Легенды Оромеры. Великий Орёл

— Утро красит нежным светом Стены древнего Кремля, Просыпается с рассветом Вся Советская земля… — орал из соседней комнаты бабкин сожитель. И хотя его соседка — мировая старуха, но найденный ею «по случаю» дедок-активист откровенно раздражал. Белобрысый парень приподнял голову и прикрикнул, для верности кинув в стенку тапком: — Петрович, дай выспаться! За стеной раздалось кряхтение, и на какое-то время наступило затишье. Но весеннее солнце, безапелляционно влезшее в постель, не дало повторно задремать, а констатировав звук гремящих тарелок и унюхав запах яичницы с помидорами, лежащий на узкой койке решил проснуться. Завернув умыться, он прослушал слезливый бабкин рассказ о её нелёгкой судьбе и, удовлетворённо хмыкнув, понял, что завтрак ему обеспечен — по праву пребывания в этом доме. — Ты не смотри, что патлатый такой,— тем временем вещала бабка, — детдомовский парень-то. Настрадался. А рукастый какой. Вон, был барак-коммуналка, а теперь у нас с внучком — Квартира! Помирать буду, ему комнату отпишу. *** Соседка по случаю праздника собиралась на кладбище, а он ещё месяц назад обещал помочь с покраской оградки. Матеря себя, Костя тоже собрался. Погост в начале своего заселения находился среди кусочка светлого берёзового леса, теперь же уходил серым металлочерепичным забором далеко к холмам и там спускался к реке. Они подошли к могиле после полудня. Кто именно там лежал и кем он бабке приходился, Костя не вникал. Но бабка, охая, сразу начала сгребать прошлогоднюю траву, а Константин, неторопливо расставив банки и слегка зашкурив ржавые участки, принялся красить. Так и провозились весь остаток выходного дня. Уже под вечер, тихо посидев и повздыхав, отправились домой. К этому моменту вокруг могил медленно начали расползаться островки серого ночного тумана, превращая прошлогодние травы в цепкие руки, тянущиеся за живым теплом. Тут бабка охнула: — Кость, а лопатку-то я свою забыла, жалко ведь, подберут… Парень покосился на старуху, но та смотрела жалобно и как-то безнадежно. Эх, не родился толстокожим бегемотом — бесполезно пытаться за него сойти. Буркнув: «Догоню» и мысленно коря себя за мягкотелость, Костик рысью побежал через старое кладбище напрямик. Здесь покойников хоронили как попало. Давно покосившиеся кресты вырастали под самыми разными углами, а редкие памятники так глубоко ушли в не просохшую после зимы землю, что Костя перепрыгивал с одного на другой, мечтая только не провалиться в стылую весеннюю топь. Впереди возвышался единственный на весь погост «памятник архитектуры». Склеп, притулившийся к останкам каменной церкви, в народе за сохранность и мраморные, чудом не отколовшиеся детали, изображающие закрытые створки ворот, был прозван «вампирским отродьем». Юноша разогнался и, перепрыгнув бордюр, собрался обогнуть склеп, чтобы потом по прямой тропинке добежать за оставленной «ценной лопаткой». Казавшееся непоколебимым, сооружение тем не менее частично ушло в землю, блестя в свете заката мраморным портиком осевшей в землю стены. Когда-то пять ступенек вели к изображению закрытых врат, но теперь они совсем исчезли в чёрной жидкой грязи, дыша на Костю характерным запахом тлена и вечной скорби, присущим всем кладбищам в мире. Мрачную атмосферу приближающейся ночи нарушил ухающий крик филина… и парень, поскользнувшись, полетел вперёд головой — к каменным створкам ворот. *** … Ему снилось скорбное лицо матери, которую он никогда не видел, и ласковые руки, касающиеся его лица: — Пришёл… — услышал он. — Мы очень долго ждали тебя, сынок… Потом небо раскрасилось яркими алыми всполохами, и сквозь тяжёлые раскаты грома прозвучало: «Иди, обрети крылья!». Вокруг всё завертелось, и он… очнулся! Бледная в свете фонаря бабка кричала: — Костенька, живой, слава Богу, не бросил меня старую. Детонька моя, как же так, разбился! А я туда-сюда, уж кричу-кричу. Вот, со Степан Ильичом, смотрителем, еле нашли… Ты идти-то сможешь? Старуха кое-как помогла подняться… Только к полуночи, они, наконец, оказались дома. Голова у Кости болела немилосердно, его тошнило, и уложенный в кровать, со льдом на огромной шишке, разросшейся через весь лоб, он долго мучился от бессонницы. Кажется, это было сотрясение. Но