Фрезия и Олеандр

      Гермиона открывает портал в укромное место, каждый раз делая с опаской — об этом могут узнать и тогда… Тогда она окажется не правильной девочкой, не защитницей друзей и всего мира от тёмных сил. Гермиона Грейнджер будет всего лишь сломанной грязнокровкой, неспособной остановиться, когда того требуют моральные принципы. В битве за Хогвартс она сделала единственную глупость, но теперь уже поздно исправлять прошлое — сделанного не воротишь. Она создала тюрьму для Беллатрисы Лестрейндж, скрытую от всех. Снова отправить её в Азкабан показалось курортом — она провела там четырнадцать лет и не сошла с ума, так почему же Гермиона должна была позволить той попасть туда, если она сделает всё намного правильнее, намного более эффективно. Беллатриса ненавидит таких, как Гермиона, и пусть она будет мучить её своим присутствием так часто, как только может — её жизнь зависит именно от неё, она и шагу не ступит без неё, находясь под заклинанием.       Проходя с километр по лесу, Гермиона оказывается у скромного деревянного домика с разрушенными окнами и покосившейся крышей. Стоит ей зайти внутрь, сняв заклинание, помещение становится совсем другим — уютным и большим, с единственным тёмным местом под самой крышей.       На чердак Гермиона поднимается тихо, ступая на носочках по ступеням и прислушиваясь к тому, что творится внутри — Беллатриса часто разговаривала сама с собой. Единственное развлечение, которое у неё осталось. Но все её слова сливались в один звук, который Гермиона так и не смогла пока разобрать.       — Гермиона Гр-рейнджер, — Беллатриса поднимает голову от пола, когда Гермиона входит в комнату. — Ты вернулась так скоро? Неужели соскучилась по своей пленнице, милая грязнокровка?       Беллатриса бросается вперёд, но ударяется о защитное заклинание, которое не позволяет ей пройти невидимую преграду и коснуться Гермионы.       — Ты тоже не меняешься: всё ещё думаешь сбежать? Это персональная тюрьма для тебя, Беллатриса, я продумала всё слишком хорошо, — Гермиона подходит ближе и щит сдвигается вперёд, отодвигая Беллатрису так, что она проскальзывает по деревянному полу, оставляя царапины из-под ногтей.       — Что ж, ладно, — она встаёт с колен, отряхивая с юбки невидимую пыль. Гермиона замечает, что наряд Беллатрисы изменился. Раньше она скрывала себя полностью одеждой, новым и новым слоем, сейчас же у неё открыты руки до локтя и шея, позволяя взглянуть на белую кожу в глубоком декольте. — Герми-Герми, я что-то вижу в твоём взгляде, — Беллатриса смеётся, подходя ближе и стараясь вновь установить зрительный контакт. — Неужели малышка жаждет чего-то другого, кроме глупых речей и молчаливого присутствия. Я привыкла, и это уже перестало меня злить. Так что развлеки меня.       — Развлечь? — Гермиона переспрашивает, не сразу понимая, что она не ослышалась.       — Убери этот щит и поймёшь. Ты же знаешь, что я не смогу использовать заклинания, благодаря этому, — она поднимает руки, показывая запястья с браслетами, которые не позволяют ей использовать чары, пока их не снимет тот, кто наложил заклинание. — Нет причин убивать тебя, я застряну тут навсегда с твоим смердящим трупом и застывшей ухмылкой на губах «я победила».       Гермиона отворачивается, отходя к шкафу. Ей непонятно, почему от предложения Беллатрис у неё сжались мышцы живота — она же её ненавидит. За шрамы на руках, за страдания друзей, за жизни других волшебников, которые она успела отнять, пока не исчезла для всех, оставив после себя только волшебную палочку. В любом случае Беллатрис права — она не сможет сделать ей больно, так что же она теряет? Самолюбие? Репутацию или свою душу, принимая вариант Беллатрисы за единственно правильный.       Взмахом палочки Гермиона снимает щит. Беллатриса замечает её движение, но тянет, чтобы сделать шаги, создавая напряжение и закладывая страх в прямостоящую Гермиону. Вдруг она ошиблась? Беллатриса оказывается за спиной так быстро и тихо, что у Гермионы перехватывает дыхание — она же убийца.       — Так-так, девочка выросла и будет играть по новым правилам? — Беллатриса жёстко разворачивает Гермиону за плечи, толкая назад и прижимая к шкафу. Её растрепанные волосы щекочут лицо, а изучающий взгляд как будто снимает кожу, залезает под мышцы и кости, достигая мыслей — она знает, о чём думает Гермиона. Беллатриса выдыхает в губы Гермионы, заставляя ту приоткрыть их от горячего дыхания. Гермиона сразу прикусывает губу, ругая себя за такую реакцию — она не должна. Только опуская взгляд, Гермиона обращает внимание на бюст Беллатрис, на котором так аппетитно вьются синие и фиолетовые венки. Кожа такая тонкая и белая, что Гермиона вспоминает про олеандр. Красивый и опасный цветок, способный убить своим ядом. Беллатриса вполне способна и на такое.       Губы соприкасаются в давящем и сминающем поцелуе, но стоит приоткрыть губы и обе сливаются в совершенно другом поцелуе. Гермиона плохо понимает, где заканчивается она сама и начинается Беллатрис, её бескровные губы и мягкий язык. Закрывая глаза, Гермиона чувствует, как Беллатрис ещё сильнее надавливает на неё так, что в поясницу больно упирается полка, заставляя слегка простонать.       Рука Беатрис раздвигает её ноги с силой, фиксируя своей так, что Гермиона не в силах сжать их вновь. Клетчатая юбка задирается вверх. По коже приятно проходится чердачный холодный воздух, но только потом Гермиона понимает, это пальцы Беллатрис. Бельё она сдёргивает сильно, оставляя следы от резинки, но боль сменяется совсем другим. Гермиона даже отрывается от поцелуя, чувствуя внутри себя разжигающееся пламя от льда, перед глазами не вовремя появляются тёмные пятна, как при обмороке, настолько ей приходится по вкусу власть Беллатрис и её проникновение.       — Ну что, Грейнджер, продолжать, или снова посадишь меня на цепь?       Гермиона не удостаивает её ответа, сама опускаясь вниз: она понимает, это обман — ничего она не решает. Её власть заканчивается созданием тюрьмы, тогда как в ней порядки устанавливает Беллатрис. Она выжидала, проверяла Гермиону, усмехаясь над тем, что девчонка не сделает первый шаг, слишком уж она аккуратна и правильна, как фрезии. Она не создаст хаос, но сможет помочь Беллатрис.       У неё было время подумать здесь о Тёмном лорде, о войне, даже о заключении в Азкабане — всё блекло с тем, как интересно верховодить одной единственной грязнокровкой. Может, это не даст ей ничего, зато Беллатрис чувствует, как бьётся сердце Гермионы, когда она впивается в её маленькую грудь, кусая её, стараясь оставить как можно больше следов своего присутствия — она вернётся, может, не сразу, понимая, что натворила, но здесь, с Беллатрис, Гермиона чувствует, с какой силой можно ненавидеть человека, но позволять делать с собой такое.       Гермиона прижимает к себе Беллатрис за шею, сжимая мышцы в последнем движении, чтобы обмякнуть в её руках. В её руках, которые оставили на коже шрам и которые создали для неё её собственный тёмный уголок.