***
С тех пор прошло четыре года. Хиро подрос, ему теперь четырнадцать. Первый год он жил в том лесу вместе с Сонтэре, а потом они перекочевали в город. Сначала на окраинах, а потом всё ближе и ближе к центру. Хамада жил с огнём вместо сердца, но глаза были холодными. Он не испытывал эмоций, лишь их жалкое подобие. Лишь одно чувство засело в его теле, а не сердце. Ненависть. Он ненавидел всем своим существом только одно упоминание о своём брате, о своих «друзьях» и о любви в целом. Хиро мечтал о том, что когда-нибудь отомстит им. Но эти мечты он держал под замком, глубоко в себе. О них знал лишь тот же Сонтэре. И он разделял их в некоторой степени. Ведь внутри него сердце Хиро. Но да не так важно. Хамада теперь занимался вполне естественным и обыденным делом для духов — шутил над людьми. Когда как. Он мог просто сдуть с кого-нибудь шляпу, испортить причёску дуновениями ветра, или сбить с тропы в лесу. Но иногда, особенно когда настроение было паршивым, он мог запугать кого-нибудь лиловыми огоньками у тропы и собственным смехом, сбить с ног, послать несчастья, заставить плутать по лесу до самой ночи. Пусть такое и случалось редко, но случалось. Хиро теперь был ни духом ни человеком. Он стал как нечто среднее. Полукровкой. Хиро всерьёз никого из людей не трогал. Просто существовал. Кочевал из дома в дом, ночуя на чердаках, крышах, или ветках деревьев, устроившись головой на спине Сонтэре, который в свою очередь укрывал его своими девятью хвостами. И ему это нравилось. Им это нравилось. А потом… Хиро увидел их. Встретил в городе во время фестиваля. Маска на его лице скрывала ненависть, зажёгшуюся в глазах. Он хотел прямо сейчас спалить их на месте, как и всё вокруг, но держал себя в руках, хоть и кончик кисточки на маске всё-таки зажёгся. Но Хиро быстро потушил его рукой, не чувствуя жжения. Его брат, тётя и «друзья» гуляли по мостовой с фонариками в руках и масками с боку лиц. Они так счастливы, так ярко улыбаются, так громко смеются, что смех заглушает даже кровь прилившую к ушам, и кроме него ничего не слышно. Они смеются все вместе, не вспоминая его, забыв про него… Забыв про то, что именно в этот день они бросили его на погибель. Как они могли? Сволочи. Твари. Ироды. Как они могли?! На концах пальцев выросли нечеловеческие когти. Они впивались в нежную кожу сжатых до побеления костяшек кулаков. Показавшиеся из своего укрытия клыки пронизывали закусанную до крови губу, порываясь каплями алой крови. Обида захлестнула его с новой силой. Силой, которой не было все эти четыре года, которая казалось бы ушла вместе с вырванным из его груди сердцем. Но нет. Обида была. Сильная, колкая, всепоглощающая. И теперь внутри не осталось сомнений: его цель — сделать им как можно больнее, заставить их страдать, мучатся, также как и он. И Хамада лишь со злой, полной ненависти ухмылкой провожал их взглядом, нагоняя внезапно сильным ветром тревогу и плохие предчувствия. А Тадаши всего лишь раз обернулся, чтобы увидеть смутно знакомый образ в лисьей маске.***
Хамада старший чувствовал, чувствовал всем своим нутром, что что-то не так. Что что-то надвигается. Что-то страшное. Злое и пропитанное болью. И это было чем-то знакомым. Но что это могло быть? Или кто? Блин. Чертовщина какая-то. Это чувство словно кто-то принёс. Оно появилось слишком резко и неожиданно, как заплутавший путник во время бури. Слишком странно. Но блин, всё-таки, что же заставило его обернуться? Именно об этом думал Тадаши, зажигая ароматические палочки возле старой фотографии. Он не знал, зачем они это делают. Зачем они каждый раз поминают того, кто был вдоль и поперёк неправильным? А зачем они его бросили? Зачем поддались мимолётному порыву бросить его? Зачем они бросили его? Оставили