Дорогой и сладенький

Люди используют ласковые прозвища, чтобы показать свою любовь. Им мало просто сказать "я люблю тебя", потому что невозможно говорить это постоянно, а выразить чувства иногда нестерпимо хочется. Выделить возлюбленного или возлюбленную среди других иногда жизненно необходимо. Вот так смотришь на кого-то и понимаешь, что это не только какой-нибудь там Николас, а твоё солнышко, пушистик, пусечка, лапочка, котик... Ангел. Как славно, однако, что сущность Азирафаэля совпала с этим нежным и безумно ласковым прозвищем, однажды замечает Кроули и спасает себя от кучи неловких моментов, переставая отслеживать, чтобы всякие там "милый", "любимый" и "сладенький" не слетели с языка. – Выпей со мной, Ангел, – говорит он. – Позволь искусить тебя обедом, Ангел, – просит он. – Ангел, перестань так глупо подставляться, – почти сурово отчитывает. Ангел, ангел, ангел. По сто раз на день, до кружащихся вокруг головы сердечек и сахарного обожания в глазах. Единственная уступка влюбленности. – Оставайся у меня, Ангел, – предлагает Кроули, глядя на расстроенного и какого-то скукожившегося Азирафаэля. – Ты очень любезен, – устало улыбается тот и двигается немного ближе, словно хочет, чтобы его обняли и согрели. Кроули закидывает руку ему на плечо и придвигает к себе. Это же не бог весть какое дело – дружеское объятие да и только, но становится как-то легче. Отчего-то кажется, что важен и нужен, даже немного любим. Азирафаэль укладывает свою вихрастую голову на плечо Кроули, и тот замирает. Н-да. Вот уж вам и тысячелетняя невозмутимость, крепость нервов и взращённое равнодушие, разом свалившие в неизвестном направлении, оставив бедного демона на произвол судьбы. Как прикажете ему с этим разбираться? – Ну и стучит же у тебя сердце, – бормочет Азирафаэль, – даже тут слышно. Переволновался сегодня? – Ага, – выдавливает Кроули. – А вот и автобус! – Так номер не наш, – хмурится ангел. – Подумаешь, – Кроули его слегка пихает, чтобы сел, и сам встаёт, разминая ноги. – Свернёт пару раз не туда, с кем не бывает. Азирафаэль хихикает, и Кроули чувствует как губы растягиваются в тонкой, полной обожания, улыбке. *** Азирафаэль иногда позволяет себе мечтать о том, что было бы, окажись Кроули тоже в него влюблён. Это довольно легко сделать, к слову. Сотни тысяч раз они оказывались рядом друг с другом в самых тонких и щекотливых ситуациях, они видели, как появлялись и исчезали государства, как рождались и умирали люди, вершившие тысячи судеб, они прожили вместе миллионы жизней, но что если бы они прошли через всё это не как друзья, а как возлюбленные? Изменилось бы что-нибудь, если бы там, где они жали друг другу руки, они обнялись? Не передать сколько раз Азирафаэлю хотелось отбросить все предрассудки и поцеловать Кроули хотя бы в щёчку. Ну знаете, так быстро, легко и абсолютно целомудренно. А ещё обнять, прижать к себе крепко-крепко и не отпускать как можно дольше. Азирафаэлю как-то удалось провернуть такую штуку, кстати: они были чертовски пьяны и потому пребывали в добрейшем состоянии духа, и когда Кроули начал запинаться о собственные ноги, Азирафаэль крепко перехватил его за талию и они вместе дошли до поместья Кроули и завались на одну кровать. Вышколенная прислуга и слова на утро не сказала, а Кроули непривычно мялся и краснел. Потрясающее воспоминание, одно из лучших, пожалуй. Так вот, чтобы не сорваться случайно и не выболтать чего лишнего, Азирафаэль решил дать Кроули прозвище. Милое, незатейливое и передающее всю, едва сдерживаемую силой воли, ангельскую любовь. "Дорогой" подошло просто отлично. Так что века так с шестнадцатого он исключительно так к Кроули и обращался. – Дорогой мой, это возмутительно! Не сунься в Ирландию без