муниципальные больницы парень любил так же «нежно и преданно», как и «родной» детдом (было за что). Так что с сотрясением или без, а его голова точно обойдется без помощи «добрых докторов». Безуспешно пытаясь задремать, парень поднял правую руку и увидел на безымянном пальце тонкое золотое колечко, искусно свитое из переплетения листьев и крошечных змеиных голов, сильно смахивающих на драконьи, только в миниатюре. Попытка снять странный раритет ни к чему не привела, и юноша уснул. Ему снилось, как в тяжёлом синем плаще, расшитом по краю, он спускается по ступеням. Мраморный проход открыт. Он наклоняет голову и видит затянутый плотной тягучей паутиной коридор. В свете серебряной луны огромные пауки, не привыкшие к пристальному человеческому вниманию, расползаются в разные стороны. Костя протягивает руку и брезгливо срывает липкие нити с хитином, оставшимся от некогда попавших сюда насекомых. В просторной усыпальнице пахнет крысиным помётом. Он чувствует этот резкий запах и слышит торопливый стук маленьких когтей по древним камням. В самом центре на постаменте белого мрамора стоит серый гранитный саркофаг. Константин подходит к нему и не без труда сдвигает массивную крышку. Слышатся резкие крики сов и грозный рокот никогда не виденного им океана. Там внутри, на бархатном ложе — меч. *** — Бьют часы Кремлевской башни, Гаснут звёзды, тает тень… До свиданья, день вчерашний, Здравствуй, новый, светлый день! — орал за стеной дедок. *** — Ты притихни, — принялась воспитывать сожителя бабка. — Голову-то Костя сильно расшиб. Болит, небось, а ты орёшь с утра, как петух оглашённый. — Какой я петух? — возмущался певец. — Вот не буду к тебе ходить, а твой хахиль болезный найдёт себе молодуху! — Так и найдёт, что плохого-то, — радовалась бабка: — Внучков мне в радость… — Старая ты дура, — завистливо ругался дед, но уходить не спешил. Голова действительно болела, но понедельник требовал похода на работу, поэтому Константин, кряхтя и поминутно поддерживая голову, словно подозревая последнюю в последующем преднамеренном исчезновении с шеи, отправился в душ. За завтраком бабка напросилась «подвезти её к погосту». Оставленная лопатка тяжёлым грузом лежала на старушечьей душе. Ценное имущество… Возражать и выражаться Костя не стал — ему было по дороге, и «Газель», мирно дремавшую у дома, ждали поездки на продуктовый склад и дальше по магазинчикам, развозить заказы. Пока бабка прихорашивалась, выбирая платок («И в церкву зайду!»), он завёл машину и, положив руки на руль, вздрогнул. На безымянном пальце золотинкой блестело тонкое колечко… Потерев виски, он вспомнил странный сон, и, разозлившись, посигналил «моднице в платочке», а та, довольно резво вскарабкавшись в кабину, бодро махнула рукой и скомандовала: «Поехали!». *** «Газельку» болтало по старой дороге, совершенно раскисшей по весне. Константин пытался не попадать в колею, но грузовичок всё время соскальзывал. Косте приходилось то резко тормозить, то жать на газ. Когда они добрались до поворота к кладбищу, в голове у водителя уже бил набат, а перед глазами то и дело мелькали чёрные точки. И тут прямо перед ними возникла глубокая промоина. Она вылезла на дорогу с талой весенней водой, размыв редкий гравий, превратив глубокую колею в мелкий апрельский пруд. Пытаясь выровнять грузовичок, парень резко вывернул руль, но лёгкая «Газелька» только наклонилась. Перед ними из лужи вырастал огромный грязный водяной пузырь. Их снесло. Дно машины заскрежетало на камнях, в радиатор плеснуло водой. Мотор начал чихать, и Константин, ужасаясь возможным размерам трагедии, резко повернул замок зажигания, ударяя по тормозам. Золотой ободок на пальце приобрёл багровый оттенок. Руку заломило, как от ожога. Парень вскрикнул, пытаясь стряхнуть огонь с горящей плоти. Водяной пузырь на дороге лопнул с громким хлопком. Грузовик стремительно въехал в него, ещё раз чихнул и, наконец, остановился. *** Их окружал хвойный лес. — Костенька, а мы-то где? — тихо спросила оторопевшая бабка. — В лесу… — только и смог ответить он. ________________________________________________________________В тексте использованы два куплета песни «Москва майская», в варианте 1959 года. Автор: Василий Лебедев-Кумач.