Подарок

      Открыв глаза, Нисей еще долго изучал взглядом белый потолок, не торопясь даже вставать с кровати. Ведь время оговорено не было, следовательно, целый день был в распоряжении Бойца Beloved. Дилемма предстояла еще та… Хоть Сеймей и сказал, что он не хочет праздновать свой День рождения, Акаме чувствовал, что хочет ему сделать подарок.       Но что подарить тому, кто хочет в подарок все и одновременно ничего? Хотелось чего-то необыкновенного. Не к месту совершенно всплыла цитата из всем известного романа: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Она почему-то прочно засела в голове и ассоциировалась со старшим Аояги.       Добро было, конечно, очень… своеобразным. Но тем не менее, несмотря на все то, что делал Сеймей, Акаме не назвал бы это чем-то плохим. Хотя если уж и Нисея брать, то понятие хорошего у него было весьма условным.       Аояги никогда не вредил намеренно, во всяком случае, Нисею. Бойцу Возлюбленного влетало исключительно за своеволие и излишнюю провокацию, которая лишь была желанием быть ближе.       Ближе. Это слово вызывало двоякую реакцию. Быть ближе к тому, от кого можно просто сгореть, но как не быть ближе, если все внутри тянет буквально на аркане к собственной Жертве.       «Не я — твоя Жертва, а ты — мой Боец».       Поначалу услышать подобное было обидно, и Нисей решил для себя сосредоточиться на последней части фразы. Но и первая часть была сказана не для того, чтобы уязвить самолюбие. Просто вот такой он — Аояги Сеймей. Сам никогда не будет кому-либо принадлежать, но будет требовать, чтобы принадлежали и безоговорочно подчинялись только ему.       Брюнета это не напрягало, видимо, такая судьба — на одни и те же грабли наступать. Он просто хотел быть рядом.       Вздохнув, Нисей поднялся с постели. И, проходя в ванную, мельком бросил хмурый взгляд в зеркало. Замирая возле него на несколько секунд. Темные пряди выразительно оттеняют зеленые глаза, гибкое, но не хрупкое тело, без единого шрама или татуировки. Ему хоть и нравились различные модификации, но для себя он даже никогда об этом не задумывался, считая тело и так привлекательным.       Отчасти Нисей знал, что хочет подарить Возлюбленному. И это будет самый честный подарок со стороны Нисея.       Пару часов спустя он все же нажал кнопку звонка в квартиру своей Жертвы. Опираясь плечом о косяк двери, удобнее перехватил букет. Сеймей как всегда не торопился, Нисей ждал.       Когда же щелкнул замок и дверь открылась, являя миру Возлюбленного, Акаме лучезарно улыбнулся, глядя на него. Сеймей немного удивленно рассматривал Бойца, которого, к слову, даже не звал. Точнее рассматривал букет белых роз, который Боец тут же протянул своей Жертве.       — С Днем рождения, — пожалуй, слишком быстро.       Сеймей принял цветы, никак это не комментируя, чуть отойдя от двери, пропуская в свою обитель. Акаме никогда не считал цветы женским подарком. Тем более такие. Чисто белые розы, с длинным стеблем, что не были обернуты в какую-то безвкусную бумагу, лишь перехвачены такой же белой лентой, чтобы не рассыпались. Белый цвет при желании мог стать каким угодно… И, учитывая наличие ушек у Сеймея, следовало бы подарить лилии, как символ невинности, но слишком уж резкий у них был запах, по мнению Нисея.       — Нисей, я не планировал праздновать, ты меня не слушал? — голос собственной Жертвы звучит мягко, но мягкость эта порой обманчива, и Боец это знает, как никто другой. Но сейчас Сеймей не злится, скорее прозвучало как-то обреченно.       Может, иногда и создавалось впечатление, что Нисей временами ведет себя легкомысленно, но это была лишь видимость, на самом деле он запоминал все, что говорил ему Возлюбленный.       — Не празднуй, во всяком случае, я приглашения на вечеринку не получал, — тихо смеется, идя вслед за Сеймеем в комнату, наблюдая, как он пристраивает цветы в какую-то напольную вазу. — Я просто хотел подарить тебе подарок, — быстро добавляет, так как раздражать не хочется совершенно. Да и отпущенная шутка была скорее привычкой, способом скрыть некоторое смущение от того, что сейчас собирался сделать.       Акаме пристально следит за своей Жертвой, отмечая, что сегодня Сей непривычно расслаблен, на губах едва заметная улыбка — все то, что так нравится Бойцу Возлюбленного. Ради этой легкой улыбки он готов, если не на все, то на очень многое…       — И где же подарок? — с легкой усмешкой спрашивает Возлюбленный, опираясь бедром о стол, чуть склоняя голову набок, демонстрируя заинтересованность. Пожалуй, Нисей может собой гордиться. Еще большее удивление читается во взгляде, когда Акаме расстегивает рубашку, пуговица за пуговицей, стягивая ее с плеч.       — Это мой подарок тебе. Хочу подарить тебе метку на своей коже. Любую, — выдыхает, предупреждая возможный вопрос, плавно опускаясь на одно колено перед Жертвой, склоняя голову в подчиняющемся жесте.       Вот так просто. Никто бы в трезвом уме и предположить не мог, что Нисей вот так вот будет стоять. Но тут никого и нет, кроме Возлюбленного… Тут некого стесняться, и уж тем более незачем стесняться того чувства, что испытывает Боец — принадлежности. Желания принадлежать. Любовь обманчива, эфемерна, быстро проходит, и Нисей вряд ли мог сказать, что когда-то любил, но… Принадлежность — это совсем другое: боль от метки будет самым честным чувством, а след от нее будет вечным напоминанием.       Если бы Нисей сейчас поднял голову, то увидел бы улыбку Сеймея. Ведь Боец пришел сам, сам предложил и сам осознал. Да, потребовались другие методы, но результат был. Что это значило для Аояги? Возможно, он так и не узнает, но точно знал, что этого хочет. Что время пришло.       — Выбирай место, я же выберу то, что хочу изобразить, — задумчиво говорит. Нисей слышит лишь щелчок, поднимая взгляд видит в пальцах Возлюбленного его любимый нож.       Поднявшись на ноги, Акаме указал на предплечье — зону от запястья до локтя, с внутренней стороны.       — Смело, и довольно болезненно, — Аояги тихо усмехнулся, аккуратно проверяя пальцем остроту ножа. Нисей не сомневался, что тот острый, слишком уж любил Сеймей этот нож, пожалуй, даже больше, чем некоторых людей…       Боец и сам знал, что место довольно чувствительно, все уколы в эту область были довольно болезненными. Но он хотел именно там: в случае чего можно скрыть метку от любопытных глаз длинным рукавом и полюбоваться в любое время, в отличии оттого, если бы она была на спине, в недоступной для собственного взгляда области.       Сеймей только пожал плечами, видимо, не имея ничего против. Пара устроилась за кухонным столом, там было больше всего света, необходимый минимум дезинфицирующих средств, бинтов и салфеток.       Нисей уселся на табурет, напротив своей Жертвы, по привычке подогнув под себя одну ногу, хотя сейчас было непонятно, кто и кем был. Эта мысль заставила улыбнуться: в данном случае приносил жертву именно Боец. Добровольно. Своему Богу?       «Я просто человек, Нисей», — вспомнились когда-то слова, сказанные Аояги. Хотя к чему? В каждой Паре именно Жертва была практически Богом для своего Бойца. Во всяком случае, у Нисея было именно так.       — Нисей, если ты дернешь рукой, и то, что я делаю, испортится, ты отсюда уйдешь, — внимательный взгляд темных глаз практически приковал Нисея к своему месту, а руку — к столу. Акаме кивнул, и Сеймей склонился чуть ниже, прикасаясь лезвием ножа к коже.       Возлюбленный не надел перчатки, хотя Нисей и положил их на видное место, видимо, было в них неудобно. Или предпочитал в такие моменты прикосновения, не считая чем-то отвратительным? Нужно было чувствовать?       