Lovesick

      Он снова раздражённо ловит взгляд, который Миядзава посылал не ему. Становится посредником между отправителем и получателем, оставляя Кенджи болтать со своим знакомым. У него всё равно более короткий рабочий день, из-за того, что он подросток. (Куникида раньше никогда не задумывался, но разве то, что два года назад Кенджи и Кёка работали здесь, было не противозаконно?)       Они ходят на работу вместе, с тех пор, как недавно съехались. Не то что бы они скрываются от коллег, просто не демонстрируют, и когда Доппо и Кенджи пришли вместе впервые, особо наивные удивились, что младший так рано прибыл.       Эти разговоры с каждым встречным приятелем заставляют вспомнить, что мужчина встречается состоит в бракоподобных отношениях с очень общительным деревенским простачком. Раз в браке они состоять не могут.       На самом деле, в своих мыслях, а точнее, в ощущениях, свободных от словесной формы, просто где-то в голове, при виде Миядзавы, улыбающегося, возникала волна господикакжеялюблютебя-обожаю-обожаю-обожаю. Волна очень приятная и тёплая, теперь сопровождающая его постоянно, ведь Кенджи часто улыбается.       Его солнце, хоть это и клише. Солнце яркое, часто громкое, и за это время, проведённое в городе, здесь освоившееся. Кенджи не являлся идеальной девушкой, но, так уж получилось, стал идеальной второй половинкой.       Точнее почти идеальной.       Куникида, честно говоря, пусть и чувствует себя счастливым (а счастье повышает продуктивность), довольно сильно беспокоится о психическом здоровье Кенджи. Есть из-за чего. Во-первых, он с начала появления своего в агентстве был странным, этого не отрицает никто, у них там вообще нормальных людей мало. Сложно было поверить, что действительно кто-то такой всепоглощающе добрый может существовать, хоть и с заскоками вроде: преступники = неподчиняющийся скот. Во-вторых, когда между ними начала витать химия, Кенджи было… не очень много лет, и, скорее всего, эти отношения на него очень сильно повлияют. В-третьих — у Миядзавы не было друзей-ровесников. Все они были, чаще всего, намного старше, либо старше на несколько лет (с «младшей частью» агентства, включающей в себя двух Танидзаки, Накаджиму и Кёку, у его возлюбленного особых дружеских отношений не было). И четвёртое, пока что, перевешивающее: Миядзава никогда не смеялся с кем-то. Ни разу. Вообще. У него часто радостное лицо, на котором почти всегда улыбка, но не довелось услышать от него чистый смех с какой-нибудь шутки, или просто радостный.       Куникида бы и рад сказать, что и представить не может себе его смех, но он может, потому что слышал.       Всегда, всегда, когда они занимаются сексом, Миядзава в какой-то момент начинает смеяться. Вот так, ни с того ни с сего — глаза у него закатываются, ноги дрожат и разъезжаются, но на лице появляется улыбка, и Кенджи смеётся. Чаще, пока воздуха в лёгких хватает, и голос ещё не хрипит, а иногда, если из-за гормонального взрыва удовольствие кажется слишком сильным, смеётся, пока из глаз не начинают катиться слёзы, и силы на смех пропадают.       Это очень странно, и сильно Куникиду беспокоит. И возбуждает ещё сильнее.