маленького мальчика в лесу. Почему? Ради чего? Ведь всего через несколько часов они опомнились и вернулись. На то самое место, к тому самому храму. И не нашли его. Он исчез. Они звали его, срывая голос, лили слёзы, но не нашли его. Не нашли. Лишь кровь. Её следы покрывали корни и ствол. И они отчаялись. И поверили в то, что он погиб. Умер по их вине. И теперь уже четвёртый год зажигают свечки и палочки возле фотографии. Сначала было больно, но когда пошёл третий год уже стало как-то нормально. До тех пор, пока он не обернулся. Фигура в лисьей маске, исчезнувшая почти сразу, как он её увидел, крепко накрепко засела в памяти, не желая уступать места другим мыслям. Он почему-то так отчаянно начал искать её в толпе взглядом, что чуть не потерял друзей из виду, которые шли вперёд. Он понятия не имел, что это за чувство было, но оно теперь крепко сидит внутри него.***
Сонтэре удивлённо наблюдал за взбешённым мальчиком. Впервые за четыре года в Хиро настолько сильно проявлялись эмоции. И это его***
— Вы жили над кафе? — удивлённо спросил дух. — Ну да. Хозяйкой кафе является наша тётя, которая взяла нас под опеку после смерти родителей. А несколько комнат над кафе как раз принадлежали ей. Так что вот так. — пожав плечами ответил Хамада. Если раньше он бы разозлился и промолчал бы, сдерживая гнев, то сейчас ему всё равно. Нацепив маску Кицунэ, Хиро зашагал к закрытой двери. Так как у полу духов есть свои привилегии, Хамада не побрезговал ими воспользоваться. Было бы нежелательно, если бы его заметили раньше времени. Он на мгновение исчез, чтобы потом появиться уже внутри помещения. Только теперь за плащом виднелся полупрозрачный лисий хвост. Хамада бесшумно поднялся по лестнице вверх, попутно рассматривая фотографии на стене. Их было великое множество. Ещё с самого маленького возраста, они часто фотографировались. Есть фотографии и с родителями. И те, где Тадаши сам был ребенком. И где Хиро собрал первого робота. А ещё — это была одна из любимых у Хиро — там, где они втроём с тётей на пляже. Ещё в далёком детстве… Хамада провёл рукой по этой старой фотографии, даже чуть дёрнув уголками губ в подобии улыбки. Но потом он убрал руку, вновь приобретя каменное лицо. Его шаги были шелестом, еле различимым от шума машин и опавшей листвы. Шорох поднимался всё выше, пока не прошёл последнюю ступеньку и не оказался в комнате. В нос ударил старый запах. Запах детства. Ах… В детстве он всегда любил этот запах… Запах этой комнаты. Дубовые доски, замшевый ковёр, машинное масло, тёплая кровать и отголоски вкусностей из кафе… Нигде больше не было такого прекрасного запаха. Но и его в памяти заменил запах свежей листвы, сырой земли, металла, лоснящейся шерсти и крови на руках. Чуть поведя носом, Хиро посмотрел на ширму. Она была открыта. Верно, от кого же прятаться? Хиро-то уже четыре года не беспокоит своего старшего брата. Хамада тихо подошёл к кровати старшего. Тот лежал к нему спиной. Так и хочется сразу взять, достать катану и вонзить промеж рёбер! Но полу дух воздержался от этого порыва и просто ушёл, не заметив фотографию на столе.***
Тадаши проснулся со странным чувством. Он резко открыл глаза посреди ночи и подскочил, вытянув руку, словно пытаясь ухватить что-то. Дыхание почему-то стало частым и глубоким. Ему приснился кошмар? Тогда почему ему не страшно а… Тоскливо? Так, ладно… Надо по порядку. Он вдруг что-то почувствовал. Необычное, но определённо знакомое… Словно давно забытое лицо мамы. Так, вот он почувствовал, а потом что-то увидел… Но что? Оно было… Оно было белым, с красными линиями и… Чем-то ярко-жёлтым. Словно светящиеся глаза. А ведь… Это они и были! Точно, это была лисья морда с ярко-жёлтыми глазами! Но это была не обычная лиса… Кицунэ? Образ был такой мимолётный, что ухватить получилось лишь пару штрихов. Но причём здесь Кицунэ? Стоп… В голове пронеслись картинки маленького храма в глубокой чаще и покрытое кровью дерево. Ясно… Оставив на всякий случай записку, Хамада оделся и вышел из дома. Заведя машину, он направился в тот самый лес… Да, тот самый лес, где они оставили Хиро. Хамада всю дорогу провёл в тишине. Не включая радио, как обычно они любят, или просто разговаривая с кем-нибудь. Он просто молчал. Он даже не до конца представлял, зачем вообще туда едет. И откуда все эти видения и предчувствия? А чёрт его знает. Приехав, Хамада взял сумку и вышел из машины. До храма придётся довольно долго идти пешком. Вот они… Тропинки, пройденные лишь раз, но оставшиеся в памяти навсегда. И в далеке уже виднеется маленький каменный храмик. Возле него стоял две колонны в виде лис. Раньше здесь поклонялись одному духу. Но потом, когда он начал по злому играться с людьми, храм забросили, желая проучить его. Так до сих пор никто и не навещал этот алтарчик. Возможно, он будет первый, кто придёт к нему за последние пару сотен лет. Тадаши казалось, что нависшие, с густой листвой, деревья и замолкшие вокруг птицы и звери с презрением смотрели на него, осуждая за совершённый поступок. Под натиском этих взглядов, Хамада осторожно наступил на треснувшие и покрывшиеся мхом и листьями ступеньки. Он с удивлением заметил, что верёвка с табличкой всё ещё висит, хотя должна была давно сгнить. Тадаши вошёл в храм и сел перед алтарём. Он достал из сумки две свечки и три белые лилии. Щёлкнув зажигалкой, кончики свечек зажглись, и по храмику разлился тёплый свет. Поставив свечи и лилии на алтарь, Хамада начал рыться в сумке. Через секунду в руках у него оказалась деревянная табличка с надписью… «Хиро Хамада». Тадаши поставил табличку сзади всей конструкции. Теперь пламя освещало деревяшку, перед которой лежали цветы. Хамада закрыл глаза и сложил руки в молитве. Он безвучно шептал, прося об упокоении души брата. Он чувствовал свою вину перед ним. Спустя четыре года он решился приехать сюда, чтобы попросить прощения. В этот момент Хиро, находившийся в Сан-Францокио, резко подорвался на месте, схватившись за место, где у него горел огонь вместо сердца. Оно почему-то ныло и тянуло, словно в тоске или наоборот, радости. А потом это всё прекратилось. Хиро оглянулся, и не обнаружив рядом с собой духа, направился по его следу. Запах вёл к окраинам города, а потом и вовсе в лес. Хиро помнил этот лес. Он провёл здесь первый год своей новой жизни, обучаясь многим вещам. Но что здесь понадобилось Сонтэре? Вдруг в воздухе раздался запах… Тадаши?! Хиро сразу собрался и нацепил маску. На всякий случай. Он медленными шагами направился к источнику запаха. Хиро искренне не понимал, что здесь мог забыть его «брат». Места становились всё более неприятными, с отголосками боли, страданий. Это… Это… Неужели… Хиро вышел на тропинку и как заворожённый спешил к храму. Из маленьких окошек и входной арки лился тёплый золотистый свет свеч, а посередине у алтаря виднелась фигура. Хиро встал, не доходя до храма. Он не мог поверить. То ли его духовная сторона проявилась, то ли ещё что-то, он ветром прошептал имя своего брата. Тот обернулся на зов и застыл. Тадаши вышел из храмика и замер. Братья встретились взглядами. Мёртвый с живым. Какое такое волшебство произошло, не понятно, но в карих глазах вдруг зажглась некая искра. Впервые за четыре года… — Хиро… Хиро сорвал маску и хотел было подойти к брату, как его сзади схватили чьи-то лапы. Он обернулся… Сзади него был Сонтэре, гораздо увеличившийся в размерах. Его глаза пылали яростью, гневом, но в то же время вглубине была… Радость? Вдруг лис прорычал не своим голосом: — Я… Его… Не