну из учебных комнат в подземельях. Это объяснялось тем, что почти никто из слизеринцев не любил находиться далеко от своей гостиной, особенно в одиночестве, и все неприятности происходили с ними неподалеку. Исключения были, но в свободное время Джемма предпочитала находиться там, где любой смог бы ее найти. Поэтому я слегка удивилась, когда она села за один стол со мной — не на то место, которое чаще всего занимал Флинт, и не туда, где раньше садился Оливер. Джемма как будто бы специально передвинула один из стульев так, чтобы оказаться напротив меня. Хотя было бы лучше, если бы кто-то, наконец, закрыл собой вид на окно. Отсутствие Оливера ощущалось почти так же, как пустота на месте вырванного зуба. Оно до сих пор было настолько непривычным, что я непроизвольно обводила эту пустоту взглядом, а после, незаметно для себя, начинала всматриваться в размытый мир за стеклом. Скоро будет уже три месяца как мы не разговариваем, но я подозревала, что не привыкну и за три года. Это была самая меньшая из проблем, но именно из-за своей локальности она догоняла меня в те моменты, когда я позволяла себе перезагрузиться и пару минут ни о чем не думать. — Что-то случилось? — спросила я, отложив в сторону черновик с рунными цепочками, которые выстраивала все утро. Это было последнее домашнее задание на эту неделю (продвинутый курс в этом году заставлял скучать по бесконечным руническим переводам — как оказалось, они были самой легкой частью обучения и теперь остались далеко в прошлом, а мы каждые две недели получали индивидуальные задания, над которыми приходилось думать больше, чем над всеми остальными предметами вместе взятыми). Я освободила себе воскресенье ради собрания старост (итоги осени и планы на зиму) и отработки. — Скучала по тебе. Я почувствовала укол вины. Это было одной из вещей, которую я, замкнувшись на своих мыслях, постоянно упускала — общение с друзьями. Молчать было легче, чем разговаривать, и большую часть времени я проводила в башне, в шуме гриффиндорской гостиной, и если говорила, то едва ли не со всеми сразу, на поверхностные или совсем далекие от личного темы. Стивенсон, который из-за уменьшения количества предметов в этом году успевал быть просто идеальным старостой, постоянно придумывал новые способы держать буйство факультета в узде и при этом не терять (почти) никого из вида. И, что важнее всего, у него каким-то чудесным образом получилось сделать так, чтобы гриффиндорцы (за редким исключением) теперь делились на группы не по возрасту, а по интересам, и более старшие так или иначе приглядывали за младшими. Правда, теперь все прикрывали друг друга на ночных прогулках. Но по большей части я брала это на себя, потому что у меня была карта (а еще — из-за тысяч мыслей я засыпала далеко не сразу), и из плохого и хорошего копа мы со Стивенсоном превратились в дневного и ночного. Бодрящее зелье, которое мы с Пенни сварили на двоих месяц назад, стремительно уменьшалось, и чтобы не доводить тело Перси до изнеможения, я отсыпалась в те дни, когда занятия начинались не с самого утра. — Прости меня, — выдохнула я, перебираясь к Джемме поближе. Говорить о таких вещах ей было по-прежнему тяжело, и, вероятно, я конкретно допекла ее своей отстраненностью, если она решилась. В этом году Джемма впервые в жизни собиралась остаться в замке на каникулах, чтобы не доставлять дополнительные неудобства своей тетушке, и отказалась от приглашения в Нору по той же причине. Я всерьез думала о том, чтобы никуда не ехать, но пока еще ни с кем это не обсуждала. — Дело не в том, виновата ли ты в чем-то, — сказала Джемма, неожиданно посмотрев мне прямо в глаза (она редко так делала, и я была ей благодарна — смотреть ей в глаза временами было по-настоящему тяжело). — А в том, что ничего нам не рассказываешь. — “Нам”, — отозвалась я. — Это тебе и Пенни? Джемма резко опустила взгляд. Она делала так каждый раз, когда не хотела лгать, и это был ее способ сказать что-то вроде “ты не хочешь знать”. — Мне пока… — медленно начала я, подбирая слова. — Не о чем говорить. Но я не бегаю от вас, если вы этого боитесь. — Выглядит иначе, — подперев подбородок кулаком, произнесла Джемма. Я, наконец, обратила внимание на то, что лежало перед ней — подшивка “Вестников зельевара”, судя по объему, за последние пять или шесть лет. Для всех, кто ходил на продвинутый