Интересно, что Сеймей задумал? Иногда он находил эстетику в тех вещах, которые окружающим казались мерзкими и отвратительными. Например, в смерти, насилии, крови, предсмертной агонии…       Едва вздрогнул от первого пореза — руку тут же пробило болью, и Боец тихо выдохнул сквозь зубы. Не отводя взгляда от тонких пальцев, продолжением которых был нож, лезвие которого сейчас легко входило под кожу. Слегка под наклоном, так у шрамов, которые будут образовывать рисунок, будет красивый рельеф.       Сказать, что было больно, это ничего не сказать. Руку словно прожигало, и боль распространялась на запястье, иногда отдавая в плечо. Кровь рисовала на коже свой рисунок, тонкими линиями стекая вниз, и впитывалась в салфетку, которой накрыли стол.       Акаме не сразу понял, что происходит, чувствуя пальцы Сеймея на собственном запястье, он легко удерживал. Не крепко, скорее для своего удобства, но Нисею и этого было достаточно, даже слишком, ведь его Жертва редко когда снисходила до прикосновений. Это вмиг оказалось важнее боли: концентрируясь на этих прикосновениях, с удивлением заметил, что боль остается на заднем плане. Она, безусловно, есть, но уже не такая острая и жгучая.       — Сей, мне поставить блок на боль? — голос немного хриплый, а во рту металлический привкус от слишком сильно прикушенной губы. Брюнет этого даже не заметил.       По Связи наверняка чувствовался весь спектр ощущений, которые охватывали Бойца, не так сильно, конечно, как чувствовал он сам, но все же. Возлюбленные были связаны друг с другом.       Аояги поднимает взгляд, и Нисей замирает. Взгляд такой… такой… поглощающий. Темно-фиалковые глаза потемнели, слегка расширенные зрачки, утягивающие словно в бездну, смотрящие как будто сквозь Бойца. Наверняка он сам с не менее сумасшедшим взглядом, потому что боль приносит ощущение принадлежности — той самой, которой так хотелось. Моргнув, Жертва отрицательно качает головой, возвращаясь к прерванному занятию.       Тем временем линии порезов складывались в узор. Определенный узор, заставляя податься вперед, проверить — не ошибся ли? Действительно Сеймей решил изобразить на его руке это?       На руке вырисовывалась до удивления ровная окружность, словно ее начертили по циркулю, внутри шли хитросплетенные линии, которые пересекались друг с другом, образуя легкую сеть. Ловец снов? Это был именно он. По внешнему кругу легчайшие намеки на перья. Сеймей действительно делал все очень красиво, основные линии контура были глубокими порезами, но он не повредил ни одной вены под тонкой кожей. Линии внутренних сплетений узора были тоньше, так же как и перья, и Нисей буквально видел, как это будет смотреться, когда рана заживет.       Сколько они так просидели, было трудно сосчитать. Периодически в руке вспыхивала боль с новой силой, но это уже было неважно. Ведь на коже метка Сеймея. Кто-то скажет, что и общего Имени будет достаточно, и, безусловно, оно тоже принадлежит Жертве. Но то, что появилось сейчас, было ли едва не таким же важным, как надпись на руке — Beloved.       Второго такого нет и никогда не будет.       Вынырнул Нисей из своих мыслей, только когда Сеймей отстранился, откинувшись на спинку стула, прикрывая глаза.       — Приберись тут, — неопределенный взмах руки на стол и пристальный взгляд в зеленые глаза, после чего просто поднимается и уходит в ванную, из которой доносится лишь звук льющейся воды.       Потом, спустя пару часов, когда все будет прибрано, кровоточащий рисунок на руке будет закрыт повязкой и Акаме уже будет стоять у двери, он решится спросить:       — Сеймей, почему ловец снов?       — Всякая ерунда тебе снится, — тихий смех несказанно удивит. Сеймей видит его сны, знает о них?       — И Нисей, — уже на пороге, заставляя обернуться, вопросительно взглянуть, — спасибо за подарок.       Дверь захлопывается, оставляя наедине со своими мыслями, и хочется счастливо рассмеяться, закуривая сигарету и выдыхая дым в холодный вечерний воздух. Вот она, забота от Аояги Сеймея — в виде кровоточащей раны на руке — тщательно скрытая под нотами боли.