***
В тот день ей почему-то особенно сложно было сосредоточиться. Все валилось из рук, хотя Натали изо всех сил старалась держать лицо — как она делала много раз до этого. Не получалось… Она даже несколько раз запнулась, когда объявляла Адриану его расписание. Натали украдкой бросила взгляд на портрет Эмили. Раньше она любила картины Климта… Теперь же морщилась, даже случайно завидев репродукцию. Но полотно, висящее в особняке Агрестов, все так же невольно приковывало внимание к себе. Эмили. Зеленоглазый идеал, совершенство, смотрящее с картины на всех обитателей этого дома… Ее дух витал где-то здесь, незримо она всегда была рядом. Она была Первой. А Натали — всего лишь второй. — Натали? — прервал ее болезненное созерцание голос Агреста. В мгновение вернув себе собранный вид, она отозвалась: — Да? — Разве вы не должны работать? Натали беззвучно усмехнулась. Конечно, он всегда такой. Даже от любимого сына требует полной самоотдачи. «А обращался ли он так же с Эмили?» — только и успела мелькнуть в ее голове мысль… — Я… Ждала вас. — Так говори, — Габриэль подошел к ней вплотную… Но не настолько близко, чтобы обольщаться. — Я хотела сказать… — Натали промедлила. Секунды стали тягучими, словно смола. Что, если она скажет? Сломает последнее, что у нее осталось, или освободится? Агрест так выжидающе смотрел, и Натали не выдержала. — Вам звонили, предлагали встречу, сказали, это срочно… Она просто поплачет немного позже. Совсем не железная, несовершенная. И, что уж там, будь ее слезы даже золотыми, как на одной из картин Климта, она и ими не сравнится с Эмили, безмолвно взирающей на них с Габриэлем с холста.***
После того, как она перевоплотилась в Маюру, все пошло кувырком. Натали лежала в постели и перекатывала в мыслях, словно мраморный шарик, такое теплое «спасибо» Габриэля. Из-за мощи сломанного Камня Чудес она и на второй день чувствовала себя совершенно изможденной… Однако неподдельное волнение Агреста придавало ей сил. Он будто бы оттаял. Благодарил, освободил от всей работы на несколько дней. То и дело заходил к ней и интересовался самочувствием. Натали было стыдно за то, что она хотела сказать ему тогда, перед портретом Эмили. Когда вечер накинул на Париж свой шифоновый шарф, Габриэль вновь вкрадчиво постучал в дверь. Натали отложила книгу и негромко разрешила ему войти. Агрест поставил на тумбочку небольшой поднос с дымящейся чашкой. — Тебе лучше, Натали? Она кивнула. Распущенные волосы заслонили ей лицо, и она медленно откинула их назад. — Я сделал тебе травяной чай. Натали вновь кивнула. От изумления она не могла найти слов. Боже, был ли он хоть когда-нибудь так с ней нежен? — Я… Правда тебе благодарен, — Габриэль осторожно погладил ее по руке, лежащей поверх одеяла. — И я не хотел втягивать тебя в свою... Битву. — Это мой выбор, — проговорила Натали. — Если мне вновь понадобится твоя помощь… Прости меня. Я постараюсь искупить свою вину. — Не нужно искупать! — вырвалось у нее. — Я же сказала, что это мой выбор. Бороться вместе. Просто прими его. Больше мне ничего не нужно. Натали почувствовала, как к глазам подступают слезы. — Натали… — у Габриэля подрагивали пальцы. — Я тебя понял. Она ждала, что он встанет и уйдет прочь из комнаты, оставив ее наедине с ее принципами, с ее глупой самоотверженностью, каким-то чудом затмившей эгоизм… Вместо этого Габриэль подался вперед, нежно притянул ее лицо к себе и приник к губам. Натали, будто не веря, осторожно приобняла его за плечи. Впервые за все бесконечные месяцы и годы призрак Эмили отступил, ушел в тень, оставив их с Габриэлем только вдвоем.