шарфа! – Дорогой мой, даже дьявол не заставил бы тебя ещё раз идти на ту постановку, конечно мы можем заглянуть сегодня в кино. – Боже правый! Ой, прости, дорогой друг, я просто охотился за этой книгой полстолетия. Чудесный подарок! Спасибо! – Спокойной ночи, дорогой мой, – говорит Азирафаэль и укрывается одеялом. Кроули улыбается ему и прикрывает дверь. Азирафаэль знает, что между их кроватями всего лишь тонкая стенка, а не половина города, как это бывало обычно, но почему-то чувствует себя невероятно одиноким. Так, наверное, бывает, когда оказываешься к желаемому ближе, чем когда-либо, но всё равно не можешь обрести это. Ну или царствующий в квартире холод заставляет пальцы на ногах поджиматься, мысли об одиночестве выползать из подсознания, а зубы стучать друг о друга, отбивая ритм, достойный чечётки. Азирафаэль так отдается этому ощущению и самозабвенно себя жалеет, что замечает маленькое изменение в своем положении как-то внезапно. – Ты отвратительно громко стучишь зубами, – ворчит Кроули, закидывая руку и ногу на ангела. Азирафаэль замирает каменным изваянием. – Можно просто включить отопление, – ворчит он, но подвигается ближе к невероятно горячему Кроули. – Ты предлагаешь адскому созданию включить отопление? У тебя даже мозг замёрз, Ангел? Прижмись покрепче и спи, – Кроули укладывается удобнее. – У тебя всё ещё оглушительно громко стучит сердце, – Азирафаэль подсовывает руку под подушку. – Это потому, что ты меня до смерти бесишь. Спи уже, – демон задерживает дыхание, потому что голова Азирафаэля теперь прямо у него под носом, и он прекрасно чувствует его запах. Азирафаэль ерзает, оттопыривает все для этого пригодные и не очень части тела, поворачивается, утыкается носом в грудь Кроули и наконец засыпает, посчитав, что максимально незаметно получил желаемое. Кроули же всю ночь не может сомкнуть глаз. Он настолько взбудоражен и по-детски счастлив, что стискивает Азирафаэля в объятиях и легонько целует в лоб. Сердце подскакивает к горлу, а в ушах шумит от волнения, но Азирафаэль не просыпается, и Кроули решает остаться в таком положении: руки плотно охватывают ангела, а губы прижаты к его лбу. В конце концов, никто не застрахован от того, чтобы проснуться в крайне неловкой позе с любовью всей своей жизни в руках. Именно так он засыпает, едва рассвет проникает в комнату. Азирафаэль просыпается в прекрасном расположении духа, и его настроение поднимается почти до небес, когда он осознает, что плотно сплетен руками и ногами с Кроули. – Дорогой мой, позволь мне подняться, – просит он бодрым шепотом. – Увхув, – ворчит Кроули и переворачивается на спину, раскидывая руки в стороны. Азирафаэль усмехается, заметив на Кроули боксеры в перчиках чили. Презабавное зрелище, однако. Несомненно будоражащее и очень бодрящее, сказывающееся на мирской плоти, сковывающей великий ангельский дух, самым грешным образом. Азирафаэль с удвоенной энергией уходит в ванную комнату, дабы привести себя в порядок. В конце концов, свежий и прилично выглядящий, он выходит на кухню. Кроули всё в тех же боксерах, но уже в рубашке, шипя переворачивает омлет, обжигая пальцы о сковородку. – Кроули, милый, что происходит? Дым коромыслом стоит, – Азирафаэль стремглав бросается к окну. – Завтрак! Тут происходит завтрак! Я забыл про омлет, прости, – Кроули виновато смотрит на ангела и прижимает обожжённый палец к мочке уха. – Ох, я все приберу и приготовлю, иди, дорогой мой, – Азирафаэль машет полотенцем, выгоняя дым через окно. И только когда Кроули уходит, он вдруг понимает, что его оговорка осталась без внимания. Значит, можно позволить себе расслабиться? Что ж, "милый" вполне точно характеризует Кроули. *** Жить с Азирафаэлем в одной квартире просто чудесно: не нужно