курс зельеварения, этот журнал был чем-то вроде личной библии, потому что профессор Снейп тоже следил за изменениями, и часто вносил вопросы по каким-то нововведениям или открытиям в контрольные. Потому что считал, что те, кто интересовался его предметом, должны были выходить за рамки школьной программы. Джемма претендовала на проект в следующем году, поэтому должна была знать его наизусть, чтобы в любой момент быть способной ответить на каверзный вопрос. Профессор Снейп задавал их внезапно, даже если они не относились к теме урока, и как будто вел в своей голове подсчет личных баллов. — Я покажу тебе место, где действительно прячусь, — пообещала я, притянув к себе черновик с домашним заданием по рунам и перо с чернилами. Окинув его свежим взглядом, заметила несколько ошибок, хотя переключилась всего на пару минут. В этом было что-то обнадеживающее. — Немного позже. — Хорошо, — легко согласилась Джемма и вернулась к чтению, однако уже через пару секунд снова подняла голову и посмотрела на меня в упор, привлекая внимание. — Это то место, где ты пряталась от нас тогда? — Нет, — покачала головой я, оценив иронию — туалет Миртл, в котором пряталась Перси, был гораздо ближе к подземельям, чем гриффиндорская гостиная. — Там, где я пряталась от вас, мне уже не рады. Хотя это не означало, что мне не придется туда идти. Было слишком много вопросов, ответ на которые могла дать только Миртл, и я надеялась, что этот факт заставит ее почувствовать себя достаточно важной, чтобы сменить гнев на милость. — Мне несложно нарушить правила, чтобы помочь тебе, Перси, даже если это что-то опасное, — неожиданно сказала Джемма. — Твой факультет снимет с меня кожу, если я заставлю тебя сделать что-то опасное, — проворчала я, хотя дело было, конечно, не в Слизерине. Для меня Джемма не была хрустальной статуэткой, но мне казалось, что на этот год она пережила уже достаточно потрясений. — Но спасибо. Ничего не ответив, Джемма протянула руку и осторожно заправила прядь волос мне за ухо. Я невольно вздрогнула, но не оттого, что ее пальцы были холодными. А оттого, что это было первое чужое прикосновение за множество долгих и трудных дней.* * *
Флакон от яда неприятно оттягивал карман мантии, хотя обычно я не замечала тяжести того, что запихивала туда. Я носила его с собой весь день, хотя не совсем понимала, зачем именно. Возвращать его на место не хотелось, как и ставить на стол рядом с теми предметами, которые создавали уют. Колокол на ужин прозвонил двадцать минут назад, и я не была уверена, что хочу на него успеть, но все же шла вниз, потому что оставаться в пустой гостиной мне хотелось еще меньше. Я дошла до лестниц, которыми почти не пользовалась, но уже больше по привычке, чем из-за страха высоты, который, впрочем, никуда не делся. Вместе с отказом от уроков астрономии из моей жизни ушла необходимость постоянно преодолевать себя. Из чего-то по-настоящему некомфортного остались только уроки ЗОТИ, которые, пусть и без прежнего фанатизма, были направлены именно на вывод из уютного кокона. И, конечно, василиск (одна штука), тайная комната (одна штука) и дневник Тома Реддла (одна штука). Я собиралась пойти обратно в коридор, к одному из ходов, но, увидев знакомую светлую макушку на площадке пятого этажа, вздохнула и спустилась на лестницу. Та, словно издеваясь, снялась с места довольно резко, заставив меня вцепиться в перила. Но не смотреть вниз было достаточно для того, чтобы не словить приступ паники. Легкий ужас и рядом не стоял с тем, что я испытывала, когда где-то рядом полз василиск, но вместе с этим он был как небольшой глоток свежего воздуха. Как будто последние недели я покрывалась пылью из собственных мыслей, и ее скопилось так много, что скоро станет совсем тяжело двигаться. — Привет, — произнесла я, оказавшись на площадке пятого этажа и оценив масштаб бедствия: несколько учебников и пергаментных свитков были приклеены над аркой, ведущей в коридор. Магии (незнакомая, бирюзового цвета) было совсем немного — это означало, что заклятие слабое или несерьезное. Пенни подозревала, что что-то происходит, когда она этого не видит. Я была склонна с ней согласиться — Джинни, конечно, больше не ввязывалась в драки, но неожиданно налегла на учебу и несколько раз спрашивала у Фреда и Джорджа о подляночных заклинаниях, которые, впрочем, ей пока не