Doom

Вильям обращается в прах, осыпается пеплом у ее ног, когда Фрида тянет к нему руки, обнимая за плечи, и шепчетшепчетшепчет. Он растворяется в этом шепоте, распадается на частицы, атомы. Исчезает. Пропадает с радаров, карт — не найти. Нежности в ней — как в ледяных оковах лавины, как в моментально умертвляющем яде. Но. Фрида обвивает его руками, мыслями, шепотом словно плющ или — вернее — удав свою жертву и, Вильям готов поклясться, нет ничего, никого нежнее. Вильям чувствует себя жертвой и — парадокс — совершенно не хочет спастись. Забирай, забирай мое сердце, вторит шепоту он. Фрида — тьма. Фрида — смерть и опасность. Фрида — желание и невозможность. Фрида — враг. Это бьет осознанием, заставляет опомниться, стряхнуть с себя наваждение вместе с ее руками. Тронный зал укрывает их от сражения, за его стенами слышатся крики и лязг. Исход заведомо предрешен. Фрида — враг. Фрида — зло. — Сдавайся. У Фриды во взгляде пляшет адское пламя и черти. 'Я не сдамся, мальчик. Даже тебе', — говорит этот взгляд. И другого Вильям не ждал. Надеялся, но не ждал. Вильям знает, что выход у них двоих отсюда один. Вариантов нет, по-другому никак — потому что так справедливо, нужно, честно. И это правильно. Вильям ее не отпустит, а Фрида не уйдет, и это — это тоже правильно. — И что будешь делать, Вильям? Убьешь меня? Схватишь? Вильям рычит от злости и безысходности, ему слишком — просто слишком. Ну почему, хочется ему закричать. Почему я, я не просил эти чувства. Я не хотел их. Почемупочемупочему. Смех княгини отдается звоном разбитого сердца (быть может, не одного). Она знает — Вильям не может. Ни отпустить, ни схватить. Вильям тонет в ней, послушно идет ко дну. И Фрида упивается его желанием и невозможностью, его чувствами, болью, и правилами, которые ему не позволят. Из-за которых он сам себе не позволит. Тронный зал вдруг становится жутко тесным. Вильяму хочется вырваться, улететь, сбежать. От Меридиана, от нее — прочь. Он не двигается. А Фрида снова оказывается рядом, наклоняется к его уху, задевая губами щеку, и зарывается в рыжие волосы пятерней. Говорит, будто проклинает, тихо и снисходительно: — Свою погибель ты отыщешь в себе, мой храбрый, добрый мальчик. Это твой фатум. И ведет тонким пальцем от виска к сердцу. И это страшно. Вильям чувствует себя побежденным и приговоренным. След на щеке горит тем же огнем, что у нее во взгляде. И княгиня смеется, веселясь только ей известной вещи, а ее смех отталкивается от стен и возвращается, накрывая его волной. Двери тронного зала с грохотом открываются, впуская Стражников. Фрида смеется все громче и — почему-то — не сопротивляется, когда мальчишки хватают ее, заковывая в наручники. Фрида сдается, но проигравшей не выглядит. И это — это, действительно, страшно.