***

      — Давай займёмся сексом? — Кенджи в коротком, очень коротком халате на голое тело, восседает сверху на животе Куникиды, и прямолинейно предлагает, уже поймав в ловушку. Он это говорит тихо, наклоняясь к чужому лицу и держа его в ладонях.       Доппо только собирался спать, думая, что Кенджи, как и обычно, просто уснёт у него на груди. Он совсем не обратил внимания, что на любовнике халат, а не пижама. Когда они сделали это, пока Кенджи был в халате, тот потом купил себе пижаму — «Я не могу смотреть на него по-обычному теперь. Просто не могу». Но ему понравилось.       Снова наступит это сумасшествие, где Кенджи не может сдержать стонов и смеха, принимая толчки и откликаясь на них, а Куникида будет сомневаться в своей адекватности, зная, что если Кенджи смеётся — ему очень хорошо, но если он плачет — ему очень-очень-очень хорошо. Доппо иногда пугает, как сильно он хочет добиться этих слёз. Всё что они делают — целуются, даже без языков. Кенджи чуть елозит бёдрами по его животу, пока не решаясь съехать ниже, и они почти спокойно мнут губы друг друга. Сначала сухо. Спустя секунд пять — слюняво, а руки Куникиды ползут от бёдер вверх, до завязок на халате, но потом останавливаются и просто скользят под ткань.       Кенджи постоянно хочется, потому что он подросток, и не предложить сегодня он не мог — слишком редко были дни, когда их отпускали домой дотемна, и оставалось время на что-то, кроме «поспать». В рот Миядзавы двигается язык, и он воодушевлённо стонет, запуская пальцы в чужие волосы и отвечая. Куникида сжимает на талии Кенджи руки, придерживает его, и опрокидывает на спину, забираясь на него, и теперь Миядзава может обвить руками шею. Спи они на футоне, Кенджи бы больно ударился головой.       Дальше всё происходит смазанно, неторопливо, как будто у них полно времени. Кенджи, по своему обыкновению, пытается переплестись с ним ногами. Халат, из-за того, что Кенджи опрокинули, задрался, и любимое лицо залило смущение, а Куникида, уже не видя в этом куске ткани смысла, развязывает бантик.       Кенджи, такой худой, такой маленький по сравнению с Куникидой, нетерпеливо тянул вверх его пижамную футболку, чтобы оставлять на широкой грудной клетке засосы и укусы. Если Доппо решит, что является всё-таки — немного, на одну десятую — извращенцем, то только из-за этого. Особенно если представить, как это выглядит со стороны, с ракурса, на котором видно затылок Кенджи, его спину, со съезжающим по ней халатом, и то, как его сильные тонкие руки вцепились в Куникиду и на коже мужчины появляются пятна. Только наедине Кенджи показывал своё «ты — только мой», не очевидно, но доходчиво. Прошлые метки, жёлтые и почти исчезнувшие, его явно не устраивают.       — Ты слишком раздетый, — говорит Доппо, потирая большими пальцами соски на груди Миядзавы.       — Снимай, снимай, — Кенджи постанывает, когда руки спускаются ему на таз. Он имеет ввиду штаны Куникиды, которые сам и тянет вниз, и под ними обнаруживает трусы, — Почему на тебе столько одежды? — обиженно и протяжно звучит, когда Кенджи позволяет снова уложить себя на спину. Он очень громко вздыхает, когда Куникида начинает ласкать языком его шею и одной рукой чуть давит на низ живота.       — Я слышал, как ты мастурбировал в ванной. Льющаяся вода тебя не спасла, — он говорит Миядзаве прямо в ухо, и тот сводит ноги в защитном жесте, — И мне кажется, — Куникида сегодня будет играть грязно, и собирается получить от этого удовольствие, поэтому ноги своими ладонями сжимает и разводит в стороны. Медленно. Кенджи весь подрагивает придвигается ближе, чтобы у Куникиды не было возможности туда смотреть, — только кажется, что ты вставлял себе пальцы. Хотелось обойтись малой кровью, да не получилось?       — Я не нашёл её. Было не так плохо, но я не нашёл, — отвечает Кенджи, очаровательно глядя на него своими потемневшими глазами, и раскрывая покрасневшие блестящие губы. Куникиду нехило тряхнуло, когда он действительно услышал из этих уст подтверждение, но больше всего его удивляет в своём лексиконе слово «очаровательно», — Ты же устал и я не хотел… Я… — Кенджи вскидывает бёдра, потому что рука Куникиды спустилась к нему на пах, а сам Доппо втянул его в поцелуй.       Отлично. Просто отлично, на это даже хотелось бы посмотреть, но звуки из ванной тоже раздавались интересные.       Действительно не очень приятно ощущаются трусы, ставшие тесными, и Куникида их стягивает, отвлекая Кенджи поцелуями (он всегда целуется слишком активно, будто ему это жизненно необходимо — пока не станет болеть маленький рот, и тогда Миядзава больше вообще не будет целовать его), чтобы парень не заметил. Рука мужчины на его члене тоже сильно отвлекает от чего бы то ни было.       — Эй, хватит, — этот шёпот не кажется чем-то вразумительным, но Кенджи даже уворачивается от очередного поцелуя, — Ты же не хочешь просто довести меня до разрядки и лечь спать? — движения на его пахе остановились, и он урчаще вздохнул, смотря в глаза Куникиде. У того на лице было написано «И вот ты всё ещё думаешь, что я тебя не трахну?».       — Не хочу, — когда рука Куникиды, измазанная в предэкулянте, проводит по входу, Кенджи неосознанно ещё чуть-чуть раздвигает ноги, и колечко мышц тоже немного раскрытое, — А ты не хочешь мне пообещать, что больше не будешь запираться в ванной и постанывать, опускаясь своей задницей на её дно, на свою руку, пытаясь сам себя трахнуть? — Кенджи сжался и с головки его члена стало немного стекать, — Да, этот звук тоже прекрасно слышно. Из-за шума воды ничего не слышишь только ты, — наконец-то им пригодятся презервативы и смазка. Во время рабочих будней, когда они вдруг попадались на глаза, становилось тоскливо, — И что ты мне прикажешь делать? Взламывать ванную или дрочить под дверью? — они оба тяжело дышащие, с бешеными глазами, и никто не желает останавливаться — Кенджи хочет дальше слушать эту претензию, Куникида хочет сильнее его завести, — Пришлось делать второе. Почему ты заперся? Не хотел, чтобы я тебя застукал? — он размазывает смазку по краям анального отверстия, пока не вводя пальцы внутрь, хотя Кенджи уже намекающе качнул бёдрами к руке, решив не отвечать, просто слушать, — Если бы ты не заперся… если бы ты не заперся, мы бы начали ещё в ванной. Пришлось бы поднять тебя, полностью оторвать от пола, для удобства, и прижимать спиной к плитке, — Доппо наконец ввёл один палец немного, и мышцы сразу сжались, как и руки Миядзавы на его плечах. Взгляд Кенджи почти стал млеющим, а Куникида, не продвигая дальше первый палец, добавил второй, и стал растягивать у входа, — Нет возможности сдвинуть ноги, ведь их-то я и держу. Приходится вплотную прижиматься, чтобы не упасть. Представь, как глубоко бы входило… — голос у Куникиды низкий, идеально подходит для таких фраз, а мужчина проталкивает пальцы дальше, по основание, и Кенджи за это впивается ему в плечи ногтями, — Каково, когда делаешь это сам? Ты же лучше знаешь, как будет больно, а как — нет, и можешь полностью о себе позаботиться. И наверное, то, что ты делал сам, приятнее, чем то, что я делаю сейчас? — крутит пальцами очень быстро, то немного вытаскивает, то опять вставляет, и давит, растягивая. Это довольно легко, потому что Кенджи маленький извращенец и уже сделал многое за него. И сейчас насаживается, возя волосами по простыне.       — Ты чего, нежнее, — на самом деле, Миядзаве просто не нравится, что пальцы так мало задерживаются на простате, и что Куникида ведёт с ним беседы, будто издевается. Кенджи применяет свой козырь, как только возлюбленный действительно начинает делать всё медленнее и находит нужную точку — выгинается и поощряюще произносит, — Д-доппо…       «Не называй меня по имени с таким блядским лицом!» — Куникида краснеет, краснеет очень сильно, и вместе с добавленным резко третьим пальцем, давит Кенджи на простату и остальными двумя. Дрожание томящегося от предвкушения парня ему нравится, но стон, громкий и протяжный, нравится ещё больше. Как же хорошо, что они не живут в общежитии агентства, и никто не лезет в их сексуальную жизнь.       Он перестаёт издеваться над Кенджи, и просто медленно растягивает, но тому, кажется, это не по нраву. Слишком уж сильно Миядзава ёрзает.       — Ты не делал этого под дверью, — Кенджи прикрывает глаза, пытается удобней устроить ноги, и закидывает их Куникиде на плечи, вынуждая наклониться к себе, — Невозможно в это поверить… — фраза прервалась мычанием, но её заканчивать и не требовалось.       — Невозможно поверить? — ему не очень нравилось, что прелюдия превращалась в разговор по душам, и Куникида слегка укусил кожу на ключице Кенджи. Эти места, где практически кожа обтягивала кости, такие притягательные и редкие, но ключицы были и остаются фаворитом. Кенджи всё твердит, что в одежде, закрывающей ключицы и шею, ему жарко, а Доппо обладает таким же сильным стремлением кусаться и оставлять засосы, как и у Миядзавы, — Не один ты испытываешь возбуждение, — рычаще говорит мужчина с возмущением. Романтика, романтика, больше долбаной романтики, всё потому, что они не хотели спешить, и никакой эротики в начале их отношений не было. Он, блять, лишь хотел свыкнуться с отношениями с парнем и не подминать под себя того, у кого раньше ничего ни с кем не было, а Кенджи решил, что Куникида просто человек который обычно «против» секса, чем «за», — Ты думаешь, что заставляешь меня, или что? То, что я тебя не домогаюсь в любое доступное время, не означает, что я не хочу тебя выебать! — на этом моменте хотелось бы вытащить пальцы и толкнуться, но Кенджи, сволочь маленькая, за грязные слова больно укусил его, хоть и опустился на руку ещё больше, — Мне показалось, что ты просто со мной не хочешь этого делать. Может, я слишком грубый?       — О какой грубости идёт речь? — Кенджи задыхается, пока говорит, и разговор явно подходит к концу, — Сколько ты меня, уже и так растянутого, подготавливаешь? Всегда-всегда ты настолько правильно всё делаешь, что я думаю, — последнее слово срывается на стон. Куникиде жарко, особенно внутри Кенджи. Его пальцы выходят с еле слышным чвокающим звуком, — думаю, что ты почти в этом не заинтересован.       — Тогда не думай, — презерватив наконец раскатан по члену, и Куникида аккуратно входит, — Просто расслабься и получай удовольствие, — не удаётся не хмыкнуть, а ощущение напрягшегося, но слишком тщательно разработанного, чтобы не принять его, отверстия, вызывает мандраж, — Для чего, думаешь, я тебя обычно долго растягиваю? — с «я знаю, куда тебе деть ноги» видом, берёт Кенджи за лодыжки и ведет руками до мест под коленками — держать раскрытыми ноги и управлять движениями, — Чтобы мышцы были мягкими, — толкается чуть дальше, — почти расслабленными, — с удовольствием дёргает Миядзаву на себя, не уверенный, что тот вообще его слушает (мычит, охает, признаков желания говорить не подаёт), — и чтобы без чего-то внутри ты ощущал пустоту, — Кенджи улыбается и издаёт булькающий звук.       «Чтобы засаживать, не волнуясь, что тебе больно; чтобы твоё тело старалось меня не выпускать; и, возможно, чтобы ты чувствовал себя недостаточно удовлетворённым», — Куникида, на самом деле, делает всё по своим планам, может, сам лепит из Миядзавы озабоченного во время процесса, потому что это приносит невыносимое моральное удовольствие, и у Кенджи от секса хорошие впечатления => ему нравится, он часто хочет ещё.       Миядзаве неизвестно, насколько сильно Куникида его хочет на самом деле — лучше пусть и дальше остаётся в неведении.       