давались. — Привет, — беззаботно отозвалась Луна. — Тебя не затруднит? Она говорила так, будто досадные случайности происходили каждый день, сами собой, без чьего-либо мерзкого участия. Как давно это произошло? Сколько людей прошло мимо? Приклеивающее заклинание снималось простой Финитой (которую, какая досада, изучали только на втором курсе, потому что у первокурсников, как правило, не хватало на нее сил). Для студента Рейвенкло такие вещи были еще более унизительными — они указывали на то, что у кого-то недостаточно знаний, чтобы справиться самостоятельно. — Как давно ты здесь? — мягко спросила я, помогая ей вернуть учебники и свитки в рюкзак. Голодное урчание в желудке Луны пока еще удавалось игнорировать, но я определенно знала, что если увижу магию такого цвета в коридорах, то кому-то точно не поздоровится. — Ты же знаешь, что могла бы пойти на ужин и потом попросить помощи у Рона или у Фреда с Джорджем, правда? Не говоря уже о старостах. — Есть вещи, которые не терпят промедлений, — легко сказала Луна. — Ты спустилась и помогла мне раньше. Я могла бы не спускаться. Или с самого начала пойти другим путем. Но Луну это, казалось, совсем не волновало. Она ценила поддержку Уизли (немного агрессивную и местами топорную — ну тут уже как умели) и лояльность некоторых гриффиндорцев. Но с Рейвенкло ее поддерживала только Пенни (которая уже снова практически шла против всех со своей протекцией, но физически не могла находиться рядом с ней все время). Я была уверена, что больше всего Луна хотела бы, чтобы ее признал еще кто-то из рейвенкловцев. И, как бы я старалась не думать об этом, пора было вспоминать, что авторитетом на факультетах обладали не только старосты. Сторонние проблемы следовало решать параллельно, потому что иначе они могли нанести удар с самой неожиданной стороны. — Идем, — сказала я, потянув Луну за собой, когда дождалась лестницу вниз. — Может, ты еще успеешь на десерт? Или хочешь, я покажу тебе, где кухня? — Думаю, господа эльфы сейчас и так заняты, — покачала головой Луна и, посмотрев на меня, неожиданно улыбнулась. Так тепло и чудесно, что мое сердце невольно екнуло. Я почувствовала себя живой уже второй раз за десять минут — и, похоже, в этом состояла магия Луны Лавгуд. — Рада видеть тебя, Перси. Джинни скучает по тебе. — Джинни видит меня каждый день, — вздохнув, сказала я, хотя понимала, к чему это. Из своего угла в гостиной (куда временами перебиралось полфакультета) в последнее время я смотрела только на Фреда с Джорджем. Как для того, чтобы поднять себе настроение. Так и для того, чтобы найти немного решимости. Правда, теперь решимость могла потребоваться на то, чтобы перестать быть плохим другом и плохой сестрой. Но перед этим следовало кое-что решить. — Ты не пойдешь? — спросила Луна, когда я мягко погладила ее по плечу и подтолкнула к приоткрытой двери в большой зал. С этой позиции я увидела все, что мне нужно. — Нет, — мотнула головой я. — Ты права: есть вещи, которые не терпят промедлений. Луна улыбнулась — снова — но уже какой-то совсем другой (иной) улыбкой, из-за которой я невольно вспомнила о профессоре Трелони, и, подняв голову и расправив плечи, отправилась за свой стол. А мне оставалось только развернуться в сторону подземелий.* * *
Профессор Снейп редко бывал на ужинах, исключая праздничные, во-первых, потому что терпеть не мог профессора Локхарта, во-вторых, потому что терпеть не мог людей. За ужином, как правило, собиралась вся школа — в особенности те, кто по каким-то причинам не дошел до большого зала в обед. У меня не было никаких ожиданий. Я подозревала, что у слизеринцев явно был какой-то условный стук, потому что они могли попасть в кабинет к декану в любое время (за исключением тех моментов, когда тот запирался в лаборатории). Возможно, так было и сегодня — на карте мародеров подземелья не отображались, поэтому оставалось полагаться только на удачу. Которой я особо не располагала, поэтому после недели бесплодных попыток прорваться сюда еще в октябре переключилась на то, чтобы поймать профессора Снейпа после урока или в коридоре. Однако, похоже, копила ее именно для этого момента, потому что после короткого стука плотно закрытая дверь слегка приоткрылась, и за ней раздалось негромкое “Войдите”. Кабинет профессора Снейпа был соединен дверями с классом зелий и кладовкой с ингредиентами, поэтому