отдам… — Девять хвостов вились вокруг тела младшего Хамады, не давая пошевелиться. Ему казалось, что они проникли сквозь кожу, и пили его кровь, занимая её место. Было больно, и Хиро попытался вырваться из хватки: — Сонтэ! Отпусти! Хватит! Полукровка никак не мог понять, что происходит с его другом, но это точно не нормально. Он брыкался, но хвосты ещё сильней обвивали его, словно бы удавы жертву. Лис рычал над его ухом, и он чувствовал его тяжёлое дыхание. От недопонимания из злости, у самого мальчика начали удлиняться клыки, а глаза приобрели более красноватый оттенок. Тадаши ничего не понимал. Ему было страшно, непонятно и жутко. Его тело стало словно из свинца, а разум будто отключился, не желая принимать происходящее. Он видел совершенно неподдающуюся логике картину. Он видел погибшего четыре года назад брата, он видел кицунэ, он видел. Словно очнувшись, он окрикнул брата: — Хиро! Младший Хамада моментально пришёл в себя, приняв нормальный человеческий облик, заглядывая брату прямо в глаза. Хиро не знал, куда делась вся ненависть и обида на брата, словно бы её просто унесло недавним ветром. Он хотел вернуться к нему. Просто побыть рядом, может вернуться домой. Но его крепко держали живые оковы из девяти лисьих хвостов, он не мог дотянуться даже рукой, поэтому лишь взмолился: — Помоги… — сипло прошептал он лишь губами, в надежде, что Сонтэре не услышит. Тадаши прекрасно понял этот жест, поэтому направился в сторону рычащего духа. Тот сразу обратил на него яростный взгляд суженных до узеньких щёлок зрачков и ещё громче зарычал. Земля под ногами парня на секунду стала словно жидкой, а через мгновенье затвердела, пленив его ноги. Шокировано посмотрев на заточённые ступни, он решил обратиться к рассудку духа: — Не сердись! Просто успокойся и верни мне моего брата! Прошу тебя! Я очень виноват перед ним, и очень хочу искупить свой грех. Прошу тебя! — от такой речи у Хиро почему-то протяжно заныло под левой ключицей, где четыре года назад стучало сердце. Лис же пришёл в ещё большее бешенство, сильнее скаля острые белоснежные клыки и сужая зрачки до еле-еле видимого состояния. Он чувствовал, как Хиро хочет пойти к брату, как он верит ему. Если он отпустит его, тот уйдёт и не вернётся. А он не допустит этого. Потому что ему это крайне невыгодно. Лис решил перейти к менее гуманным методам. Он перестал скалиться, но глаза до сих пор выражали гнев. Негромкий голос послышался у самого уха мальчика. — Хиро… дорогой мой… неужели ты так хочешь уйти? Неужели ты так хочешь уйти к нему? Ты разве забыл, что он сделал с тобой? Он бросил тебя, совсем маленького братика, в лесу, не заботясь о твоей дальнейшей судьбе. Какой бесчеловечный поступок… — голос, словно гипнотическое эхо, плавно растекался внутри сознания, дурманя его, постепенно заставляя перестать сопротивляться — Я же нашёл тебя, помог тебе, избавив от раненого, пропитанного нанесённой им болью, сердца. Ты так славно жил эти четыре года, позабыв о горе и несчастьях, научившись жить заново, пусть и в виде полу духа. — слабеющий рассудок бил тревогу, пытался не поддаваться на эти слова, но они так манили его, призывая подчиниться лису. — и неужели ты так хочешь вернуться к тому, кто причинил тебе столько невообразимой боли, к тому, кто предал тебя, кто бросил тебя, как сломавшуюся игрушку, кто отвернулся от тебя? Всё. Проникший вместе со словами в мозг яд подействовал. Мальчик окончательно подчинился духу. Теперь его душа словно отключилась, а на её место встал Сонтэре, управляя им, как марионеткой. Радужка глаз Хиро приобрела кислотно-жёлтый цвет, белок же окрасился в чёрный; руки покрылись чёрной короткой шёрсткой, а вместо ногтей выросли длинные острые лисьи когти; на лице словно проросли такие