У анального отверстия розоватая растёртая кожа, насколько же всё стирается внутри, Куникида и представить боится. Наконец, получается нетрудно входить по основание. И вспомнить, что он всё ещё сильно сжимает ноги Кенджи под коленками, и лучше бы ему так не делать.       Толкаться, давя по чувствительным точкам, входить глубже, не забывать смотреть на лицо Кенджи во время процесса, если не закрываешь глаза — реакция Миядзавы именно на такой набор действий будет совершенна. И то, что он активно подмахивает бёдрами, тому доказательство.       Издаёт слишком громкие звуки, которые до соседей могут и долететь, глотает слюну, тоже закрывает глаза, ох, и самое охренительное — всё время сжимается на члене Куникиды. Доппо чувствует, что немного соскальзывает контрацептив, когда он выходит, и снова вгоняет, спустив руки к анальному отверстию и ещё чуть-чуть его раздвигая большими пальцами. Кенджи протестующе хнычет, а его ноги резко свалились на простынь, когда Куникида перестал их держать.       Ну и как прекратить, если пальцами он хоть может ощутить, как там жарко, а у Миядзавы такое кайфующее выражение лица, что нельзя не поцеловать? Доппо всё же убирает руки и сжимает Кенджи талию, но вовсе не от этого парень срывается на крик. Просто Куникида резко увеличил скорость движений.       Это соседи точно услышали. Их жаль.       И теперь, когда Миядзава выгинается, издеваясь над позвоночником, прижимается своим растёртым отверстием к мошонке Доппо и не знает, за что схватиться, на его розовом лице появляется дрожащая улыбка, и…       — Аха! Ха-ах-ах-ха-ха-ха-ахх! — раздаётся смех, перемешанный со стонами, и Куникиде почти становится плохо из-за этого смеха — Миядзава выглядит умалишённым. Не может перестать смеяться, показывает свои зубы и пытается дышать (это выходит так громко, оглушающе, что на пару секунд становится единственным, о чём Куникида думает), но его брови искривляются между этим и рот принимает округлую форму, чтобы издать очередной стон.       Миядзава, в повседневной жизни лишь иногда хихикающий, громко смеётся в их постели, извиваясь и стеная.       Сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший. Кто из них? Тот, кто находится в таком состоянии, или тот, кто любит до него доводить?       Между их тел стекает смазка, по промежности Кенджи. Не считая звуков, ещё много чего указывает на то, что он близко к пику удовольствия, например, ноги слегка подбрасываются вверх, а потом снова бьют по кровати. («Ты его трахаешь или исследуешь?» — спрашивает самоироничный голос в голове).       Перемещение уже хрипящего Миядзавы из горизонтального положения в вертикальное не вызывает никаких возражений, только Кенджи впивается зубами ему в плечо, раз голосом выразить свои чувства уже не может.       Плоть входит под другим углом, и пока Кенджи на нём сидит, толкаться труднее, но это стоит того — они оба чувствуют всё острее, и у Куникиды уже руки дрожат, пока он сжимает чужой таз, а у Миядзавы коленки, которыми он опирается на матрас, разъезжаются в противоположные стороны. В такой позе, в такой позе…       — Я скоро кончу, в такой позе, — Кенджи, как может, произносит эту фразу Доппо на ухо и дрожит, содрогаясь от проникновений. Из-за движений его член трётся о живот мужчины, и вместе с давлением на простату это образует «взрывоопасную» смесь.       — Кончай, это разве плохо? — звучит тихо и ехидно, но Доппо осекается, — Блять, не сжимайся, — Миядзава его не слушает(ся), закусывает нижнюю губу и специально смотрит в глаза, вдруг делая движение телом вниз. Вбирая в себя член Куникиды и сжимаясь, не понятно, случайно или специально.       