искать повод для встреч (Кроули не жалуется на фантазию, но рад оставить изобретательность в покое хоть на какое-то время), проводить время за беседой, готовкой, чтением и просмотром фильмов приятно до безумия, узнавать, какие именно головоломки любит ангел и какие забавные домашние привычки у него проскакивают до чёртиков любопытно, однако есть и минусы такого сожительства. Например, нестерпимое желание как-нибудь ласково назвать Азирафаэля, потому что вставлять "ангела" слишком часто не позволяет врождённая любовь к языку и его лексическому богатству; необходимость завести шкаф для книг и отдать бывшую вторую спальню под кабинет тоже, конечно, немного огорчает. – Что это? – Азирафаэль аккуратно переворачивает свиток. – Свиток; на вид Германия века пятнадцатого, – пожимает плечами Кроули. – Спер у какого-то американца, он приехал читать лекции... – Спёр? – Азирафаэль тут же откладывает кожаный свёрток. – Он таскал его по аудиториям и давал студентам в руки, скажи мне, что хочешь его вернуть, радость моя, – Кроули закидывает ноги на стол. "Радость моя" приятно перекатывается на кончике языка и складывается клубочком где-то в правом предсердии. Азирафаэль сосредоточенно пыхтит над свитком, развернув его и удерживая в воздухе с помощью чуда. – Заварить тебе какао, сладкий? – Азирафаэль в ответ мычит что-то нечленораздельное и даже голову не поднимает. Кроули улыбается сам себе, похлопывает себя по груди и вскакивает с кресла. К какао обязательно стоит добавить пирожные. *** – Что это? – Кроули подозрительно косится на лежащую посреди кровати коробку. – Посмотри и сам всё узнаешь, дорогой! – Азирафаэль кричит из душа, пытаясь перекрыть голосом шум воды и собственное фырканье от того, что она затекает в рот и нос одновременно. – Ну ладно, – Кроули обходит кровать полукругом и резко на неё садится. Матрас пружинит вместе с ним, подкидывая коробку, внутри которой ничего не звенит. – Значит, не спиртное, – немного разочарованно бурчит демон. Он слитным движением развязывает черную ленту и снимает крышку. Внутри плещется черный шёлк красиво уложенного халата. Кроули аккуратно его достает и разворачивает: красиво, вполне в его стиле, только зачем? – Ангел мой, а для чего мне халат? – Кроули подбирается прямо к душевой кабине и заглядывает в щёлочку, сосредоточенно смотря только на лицо Азирафаэля и ни сантиметром ниже. – Ну а что ты по дому то в трусах, то при полном параде ходишь, – пожимает тот плечами. – Или тебе не нравится? – его лицо вдруг становится грустным. – Нравится! Очень нравится! Я просто не привык покупать одежду, но мне невероятно приятно, – Кроули быстро накидывает халат прямо поверх костюма. – Как родной сидит! – Вот и отлично, – улыбается Азирафаэль. – Слушай, – он начинает немножечко краснеть, – а можешь мне спинку потереть? Не могу достать между лопаток. Кроули аж замирает. Он открывает рот, собирается что-то сказать, потом закрывает рот, так и не обнаружив подходящих слов. – Могу, – как-то сипло выдаёт он и тут же получает в руки через полностью открывшуюся дверь кабины мочалку. Ангел поворачивается спиной и надеется, что не покраснеет весь. Это плохая, кошмарная, просто ужасная идея, но ему так хочется получить хоть капельку чуть более интимных и будоражащих прикосновений, что скромность предпочитает деликатно промолчать. Азирафаэль что-то щебечет о крыльях, гигиене, неловком теле и отсутствии гибкости, но Кроули его почти не слышит, сосредоточенно пытаясь хотя бы руками ниже спины не спускаться, потому что взгляду он приказать подняться выше ангельской задницы просто не в состоянии. – Спасибо, милый, – Азирафаэль забирает из его рук мочалку и задвигает дверь. Кроули так и останется на мгновение с пенными руками и ошалевшим выражением лица стоять посреди ванной. – Трусы мои ему не нравятся, обалдеть теперь, – внезапно ворчливо выдает он и, запахнув полы халата, уходит в комнату. Халат тем не менее теперь по утрам носит исправно и в отместку как-то тоже зовёт Азирафаэля потереть спинку под крыльями. Азирафаэль с энтузиазмом откликается. Пар от слишком горячей воды валит клубами, его руки дрожат от волнения, в груди все сжимается, а кровь приливает к той части тела, которой ангелу вообще иметь не положено, но он старательно растирает подставленную гибкую спину и пару раз, естественно, совершенно случайно, просто не устояв перед соблазном, задевает мочалкой ягодицы Кроули. – Благодарю, – хрипит Кроули. – Всегда рад помочь, – с трудом отвечает Азирафаэль. Дело в том, что в его личной библиотеке были разного рода книги, среди которых затесалась определенная часть религиозной индийской литературы, рассказывающей о всякого рода способах физического выражения любви и красочно показывающей эти самые способы и позы в затейливых картинках, которые Азирафаэль исключительно от природного любопытства тщательно изучил и сейчас явственно представлял. Спасает только одно: если Кроули в прошлый раз так не отреагировал, а он в этом уличён не был, то подобного рода помощь вполне в рамках их дружбы, и проблем нет. Осталось только усмирить плоть. *** Плед противно колет самые нежные части тела, доводя до исступления своими мелкими проклятущими ворсинками. Жук возится около правой ноги и омерзительно трещит крыльями. – Чудесно, – выдыхает Азирафаэль. – Да, вид, что надо, – подхватывает Кроули. Он обещал Азирафаэлю пикник в семидесятых годах прошлого века, и теперь старательно делал из своей змеиной ухмылочки, сладкую любящую улыбку не смотря ни на что. – Пирог сам готовил, лапушка? – ангел берется за новый кусок. Кроули немного кривится от нового прозвища. Бога ради, с чего вдруг Азирафаэль решил ими разбрасываться. Мило конечно, приятно тюкает по затылку и даже чуточку греет, но подозрительно. Хотя быть милым, дорогим и лапушкой абсолютно не утомительно. – Ну да, – Кроули всё же наступает на жука. Ну не может он без пакостей, натура у него такая. – Интересный подбор специй, – Азирафаэль абсолютно некультурно облизывает пальцы. У Кроули богатая фантазия и широкий ассоциативный ряд, работающие, к сожалению, слишком хорошо и быстро. Смотреть на эту живую порнозвезду сродни мазохизму, но отводить глаза стало бы преступлением. – Вина? – предлагает Азирафаэль и светло улыбается. – Вина, – соглашается Кроули. Ангел передает открытую бутылку и подсаживается ближе, их руки и плечи соприкасаются, а мизинец Азирафаэля цепляет мизинец Кроули под пледом. Листья падают, мясной пирог благоухает, а вино разгоняет кровь. Кроули ощущает любовь каждой клеточкой своего тела. – Знаешь, здесь фантастически много любви. Прекрасное место, – Азирафаэль смотрит на него своими поразительно глубокими глазами и сильнее прижимается плечом. – Да, фантастически много любви, – Кроули сплетает их пальцы и с силой сжимает свои. Он делает ещё один глоток и с удовольствием наблюдает за падающими листьями. *** – Милый, можно я кое-что сделаю? – лёжа напротив Кроули, спрашивает Азирафаэль. Они только недавно вернулись с сожжения чучела Гая Фокса и сейчас, распаренные после душа, лежали в кровати. Кроули листает новости в телефоне, а Азирафаэль какое-то время читает, а потом понимает, что абсолютно не может сосредоточиться на истории, пока его мысли заняты другим. Неделю назад к ним приезжали Анафема и Ньют. Они решили пожениться и лично доставляли приглашения немногочисленным гостям. – Ах, как у вас прелестно! – вздыхала Анафема, рассматривая книжные шкафы, разделенные цветочными