Антимиры

      Каринка проснулась рано и подумала, что это она зря. Было утро субботы первой недели сентября, и в такой славный час полагалось спать, а не сидеть и смотреть в одну точку, думая, чем бы себя занять, пока не встанут родители. Каринка бы завалилась спать дальше и даже попыталась это сделать, но сон, увы, не шёл, и счёт французских Людовиков и различных чешских королей этому тоже не способствовал. Провалявшись так с четверть часа или около того, Каринка решила, что надо брать быка за рога, а удачу — за хвост, тихонечко встала и принялась одеваться. Всё равно она сегодня хотела погулять, пока хорошая погода не кончилась, а солнечное, пусть и не слишком тёплое утро в Москве для этого подходило как нельзя лучше. «Успею больше», — рассудила Каринка, а девушка она была занятая: начался десятый класс, и учителя поклялись драть с несчастных три шкуры. Лена Великославова, Каринкина подружка, заметила, что они так говорят каждый год, начиная со второго класса, а Эжен Домбровский, в миру Жека, их общий товарищ по каверзам и списанным домашкам, добавил, что, в сущности, лучше так, чем никак. Каринка была склонна с ними согласиться.       Но Бог с ней, с учёбой, сейчас ей не хотелось об этом думать. Вот в воскресенье вечером, корпя над математикой — сколько угодно, а пока… Каринка определённо надеялась надышаться перед смертью, презрев всевозможные пословицы и поговорки по этому поводу.       Она не стала завтракать, решив, что купит себе чаю где-нибудь, заест его слойкой за тридцать рублей, наскоро составила записку, в которой предупреждала, что уходит, собралась и выскользнула из квартиры.       Семиградские давно уже переехали и жили в приятном районе недалеко от метро «Щукинская», откуда добираться до центра было одно удовольствие. Вот и Каринка, предварительно заев ранний подъём завтраком на скорую руку и приемлемые финансы, ехала себе в почти пустом вагоне, слушала «Битлз» и думала о своём. Она пока не знала, куда хочет пойти, но склонялась к какой-нибудь набережной. Каринка их любила, но бывала нечасто и каждый раз удивлялась, почему так прилежно игнорирует их существование в Москве. Эжен говорил, что это синдром местного жителя, Лена говорила, что у Каринки память девичья, а мама только плечами пожимала. Папа, впрочем, тоже.       Приятный механический голос объявил станцию «Пушкинская». Каринка встала, вышла, направилась к переходу на зелёную, так называемую Замоскворецкую линию Московского Метро. Каринке это название ужасно нравилось, веяло от него чем-то таким старым и неспешным, рассветным, немного туманным и родным. Она остановилась на мгновение, улыбнулась. Вокруг же торопились куда-то люди: высокие, низкие, одетые тепло или совсем не по сезону, туристы и старожилы, дети и старики, словом, на любой вкус. Каринка ловила их взгляды: у кого бодрый, у кого усталый, у кого безразличный, и думала, что они прячут там, в своей жизни. Может, мужчина в строгом костюме был директором известной фирмы, почему-то оставшимся без машины и пытавшимся добраться на работу на метро. Жаль, конечно, что в субботу, но что поделаешь. А женщина в красивом бежевом платье ехала куда-нибудь на свидание. Мальчик в смешной панамке с узором, наверное, шёл гулять с бабушкой в парк, а девушка, погодка Каринки, вся в чёрном, с короткой стрижкой и наушниками, верно, была его старшей сестрой, которую решили взять с собой.       Вдруг внимание Каринки привлёк среднего роста человек в твидовом пиджаке светло-коричневого цвета. Он также носил такие же твидовые брюки на подтяжках, непонятную светло-голубую рубашку, блестящие ботинки и вид имел самый что ни на есть странный. Каринка подумала, что он то ли иностранец, то ли ещё кто, и хотела было подойти, чтобы спросить, не заблудился ли он, но стоило ей моргнуть, и некто исчез.       «Привидится же, — подумала Каринка. — Когда кажется, креститься надо». На том и порешила, но креститься всё-таки не стала, а перешла на «Тверскую» и поехала до «Маяковской», чтобы оттуда выйти к Патриаршим прудам и в своё удовольствие посидеть на скамеечке под сенью деревьев. О странном человеке Каринка и думать забыла, переключилась на песни группы «Дайте танк», смотрела без особого интереса на пассажиров напротив, как вдруг зачем-то повернулась и замерла. В конце вагона сидел тот самый непонятный гражданин и как ни в чём не бывало поправлял бабочку и листал что-то в самом обыкновенном телефоне: кажется, это был Самсунг или что-то вроде. Каринка снова моргнула, но на сей раз человек не исчез, а только подмигнул ей. Каринка вздрогнула, опустила взгляд. Да что же это такое? Может, снова показалось? Она подождала немного, затем опять посмотрела в ту сторону. Человек уже успел убрать телефон и теперь читал какую-то книгу в яркой обложке. Каринке стало по-настоящему страшно. Он что, следит за ней? Зачем? Думать о том, что она кому-то понравилась, не хотелось — перебор всё-таки, да и незнакомцу было явно побольше, чем шестнадцатилетней Каринке. В конце концов, она решила, что просто не будет обращать на него внимания: вдруг действительно померещилось и вообще. Так Каринка и странный человек и ехали себе, пока поезд не остановился на «Маяковской». Каринка вышла и на всякий случай затерялась в сновавшей туда-сюда толпе, стала потихоньку пробираться к выходу, стараясь не оглядываться и надеясь, что слежка исчезла. Когда Семиградская вышла на улицу, то наконец вздохнула с облегчением: человек пропал. Каринка улыбнулась своей же хитрости и неспешно направилась по Большой Садовой, бесцельно смотря по сторонам. Мысль зайти в «Шоколадницу» она отмела сразу — и так сыта, зачем попусту деньги тратить? Тем более вдруг этот странный там сидит, кофе пьёт. Ну его к лешему!       Таким вот образом минут через десять или около того Каринка уже выбирала себе скамеечку, пытаясь припомнить, на которой из них сидели Воланд с Бездомным и Берлиозом. «Мастера и Маргариту» Семиградская любила и перечитывала раз в десятый, так что оказаться в описанных там местах считала за честь.       В итоге она уселась напротив памятного знака «Запрещено разговаривать с незнакомцами», прикрыла глаза и прислушалась.       Москва просыпалась. Задувал лёгкий прохладный ветерок, пока ещё неяркое солнце приятно грело лицо. Гудели и бибикали где-то редкие машины, пели последние птицы тихо, робко, словно боясь разбудить кого-то. Во дворе смеялся ребёнок, говорила с кем-то по телефону девушка. До Каринкиных ушей донёсся звук открывающегося окна. Она подняла голову, присмотрелась: какая-то старушка развешивала на балконе бельё. Каринка улыбнулась, подумала: «Вот она, старая Москва». Конечно, не то чтобы очень, но всё-таки чувствовалось на Патриарших присутствие прошлого.       Меж тем мимо прошелестели шаги. Каринка поглядела на прохожего и обмерла. Перед ней стоял тот самый странный человек, которого она видела в метро.       Человек же остановился, вновь поправил бабочку и приветливо улыбнулся.       — Вы позволите? — вежливо спросил он, кивнув на скамейку. Каринка бросила полный ужаса взгляд на знак «Запрещено», поняла, что непонятного гражданина может охарактеризовать только как незнакомца. Впрочем, скамейка была общая, поэтому Каринка вымученно сказала:       — Д-да.       — Благодарю. — Человек сел, закинул ногу на ногу, пригладил ладонью короткие каштановые волосы, повернулся к Каринке. — Дмитрий Всеволодович Коротов, архимаг.       — Простите? — Каринка моргнула раз, другой, третий, помотала головой, но тщетно: всё происходящее было вполне реально. — Архимаг?       — Рад, что с именем проблем не возникло. Обычно люди удивляются тому, что моего отца зовут Всеволодом. — Коротов улыбнулся ещё шире. — А вы Карина Анатольевна Семиградская?       — Откуда вы знаете? — Та вздрогнула, отодвинулась. Бежать, срочно бежать, мало ли, может, он насильник или ещё кто-то, не суть, главное, что он ей совершенно незнаком, но знает по меньшей мере фамилию, имя и отчество, хотя уж о последнем-то Каринка точно не распространялась. Как-то выяснил в школе? Где-то на олимпиадах? Шерстил форумы литературных конкурсов? С каждой новой гипотезой Семиградской становилось всё больше и больше не по себе.       — Антимиры, Риночка. — Дмитрий посерьёзнел, прищурился. — Вы что, не помните?       Старая квартира, две двери в прихожей. Пирожки тёти Маши. Александр Эрнестович и учебник физики. Усталый мамин взгляд, белый конверт. Скорая, последняя улыбка Бабочкина. Записная книжка с золотым тиснением.       — Вы от Александра Эрнестовича? — хрипло спросила Каринка, не веря тому, что говорит. — Простите, он просто умер лет одиннадцать назад…       — Да, я знаю. Увы, — Коротов тяжело вздохнул. — Он должен был передать вам кое-что.       — Секунду, — Каринка полезла в сумку, понятия не имея, зачем это делает: незнакомец всё ещё оставался незнакомцем, и странность его никуда не исчезла, но при всём при том откуда ему могло быть известно о Бабочкине и его антимирах? Каринка, конечно, уже выросла, и знала, что это термин такой и что есть у Вознесенского стихотворение с этим названием, но ей показалось, что Коротов говорит вовсе не о том.       — Вот. — Она достала записную книжку, протянула ему. — Я открывала несколько раз, но ничего толком не поняла. Думаю, Александр Эрнестович писал какую-то книгу и сам же иллюстрировал. Вы его наследник?       — Нет, нет, что вы, Рина. — Дмитрий покачал головой. — Я был его другом. Профессор Бабочкин…       — Доцент, — машинально поправила Каринка. — Ой, простите, что перебила, — спохватилась она.       — Профессор технической магии, — понимающе кивнул Коротов. — А у вас доцент кафедры физики.       — Я не хочу показаться невежливой, но магии… — Упоминать «Гарри Поттера» и известный Статут Каринка не стала.       — Здесь не существует, я помню. — Коротов говорил совершенно серьёзно и, судя по всему, находился в своём уме, хоть в это и плохо верилось. — Но в антимире…       — Где? — Семиградская едва ли не подпрыгнула на скамейке. — Я думала…       — Не тот антимир. Ближе всего был Андрей Вознесенский, но он не старался, — мягко пояснил Дмитрий. — Не суть, больше нас никто описать всё равно не пробовал, да и зачем? — Он улыбнулся. Каринка подметила про себя, что делает он это очень мило и по-своему приятно. Так и хотелось подольше побыть рядом, но остатки разума вполне здраво подсказывали Каринке, что это всё психологические приёмы и вообще надо бежать подальше, особенно в их неспокойный век.       — Да вы не бойтесь, — терпеливо попросил Коротов, словно бы прочитав её мысли.       «Легко тебе говорить, — подумала Каринка. — Самому-то с девчонкой справиться ничего не стоит».       — Вы, верно, приняли меня за человека помыслов очень низких и недостойных. — Дмитрий зачем-то заговорил по-книжному, и Семиградская невольно улыбнулась: так это было забавно. — Но поверьте, я и не думал, — он зачем-то приложил руку к сердцу и поднял два пальца другой: указательный и средний, вверх.       — Вы меня, конечно, извините, но ваше появление и всё это… очень странно выглядит, — Каринка вздохнула, поджала губы, заправила выбившуюся прядь крашеных волос за ухо. — А в нашем мире…       — Александр Эрнестович перед смертью просил за вами приглядеть. Он считал, что у вас есть способности, — ответил Коротов. — Недаром профессор оставил вам свои записи. Они были ему дороги.       — Способности? О чём вы? Письмо из Хогвартса мне так и не пришло, — отшутилась Каринка. Нет, ну точно умалишённый.       — Да нет же, я не про это, — легко отмахнулся Дмитрий, кажется, неплохо представлявший, о чём она. — Способности… Как же вам объяснить, — он ненадолго задумался. — В Московии…       Тут Каринку пробило на истерический смех и попытки узнать, как церковь их ещё не сожгла, раз уж они так далеко забрались.       — Простите, старая привычка. Её приятель мой так называет, князь Курбский, по-русски почему-то не может, верно, с некоторых пор не очень хочет. Точнее, он уже не князь, но это неважно, — спокойно отвечал Коротов.       — Курбский? — Каринка посмотрела на него, как смотрят на детей и сумасшедших. — Вы имеете в виду потомка того самого князя, который…       — Самого князя, да только он уже… Впрочем, я рассказывал. — Дмитрий, кажется, не совсем понимал, что такого странного нашла Каринка в его фразе.       — Но он умер. — Семиградская уже начала искренне сомневаться в своём знании истории. — Или тоже нет?       — Да, такой факт в его биографии встречался, — немного подумав, согласился Коротов. — Но в антимирах время идёт… по-другому. Можно просто уйти отсюда и остаться там. И жить, собственно.       — А Александр Эрнестович? Почему он не остался? — спросила Каринка почти что по инерции: всё-таки она иногда скучала по этому славному человеку.       — Хотел встретиться с женой, — тихо ответил Дмитрий. — А жена была буфетчицей в его институте и не знала ничего ни о каких антимирах.       — Почему же он ей не рассказал? — удивилась Каринка, а внутри стало как-то тоскливо. Что это за любовь такая странная, болезненная? «Крепкая, — подумала она. — Хотя тяжело, наверное, знать, что можешь жить, но всё равно выбирать смерть, потому что когда-то она уже забрала дорогого человека».       — Рассказывать-то можно, да только без веры ничего не будет. А Дарья Митрофановна не верила. — Коротов пожал плечами. — Признаться, я никогда не спрашивал. Но затащить в антимиры насильно нельзя, Рина, даже если очень хочется. Думаю, и с Дарьей Митрофановной так получилось.       — Мне очень жаль. — Каринка закусила губу, толком не думая, спрятала записную книжку обратно. — Нет, правда, это ужасно. — Она поджала под себя одну ногу, как-то ссутулилась. — Не знаю… Просто не по себе стало. Простите.       — Вам не за что извиняться, — успокоил её Дмитрий. — Вижу, теперь вы мне верите немного больше? — уточнил он.       — Ну, похоже на то, — не стала спорить Семиградская. Она, конечно, могла бы и возразить, но сил на это не было, как, впрочем, и желания. В конце концов, даже если это неправда, то уж слишком хорошо она придумана, а Каринка не прочь послушать. А если правда… Семиградская вдруг поняла, что не знает, чем это может обернуться. В книжках — ничем хорошим, но здесь-то не книжка.       «Была не была, — подумала Каринка. — Всё равно Эжена с Леной спрошу, куда без них».       — И что вы хотите? — спросила она. — Что теперь?       — Я хочу показать вам антимиры, — улыбнулся Дмитрий. — Я же говорю, профессор Бабочкин видел у вас способности… Их надо развивать, иначе… Вы сойдёте с ума. — Он пожал плечами. — Как Гойя, например.       — Ну, про то, что он был не в себе, я слышала, — кивнула Каринка. — Его картины неплохо, знаете ли, отражают… происходившее.       — Да, верно, — согласился Коротов. — Франсиско назвал нас проклятыми смутьянами и добавил ещё пару не слишком ласковых слов, а потом пообещал обратиться к Инквизиции. Пришлось уносить ноги.       — Мне жаль его, — тихо сказала Каринка. — Ведь знай он, мог бы до сих пор творить…       — Увы, история не знает сослагательного наклонения, — посетовал Дмитрий. — Но вы не подумайте, что я вас пугаю, правда. Просто к слову пришлось. — Он виновато опустил взгляд. — Как-то не подумал, как это может звучать…       — Да ладно, — махнула рукой Каринка. — Сейчас не конец восемнадцатого века, не девятнадцатый, а двадцать первый. Что-нибудь бы придумала на крайний случай.       — То есть вообще-то вы уже согласились? — воодушевлённо поинтересовался Коротов.       — Я ещё посоветуюсь с друзьями, — пробурчала Каринка. — Я не уверена, но… Но я хочу понять, что к чему! — Она как-то упрямо посмотрела на Дмитрия. — Что за антимиры, что Александр Эрнестович рассказывал, что в этой книжке в конце концов. Нельзя сказать «а» и молчать о «б».       — Я понимаю, — кивнул Коротов. — И вы об «а», как вы выразились, услышали достаточно и теперь хотите разобраться, что за чертовщина тут происходит, не так ли?       — Не каждый же день говорят, что магия существует, а нашим миром дело не ограничивается, — пожала плечами Каринка. — Я до сих пор не слишком-то привыкла к этому факту. То есть, совсем не привыкла. Вы меня извините, но я всё равно не могу адекватно воспринять сказанное.       — Конечно, в немагической Москве колдовать не рекомендуется, но для дела… — Дмитрий внимательно посмотрел на росший у самых корней дерева напротив цветок, и тот, легко оторвавшись от стебелька, поднялся в воздух и через несколько секунд оказался у Каринки в руках.       — Быть не может, — удивлённо произнесла та. — Я видела всё своими глазами и более чем уверена в этом, но всё равно.       — Человеку это свойственно, — рассмеялся Коротов. — Так вы…       — Обсужу всё с друзьями и дам окончательный ответ, — пресекла любые поползновения Каринка. — И не смотрите так, они не примут меня за сумасшедшую. Проверено.       — А как, если не секрет? — Дмитрий прищурился, словно бы это было действительно важно.       — Рассказывала свои сны, которые потом сбывались. Частично, — пожала плечами Семиградская. — Во всяком случае, на смех никто не поднял.       — Значит, у вас действительно хорошие друзья, — не стал выспрашивать дальше Коротов то ли из вежливости, то ли понял, что она не хочет об этом говорить.       — Более чем, — согласилась Каринка.       Дмитрий вновь улыбнулся, бросил взгляд на часы. Семиградская отметила про себя, что они такие же необычные, как и их хозяин: с четырьмя стрелками, циферблат непонятной формы, а вместо цифр какие-то то ли буквы, то просто закорючки. Каринка видела похожие в записной книжке Бабочкина, но так и не поняла, что они значат.       — Прошу извинить, мне пора, — меж тем сказал Коротов, поднимаясь. — Кажется, в обозримом будущем моему подопечному понадобится помощь в лаборатории… Ох, надо спешить! — Он обернулся к Каринке. — Если надумаете, то приходите в следующую субботу сюда же. Полдень вас устроит?       — Да, вполне. — Каринка полезла за телефоном, поставила напоминание. — А?..       Но договорить она не успела: непонятный гражданин Коротов Дмитрий уже исчез, хотя Каринка готова была поклясться, что шагов не слышала.       «Чудеса, да и только», — подумала она.       Домой Каринка ехала с чувством того, что вокруг творится что-то очень странное, и она последняя, кто об этом узнал.