Раздаётся всхлип Кенджи, хотя его уголки губ тянутся вверх. Куникида несильно давит рукой на нижнюю часть позвоночника, чтобы ещё слегка парня насадить, и потом толкается сам (всегда в такие моменты хочется спросить, всё ли хорошо, но Кенджи всегда отвечает «да», и сегодня Доппо не спрашивает).       Кенджи с наслаждением кусает его ключицы и позволяет себя иметь. Плачет, глотает всхлипы и течёт, когда Куникида вбивается в его простату, потому что уже всё болит, но по-прежнему хочется. Слишком быстро, хотя, медленно было бы ещё невыносимее.       Миядзава ловит лицо Доппо в ладони и одними губами произносит «пожалуйста», но в итоге, кончает и без помощи, выгнувшись и раздирая ногтями Куникиде кожу на лопатках. После оргазма, прикрыв глаза, чуть не сваливается на спину, назад, но Доппо успевает его придержать и сам укладывает на матрас.       Его член пульсирует, ещё парочку движений и разрядка, и он всё ещё у Кенджи внутри. Миядзава лежит, восстанавливая дыхание, смотрит на него, а на лице дорожки от слёз. Парню приходится облизывать губы, потому что во рту пересыхает, и постоянно сглатывать. Выглядит ебательно.       Кенджи кивает, и Доппо вбивается в расслабившееся тело, слыша шлепки, и стараясь не слышать своего тяжёлого дыхания и стонов. Миядзава закатывает глаза, приподнимает таз и терпит, хрипло скуля. Мокро, жарко, неприятно, он скрещивает ноги у Куникиды за спиной, и видимо это помогает телу сжаться — идеалист вцепился в его тонкие ноги и сделал два последних рваных движения.       Кенджи утирает слюну вокруг своих губ, а Доппо сухо целует их уголок и пытается завязать презерватив. Пока Миядзава вытирает влажными салфетками своё тело, Куникида с сомнениями думает, а точно ли с их рассудками всё в порядке, но просто спрашивает: — В душ?       — Я с утра пойду, — Кенджи и ему протягивает салфетки, всё ещё дышит ртом, но уже спокойнее. Единственное применение, которое Доппо им видит — вытереть любовнику лицо от слёз. Миядзава почему-то сощуривает свои блестящие глаза и хихикает, — Живот вытри себе.       — Кен-чан, — Миядзава весь вздрагивает от этого обращения и робко улыбается, заставляя Куникиду улыбнуться в ответ, — почему ты смеёшься? Не сейчас, а, — он неопределённо взмахивает рукой в воздухе и ложится на бок, — Почему ты смеёшься, когда мы занимаемся сексом?       На лице Кенджи впервые проходит весь спектр смущения, и он запинается и что-то бормочет, уткнувшись головой Куникиде в грудь и сосредоточившись на том, чтобы вытереть Доппо живот от своей спермы. У возлюбленного даже уши пылают.       — Кенджи, — Доппо его мягко от себя отстраняет, на деле немного тревожась. Почему Миядзава смеётся только во время секса он решил не интересоваться.       — Я не могу выдавить из себя смех когда мне радостно или происходит что-то забавное, — всё-таки, Кенджи говорит, расслабленно улёгшись щекой на подушку, — И я точно не знаю, почему смеюсь… кажется, потому что счастлив. Не могу сдержаться.       — И не сдерживайся, — Миядзава иногда похож на мягкую игрушку, когда сонный или уставший. Откровение, которое Доппо услышал сейчас, очень странное, не похоже на правдивое, но Кенджи бы не стал врать (ему бы точно не стал). Просто. Всё это время, узнать было так просто, хотя он себя накручивал.       — Именно в такие моменты ты счастлив?       — Потому что твоё внимание безраздельно принадлежит мне, — эгоистично и довольно подводит Кенджи, снова накидывая халат. Прижимается к нему.       Ревнивое, с обострённым чувством собственничества и повышенной любвеобильностью существо. Ни на первый, ни на второй взгляд об этих особенностях (качествах?; недостатках?) Миядзавы нельзя было догадаться, и в других людях они вызывают неприязнь. Но не в Кенджи. Кенджи хочется только любить.       — Мы оба принадлежим друг другу, — с лёгкостью говорит Куникида, хотя считает, что они принадлежат и себе, в общем-то.       Кенджи смеётся.