же узоры, как и у духа. То, что теперь стояло перед Тадаши, не было Хиро. Лис словно врос в мальчика, насильно заставляя его снова испытывать ненависть, гнев, обиду. Выпрямившись, полукровка направил дикий взгляд на Тадаши. Дёрнув девятью хвостами, Хиро достал из-за пояса блестящую катану, в отражении которой блестел испуганный Тадаши. Хамада, сумев освободиться из земляной хватке, начал тихонько пятится, подняв руки в примирительном жесте, стараясь успокоить разъярённого духа. Тот не желал останавливаться. — Ты ответишь за всё, что натворил… — сквозь демонические тембры проскальзывал детский голос — за всё то, что сделал со мной… Раз уж отвернулся, будь готов к ножу в спине. Раз уж бросил, будь готов к тому, что я догоню тебя… Раз уж не хочешь моей любви, отведай ненависти! В зверином рыке слышалась обида, а светящиеся глаза горели жаждой крови. Чётким, быстрым движением, лезвие просвистело в миллиметре от горла Тадаши. Тот не знал, куда бежать или спрятаться, деревья загородили всевозможные выходы. Значит единственным шансом было попытаться вернуть Хиро. Уворачиваясь от всевозможных атак, пропуская их, слыша хруст пары костей, чувствуя тягучую кровь, текущую из, слава богу, неглубоких ран, Тадаши звал брата, пытался вытянуть его из лисьих пут, но было бесполезно. Мальчик отбрасывал его в ближайшее дерево, по пути царапая когтями по спине или руке. Хамада понятия не имел, что делать, как вернуть братика. Как вдруг в голове эхом отдалось: «…раз не хочешь моей любви…». Любви… Точно. Когда Хиро собрался в очередной раз занести катану над головой, Тадаши, не пытаясь увильнуть или спрятаться, прильнул к брату всем телом и притянув за подбородок, впился в губы. Младший замер в немом шоке, широко распахнув глаза. Катана выскользнула из рук и звонко шмякнулась на каменный пол храма. Тадаши сильней прижал брата за талию, проникая языком внутрь, царапаясь о клыки, поглаживая ладонью шерстистые узоры на лице и руках. Хиро словно завис на несколько мгновений, чтобы потом закрыть глаза и обнять брата в ответ. Отстранившись, Хиро почувствовал, как из него вырывается Сонтэре, забирая собой ненависть и злость. Он увеличился в размерах, скалясь на них и рыча, его шерсть стала похожа на живых, словно сделанных из воды червей, шевелящихся и переливающихся то чистым хрусталём воды, то бордовыми букетами крови. Его глаза стали полностью ядовито-жёлтыми, зрачков видно не было, но он точно смотрел на них. Девять хвостов извивались, словно змеи, то волочась по земле, то со свистом разрывая воздух. Вдруг послышался демонический тембр из раскрывшейся, с полуметровыми клыками, пасти: — Почему?! Я отдал тебе всё! И приют, и любовь, и еду, и силы! Почему ты предпочёл его мне?! Почему, Хиро?! Вернись, ты мне нужен! Если ты уйдёшь, я не выживу без твоих эмоций, без твоего сердца! Я столько лет ждал, ослабленный, готовый умереть, ждал, что кто-нибудь появится, и я смогу вновь питаться его духом! Твоя любовь, что таится в таком маленьком разбитом сердце, настолько велика, что я могу питаться ею вечность! Я не могу позволить тебе забрать её обратно! — Нет. Можешь. — Тадаши уверенно прижал к себе брата, и поднял руку с табличкой. Лис испуганно посмотрел на неё. Табличка его храма… — Ты не посмеешь… — Что говоришь? — Хамада сжал хрупкую деревяшку, и та раскололась на тысячи щепок. Послышался звериный рёв духа, что корчился, извивался на земле от боли, иссушая её, окрашивая в алый. Он полз к братьям, тянул лапы с выпущенными когтями, хрипел и рычал, отхаркивая лиловый огонь и кровь, но в последний момент растворился кровью и пеплом на земле. Через секунду в небо устремились сотни поглощённых им душ, благодарно смотрящих на братьев. Те, в свою очередь, смотрели им вслед, прижимаясь друг к другу. Потом Хиро обратил свой взгляд на землю. В центре кровавого пятна лежало объятое слабеющим пламенем сердце. Его сердце. Он подошёл к нему и взял в руки. Тёплое. Вдруг оно просто врослось в его грудь, и в душе фейерверком взорвалось тысяча эмоций, позабытых ранее. Он посмотрел на свои дрожащие полупрозрачные руки. Теперь всё ясно.***
