Твой звук

Спина и ноги предательски начали ныть еще на первом часу работы. Сбор урожая был не его коньком, и оказалось не столь простым занятием, как он думал вначале. Во время битв размышлять о лишнем было чревато либо серьёзными ранами, либо смертью. А от текущего монотонного занятия мысли скакали как взбесившиеся демоны… или как взбудораженная Дороро. Дороро… Он скучал по ней. По её глупой болтовне, по её смеху, по её беготне вокруг него. Весь образ Дороро был соткан из звуков, а вот внешность терялась, разбегалась рябью на воде.  «Интересно, как она там?» Хяккимару позволил себе разогнуться и взглянуть на небо, очерчиваемое красными лучами заходящего солнца. Дороро часто восхищалась природой во время путешествий и пыталась донести до него окружающий мир. Стать его глазами. Но он оказался тем ещё эгоистом, так как оставил её, чтобы увидеть всё своими собственными.  Мир был не столь ярок, как описывала Дороро. Спина оказалось ныла сильнее, чем он вначале ощущал, да и время утекло намного быстрее, раз солнце уже добежало до горизонта. Раньше он вообще не замечал течения времени. — Господин путешественник! — раздалось с другого конца поля. — Возвращайтесь! Кое-как отряхнув потрепанное кимоно, Хяккимару направился в сторону небольшого домика. Там ему размахивал руками бодрый мальчуган. По задору и рвению к болтовне он неуловимо напоминал Дороро.  — Мы вас уже искать собрались, а то спрятались от нас да не отзывались. Я уж подумал, что вы спать улеглись! — Господин путешественник не такой лентяй, как ты, Кента! — выглянула из дома женщина, вытирая руки о свой фартук. — Ну мам! Хяккимару улыбнулся, глядя на разворачивавшийся спор. Здесь было очень оживлённо и уютно. По-домашнему тепло. Он научился ценить такие моменты счастья. Пускай и чужого счастья. — Вы простите, что так мало собрал, — передавая свою корзинку, извинился Хяккимару.  — Что вы, что вы! — улыбнулась ему старушка. — Мы любой помощи рады, а вы и дров накололи на зиму, и крышу заделали. Грех жаловаться. Может останетесь тут в качестве моего зятя? — Мама!  Старушка расхохоталась, глядя на краснеющее лицо своей дочери. — Ну сама посуди, где еще найдёшь такого работягу? Война-то слишком многих забрала… Хяккимару хотел взглянуть на мир своими собственными глазами, помочь людям своими руками, пережить боль своим сердцем. Но масштаб боли был слишком велик. Его душило отчаяние, и все чаще мысли: «А может я был не прав?», терзали неокрепшее сердце.  Хяккимару часто снились кошмары. Точнее, кошмар.  Он смотрит на горящий замок и слышит крики о помощи своих близких: приёмного отца, матушки и Тахомару. Но ни помочь, ни сбежать от этого он не может, его держат прогнившие трупы Муцу и Хёго. Когда догорает замок, вокруг начинает бурлить кровь тех, кого убил ради своего собственного тела. И когда он почти тонет, на пепелище приходит Дороро. — Ты чудовище…  Её словами всегда кончался этот безумный сон. Первый раз кошмар застал его врасплох. Он почти подорвался назад к ней, вымаливать прощения. Но он…испугался. А если бы это был не сон? Если бы она и вправду сказала, не стоя на пепелище, а глядя ему в глаза? Сможет ли он идти дальше? В груди тогда заныло, заставляя согнуться и выть. Он никогда не чувствовал себя так паршиво. Второй раз кошмар поймал его уже в гостях, приютившей его семьи. Тогда его спасли маленькие пальчики малыша, что цеплялись за его руку.  И он осознал, что руки у него не кроваво-красного оттенка, а просто смугловатые, из-за постоянного нахождения на улице.  На третий раз в кошмаре он позволил себе ответить Дороро уверенно: «Нет, я человек». Но жуткий сон не оставлял в покое. Правда теперь Хяккимару встречал его с горькой улыбкой и читал молитву, выученную в храме, пытаясь искупить хоть как-то свою вину перед мёртвыми. — Господин путешественник! — вывел его из раздумий звонкий голос мальчугана. — А зачем вы путешествуете? Хотел бы и он знать точно зачем… — Увидеть мир.  — А как же ваша семья?  — Её нет, война забрала всех.  — Прям всех-всех?! — придвинулся ближе мальчишка, в ужасе взирая на Хяккимару. — Кента! Это невежливо! — встряла в разговор женщина. — Всех, — горько улыбнулся Хяккимару, — поэтому цени тех, кто рядом, — и потрепал по волосам мальчишку. Тот уверенно кивнул и побежал с объятиями к матери. — Что же ты будешь делать, — по-доброму ворчала женщина, обнимая сына в ответ. Утром Хяккимару, как и всегда до этого, тихонько уходил из чужого дома. Он не любил прощаться. И пусть кто-то скажет, что сбегает, но так проще. Ведь так никто не заставит сомневаться в выборе.  Он тень, что приходит незаметно, и также исчезает. Безымянный путешественник или бродяга. Главное, что не чудовище. На четвёртую осень он сбился, сколько прошло лет, как он ушёл… откуда? Или лучше сказать сбежал? Или отправился на поиске себя? «Интересно, как она там?», — кутаясь в старый плащ и смотря уже на зимние пейзажи, размышлял Хяккимару. Морозный воздух неприятно жег лёгкие. Кажется эта зима выдалась очень холодной, как и предсказывали селяне. Теперь он жалел, что отказался от нового плаща за помощь. — Эй, — свистнули за его спиной, — путник! Не поможешь? Сзади оказывается были торговцы. Их телега увязла в снегу. Раскопав колесо, Хяккимару вместе с одним из торговцев толкнул телегу, и колеса захрустели по снегу, прокладывая ровную полосу.  — Спасибо! Может с нами поедешь? Куда путь держишь?  — Куда глаза глядят, — улыбнулся Хяккимару.  — Хэх, — усмехнулся торговец, — ну вперёд тогда. Если еще пару раз так застрянем, то можешь взять что-нибудь для себя из товаров.  — Только если у вас есть плащ. — Хороший выбор, путник! Зима в этот раз больно лютая. Лишь бы растения перезимовали, только голода нам и не хватает. Когда я был малой… Пока торговец рассказывал истории, Хяккимару пытался понять, притягивал ли он к себе болтливых людей или просто он видел в них то, что напоминает ему о Дороро? — Кстати, мы едем в очень хорошее поселение, хотя и молодое ещё. Всего шесть лет как отстроилось. И никому не принадлежит, представляете? И заправляет там всем девушка! Завтра доберёмся, вы точно удивитесь! Этой ночью Хяккимару снова настиг кошмар. Всё было также: и замок, и кровь, и пепелище. Только не слышны крики о помощи, не видны Муцу и Хёго, не бурлит, а впитывается в землю кровь, а на пепелище не стоит Дороро.  — Дороро? — позвал Хяккимару, но ответа не было. — Дороро?! — но снова лишь тишина.  Он проснулся от холода. Его трясло. Новый плащ не грел. Тело не слушалось.  Неожиданного на него накинули несколько шкур. В темноте виднелся силуэт торговца.  — Околеешь ведь. Мы ж не жадные, сами спим под шкурами на продажу. Хяккимару наконец-то стало тепло, но не от кинутых шкур, а от людской доброты. И вот, подъезжая к поселению, он начал узнавать места, где последний раз видел Дороро. Вон там тропинка, по которой он ушёл. А здесь у дороги старый клён, под которым он разговаривал с Бивамару. Тогда монах сказал, что «ненавистью не одолеть ненависть. Лишь любовью ненависть побеждается. Это вечный закон*». Когда телега заехала в поселение, то Хяккимару ничего вокруг не узнавал. Высокий забор с надзорными башнями, большие дома, счастливые люди.  Где те полуразрушенные хибары, голодающие бездомные, потерявшие всё несчастные жители?  — О, добро пожаловать! — раздалось бойкое приветствие. Вновь зазвенел её образ в голове. Столь же ярко, отчётливо, как в первый день после его ухода.  Хяккимару узнал её, хотя она сильно изменилась. Выросла, заплела отросшие волосы да оделась наконец не в лохмотья. Она заметила его. И с улыбкой побежала на встречу. — Опаздываешь, братец!  — Прости…  Дороро быстро вытерла подступающие слезы и еще шире улыбнулась. — С возвращением, Хяккимару! На секунду он растерялся, но, как и Дороро, улыбнулся и шёпотом, боясь спугнуть своё счастье, ответил: «Я дома».