любому удавалось не раз и не два рассмотреть хоть что-нибудь. Здесь было довольно тесно — книжные шкафы и полки с заспиртованными тварями очень сильно съедали пространство. Заваленный свитками стол тоже не способствовал ощущению уюта. Стулья (даже самые неудобные) для посетителей отсутствовали, но уже с первой секунды и так становилось ясно, что гостям здесь не рады. — Прошу прощения за беспокойство, сэр, — вежливо сказала я в ответ на ледяной взгляд, встретивший меня за горой пергаментов. Прямо сейчас профессор Снейп был чем-то похож на чудовище, уползшее в свою нору и искренне недоумевающее, какого, собственно, черта люди нашли его и здесь. Его можно было понять. — Мне нужно поговорить с вами. Я подозревала, что мне повезло только потому, что профессор Снейп кого-то ждал. И у меня было катастрофически мало времени для того, чтобы объясниться. Поэтому, не дожидаясь вопросов, вытащила флакон из кармана и, сделав два шага вперед, осторожно положила его на более-менее свободный от свитков край стола. — Откуда это у вас? Внутренний блок творил чудеса (а может, этому способствовала выдержка) — профессор Снейп даже не дернулся. Он переводил острый взгляд с флакона на меня, и с каждой секундой ощущение давления становилось все сильнее, даже притом, что я не смотрела ему в глаза. Как никак, в прошлом году Волдеморту не требовался никакой контакт, чтобы уловить поверхностные мысли. Похоже, что для сильного эмоционального фона ничего подобного тоже не было нужно. — Мне дал его кто-то из ваших учеников, сэр, когда я училась на четвертом курсе, — прямо ответила я, понимая, что если разговор не пройдет нормально сейчас, то вернуться к нему будет очень сложно. — Кто? У профессора Снейпа был просто талант создавать атмосферу допроса — как на уроках, так и в менее формальной обстановке. Я чувствовала себя неуютно и прилагала огромные усилия, чтобы стоять прямо, сцепив руки за спиной. Мне нужен был этот разговор. — Я не помню, сэр, — сказала я. — Но у меня сохранилось некоторое количество воспоминаний из того времени. У меня не было возможности просмотреть их, чтобы сказать вам точно. Вероятно, эти люди уже выпустились, сэр. — Почему вы не пришли ко мне сразу? У меня было тысяча и одно объяснение, почему, — например, потому что профессор Снейп игнорировал мое существование вне своих занятий (и, как ни прискорбно, имел на это полное право), но бросаться обвинениями было бы очень плохой идеей. Я готовила целую речь — на случай какого-нибудь “у вас есть тридцать секунд на то, чтобы объяснить мне, что происходит, иначе я начну снимать с вас баллы” — но прямо сейчас все заученные слова испарились под тяжелым взглядом. Вывернуть содержимое своей головы и правда было бы легче, чем объяснить, что в ней происходит. — Я не была уверена в том, что это ваше, сэр, — помедлив, произнесла я. — До вчерашнего дня. Возможно, в этот момент профессор Снейп в очередной раз пожалел, что нет правила, запрещавшего именно гриффиндорцам посещать уроки зельеварения. Он медленно протянул руку и взял флакон двумя пальцами. На долю секунды выражение его лица изменилось — как меняется выражение лица человека, у которого разом подтверждаются самые худшие опасения. Каким бы тяжелым ни был какой-либо сосуд, человек, работающий с ним годами, всегда может определить по весу, пустой тот или полный. — У меня нет объяснений, сэр, — не дождавшись вопроса, сказала я. — Я ничего не помню. Поэтому мне нужна ваша помощь. “Помощь” было самым опасным словом сегодняшнего вечера. Оно могло прозвучать неуместно и все испортить. Передо мной сидел не добрый профессор из сказки, и даже не совсем злой профессор, который мог бы извлечь для себя какую-то выгоду. Передо мной сидел искалеченный жизнью профессор, который ненавидел людей больше, чем себя самого, и которому было бы легче стереть мне память и докапываться до сути самостоятельно, чем постоянно держать в голове нежелательные опасения. Чудовище в этой норе все еще хотело оказаться как можно дальше от тех, кто преследовал его своим навязчивым желанием. — Завтра в восемь, — отрывисто бросил профессор Снейп, и дверь за моей спиной призывно открылась, показывая, что мне пора. — Не опаздывайте. Я вышла, не прощаясь, и дверь за мной закрылась с таким грохотом, что сразу стало понятно: за сегодняшний день, возможно, это было самое разумное решение.