— Получается, я всё-таки умер тогда… — грустно констатировал факт Хиро. Оказалось, что Сонтэре нашёл его полумёртвого, и, воспользовавшись этим, украл его живое сердце из погибшего организма, а сам Хиро стал неупокоённой душой, подчиняющейся ему в силу огненного заклинания, с помощью которого лис поменял огонь на его сердце. Вся ненависть и злоба были последствиями обиды, которая являлась причиной желания остаться на земле. Как только Тадаши начал читать молитву об упокоении, обида начала исчезать, а душа приготавливаться к «отходу». Но старший Хамада не успел дочитать молитву, поэтому Хиро всё ещё здесь. Тадаши грустно посмотрел на брата и обнял его, уткнувшись носом в макушку. — Прости меня… Это я виноват, что всё это произошло… Пойми я свои чувства к тебе раньше, этого не произошло бы… — В том, что ты не успел понять чувства, нет твоей вины. Иногда ты всё понимаешь сразу, а иногда требуется очень много времени. У каждого по своему, вне зависимости от его желания. Но теперь всё выяснилось, осталось лишь… дочитать молитву. Хиро прижался ещё сильнее, вдыхая аромат одеколона старшего. Он не хотел расставаться с братом, но понимал, что если тот не дочитает молитву, Сонтэре может вернуться, или же он сам преобразится в кого похуже. В любом случае, расставание неизбежно. Старший Хамада по турецки устроился на бревне, а младший сел между ног, как они делали в детстве, когда Тадаши читал сказку для Хиро. Хиро откинулся назад, доверчиво прижимаясь спиной к Тадаши и закрывая глаза, в которых скопилась солёная влага. Парень положил подбородок на голову брата, в последний раз вдыхая аромат свежих листьев и хвои в волосах, впитавшийся в них за четыре года. Он прикрыл глаза и положил руки на место, где стучалось сердце младшего. Прошептав горькое «прости», Хамада начал негромко читать молитву. Слова словно лезвия царапали горло и душу, но он продолжал их говорить. Голос начал сипнуть, превращаясь в болезненный шёпот, рука на груди Хиро сжалась. Хиро положил свою ладонь на чужую, и когда осталось лишь одно слово до конца молитвы, он вздёрнул голову вверх, касаясь чужих губ своими. Невинный, лёгкий поцелуй, значащий больше, чем тысячи громких слов. С ресниц Хиро скатилась хрустальная слеза, капнувшая на руку брата. Прикрыв глаза, тот также легко ответил. Отстранившись, он уткнулся своим лбом в чужой, и дрожащим голосом прошептал последнее: — Аминь… — он зажмурился, не в силах сдерживать плавленную соль. Тело в его руках стало исчезать, распадаясь на сотни светлячков. Когда чужое тепло совсем пропало, Тадаши осмелился открыть глаза. Пустота. Он закрыл лицо рукой, рвано вздыхая, как услышал шорох. Хамада поднял голову. Перед ним сидел маленький лисёнок. Необычный такой. Вместо рыжей шерсти, он был угольно-чёрным, с белым воротничком и карими, с красным отливом, глазами. Он вопросительно повернул голову и тявкнул, мол: «чего плачешь?». Тадаши утёр слёзы и усмехнулся. — Да так. Ничего. — он почесал лиса за ухом и встал с бревна, идя по тропинке. Обернувшись через пару секунд, он увидел смотрящего ему вслед лисёнка, взгляд которого был отнюдь не животным. Взмахнув на прощанье рукой, он краем глаза заметил девять забавных хвостиков, которыми дёрнул лис. — Увидимся… — прошептал ему на ухо ветер. Теперь, оглянувшись, Хамада никого не увидел. Но знал, что придёт сюда ещё не один раз, чтобы встретиться с ним.