горшками. – Н-да, Азирафаэлю захотелось уюта, – покачиваясь с пятки на носок, сказал тогда Кроули. – Не так ли, сладенький? -- он повысил голос, чтобы его было слышно на кухне, где Ньют и Азирафаэль заваривали чай. – Совершенно верно, дорогой. Я не могу, как змея подколодная, жить среди камней, – Азирафаэль высунулся из дверного проема. – Идите пить чай. – Хорошо хоть ковёр на стену не заставил повесить, – Кроули указывает Анафеме в сторону кухни. – Гобелен, а не ковёр, – уставший ещё несколько дней назад от спора по поводу стен, Азирафаэль возразил на автомате. Кроули по-змеиному улыбнулся. Анафема и Ньют понимающе переглянулись: притирки со стороны выглядят мило. – Порежу-ка я торт! – Кроули рывком встал со стула. Ньют в принципе сомневается, что кто-то вообще так встаёт со стульев, но все остальные вроде значения не придали. – Только не тем! – Азирафаэль запнулся, заприметив в руке Кроули огромный нож. – Тесаком, – продолжает он, просто чтобы закончить. – Я встречаю гостей не в халате, по-моему, ангел, это уже достаточно большая уступка, – торт, разрезанный на четыре огромных куска, приземлился прямо в центре стола. – Как хорошо, что вы всё же решили быть вместе, – улыбнулся Ньют, получая свой кусок. Кроули немного покраснел, но не стал отпираться, а Азирафаэль вдруг всё понял. Он запретил себе об этом думать, потому что у них ещё планы на вечер, но вот сейчас, в теплой постели, все догадки вернулись. Первая мысль, посетившая его голову при замечании Ньюта, гласила: "Точно, я же сладенький!" Далее был сумбурный поток из чего-то похожего на "старый болван", "мог бы и догадаться", "как можно было быть таким тупым", но лидировала идейка "Так он что влюблен в меня?". Усмирив всю эту нелепицу, Азирафаэль решает действовать. – Милый, можно я кое-что сделаю? – говорит он, глубоко вздохнув. – А? – поднимает на него взгляд Кроули, и Азирафаэль наклоняется вперёд и целует его. Губы Кроули плотно сжатые, а глаза крайне ошарашенные, из-за чего он напоминает очень удивленного питона. Азирафаэль смеётся и целует его ещё раз, притягивая к себе за шею. Кроули подаётся всем телом, сжимает цепкими пальцами бок Азирафаэля и льнет к нему со всей силы. – Ты! Ты водил меня за нос столько времени! – шипит Кроули, вжимая в себя бёдра Азирафаэля. – В своё оправдание скажу, что и ты меня тоже, – Азирафаэль вклинивает бедро между ног Кроули. – Ангел, во имя всех святых, не тяни кота за все его подробности и дальше, – Кроули определенным образом двигает тазом, и Азирафаэль решает не отвечать, потому что к Дьяволу все эти разговоры: за шесть тысяч лет они привели их к тому, к чему простое объятие привело бы за сорок секунд. Азирафаэль просто целует Кроули, выгибается под его руками, обнимает, ласкает и дотрагивается до тех мест, о которых думать даже не смел раньше. Азирафаэль словно проваливается в сплошное удовольствие, он может только ощущать, как Кроули проходится своими горячими ладонями по его спине, заставляет прогибаться и просить о совершенно невероятных и откровенных вещах. Азирафаэль почти уверен, что матерится, когда Кроули проникает в него пальцами, точно знает, что кричит от наслаждения, когда Кроули вталкивается в него, и постыднейшим образом выгибается и скулит, шепчет богохульства и цепляется за Кроули, переживая пик наслаждения вместе с ним. Что делал демон, Азирафаэль не может точно вспомнить, но готов утверждать, что это было бесподобно. – Знаешь, – Кроули прижимает к себе разморенного Азирафаэля, – нам всё же стоит посетить какую-нибудь звезду, чтобы с её поверхности я прокричал на всю Вселенную, что ты наконец со мной. Азирафаэль ничего не отвечает. Он только надеется, что у него хватит смелости прокричать тоже самое хотя бы с Тауэрского моста.