Наследственное

Однажды вечером, когда идёт буря и Люк не может найти себе занятие уже который час, тетя Беру упоминает вскользь, что знала его мать. Люк сразу оживляется, засыпает её горой вопросов, и тетя сопротивляется сначала — дядя Оуэн не одобряет такие разговоры, но потом сдаётся. Она рассказывает немного, но для Люка эти крохи равны всем сокровищам галактики. Тетя Беру говорит, что его мать была доброй и очень любила его отца, и, судя по всему, была достаточно смелой, раз приехала издалека на Татуин, но этого Люку мало. Он спрашивает, кем она была и где родилась, но тетя не знает ответа ни на один из этих вопросов. — Хотя, — она вдруг задумывается, — она была очень богато и красиво одета, совсем не как мы с тобой. Она наверняка была знатной, может, сенатор, может… Принцесса? Тетя пожимает плечами, а Люк запоминает хорошенько, чтобы точно не забыть, не потерять то немногое, что он знает теперь о матери. На Татуине принцесс нет, и Люк плохо может представить себе их тонкие красивые одежды, но он почему-то легко рисует в воображении свою мать по рассказу тёти Беру — большие карие глаза, темные волосы, мягкие движения рук. И когда он видит на голограмме незнакомую девушку, он понимает, что всё для него уже решилось, потому что она слишком похожа на придуманный, но кажущийся правильным образ матери. Когда он встречает её — гордую, смелую, но умеющую заботиться о своих людях и искренне переживающую за них, он вспоминает, что как-то похоже тетя описывала его мать, и влюбляется в неё ещё больше. Когда он слышит, как её зовут принцессой все на базе повстанцев, он убеждается, что это не случайность, что так было суждено ещё тогда, когда его отец полюбил его мать, и он лишь сталкивается с неизбежным. Это похоже на проклятие, но такое сладкое, что Люк позволяет себе в нём утонуть. Он клянется, что не допустит лишь одного сходства своей судьбы с судьбой отца. Он обещает, что защитит Лею, спасёт от всего, не оставит их ребёнка без матери. Он сопровождает её почти на всех миссиях, жертвует своей безопасностью, кораблями, стратегическими целями, даже другим людьми ради неё, трясётся над каждой её раной. Ранят Лею не так уж часто — Люк хорошо старается держать слово. Он проклинает себя, когда летит на Беспин, отмахнувшись перед этим от уговоров Йоды и Оби-Вана. Зачем ему становиться джедаем, если это не поможет ему ускорить время, чтобы спасти Лею, прийти к ней на помощь прямо сейчас, когда он так нужен? На Беспине Люк находит не только её. Он встречает Вейдера (отцом он называть его не может), теряет руку, его раздирает ужасное осознание, но это всё быстро затуманивается, бледнеет. Лея рядом, печальная и молчаливая, но живая и целая, и его боль притупляется при этой мысли. Гораздо больнее то, что он слышит чуть позже на Дагобе. Люк долго не догадывается, кто же тот самый другой Скайуокер, и Оби-Ван, видимо, не вытерпев, говорит ему о том, что это Лея. Люка словно бьют с размаху, вышибают весь воздух. Это не сравнится с отрубленной рукой, думает он. Кажется, что обрубили его всего. Люк натягивает на лицо улыбку — кажется, именно так должны реагировать братья, услышав о внезапно нашедшихся сёстрах. Он врет Оби-Вану, говорит, что рад, обещает найти Лею скорее, всё ей рассказать, научить её, если она согласится. Оби-Ван прерывает весь этот бред, с сомнением качая головой, и исчезает, а Люк ещё долго стоит, замерев, слишком опустошенный, чтобы даже заплакать. Он думает об отце — джедае с Татуина, влюбившемся в прекрасную королеву и наверняка считавшем её далёкой и недостижимой мечтой. Из-за правил джедаев, из-за пропасти между его и её происхождением, из-за того, что она не хотела, возможно, быть с ним сначала — Люк не знает, почему. Энакин Скайуокер наверняка страдал из-за этого, но в этот момент Люк считает его настоящим счастливцем, ведь Лея от него во много, неисчислимое количество раз дальше. Она его сестра.