Dangerous Freight - Опасный груз

      — Если он не откроет, нам придётся высадить дверь.       Во взгляде падавана прочиталась готовность высадить что угодно.       — Или вскрыть замок... Я учил тебя этому, Оби-Ван.       Подозрительная готовность, надо было отметить. Но задавать вопросы времени не было, Квай-Гон внимательно обследовал дверь и выяснил: навыки взлома тут не помогут. Ни падаванские, ни его собственные. Что и следовало ожидать от владельца этого шаттла: или код, правильный с первого раза, или прямое попадание, и даже тука, подложенная под дверь, положение бы не спасла. Пилот оказался прав. Это был бункер.       — Может, там некому уже открывать, — предположил Квай-Гон. Падаван распахнул глаза и слегка приуныл. Ну ещё бы, пассажир успел обаять всех вокруг, хотя Оби-Ван действительно был ему жизнью обязан...       Квай-Гон постучал в дверь. Никто не ответил. Пришлось постучать громче и настойчивей. Затем с каждым ударом Квай-Гон приходил к выводу, что старается он напрасно. Когда он, по его собственному мнению, шарахнул в дверь ногой в последний раз и уже планировал развернуться и уйти, что-то тихо щелкнуло, и только джедайская реакция спасла Квай-Гона от неминуемого позора: влететь в каюту и растянуться на полу.       Привилегированный, пытать его, пассажир был жив, сыт, сидел на кровати, на которой могло поместиться еще десять таких привилегированных пассажиров, и еще осталось бы место. Первой мыслью было осознание несправедливости галактического масштаба: такая роскошь — и одному, и синяя рожа ведь хоть бы треснула. Пассажир приобнимал странное создание, похожее одновременно на рыбу, ящерицу и змею. Только что без хвоста. Создание тихонько... курлыкало? Мурлыкало? В любом случае изображало полное довольство.       Но это были пустяки. Это можно было пережить, учитывая, что в каюту Квай-Гон все-таки с достоинством вошел, а не влетел задом кверху.       Главное, что синяя физиономия пассажира казалась ещё синее в голубоватом свете псевдоэкранов. Псевдоэкранов корабельной системы наблюдения. Которая, оказывается, имела выход прямо в каюту хозяйки шаттла. Которая — хозяйка, не система — сияла тем же голубоватым светом, паря над эмиттером голокома.       — «”Явка провалена”, — догадался Терон Шан, когда из окна на него сбросили девяносто девятый утюг», — радостно прокомментировала голограмма, и слышать её Квай-Гон хотел не больше, чем видеть.       Но ненависть — сердце тёмной стороны, а досада — младшая сестра ненависти, так что Квай-Гон только выдохнул и прикрыл глаза.       Создание крякнуло.       Из пасти у него вырвалось зеленоватое облачко светящегося газа.       — Ну же, малыш, прекрати брыкаться и позволь дать тебе лекарство, — подал пассажир голос. — У вас от взрывчатки вечно несварение, а я не хочу, чтобы шаттл госпожи эмиссара зас... гадили синей несмываемой слизью. Ну-ка, скажи «А-а-а»!       Создание снова крякнуло и решительно отвернуло морду.       — Миледи, мне начинает казаться, он это назло, — заметила голограмма. Выражение лица у неё было самое умилённое, что давало робкую надежду — реплика относилась к ничтожной форме жизни, пусть в ней и можно было при желании усмотреть намек на чьи-то очень сознательные действия.       Квай-Гон испытал ни с чем не сравнимое чувство: чувство разумного существа, которое категорически не желают замечать.       — Контрабанда. Угроза жизни... — перечисляла голограмма. — Хаттовы туки угрожали вашей жизни и жизни мальчика. А вот ящерицы... — продолжила голограмма, и Квай-Гон наконец-то удостоился внимания.       Привилегированный пассажир хихикнул. Квай-Гону было совсем не смешно.       — Я подарил падавану яйца, — мрачно ответил он. Не то чтобы он оправдывался и не то чтобы голограмма насчет яиц была не в курсе. — Яйца имеют обыкновение становиться... — тут он замялся, потому что толком не знал, как это назвать.       — Они не становятся. Они проклевываются, — мурлыкнул привилегированный пассажир.       «Всё-то ты знаешь», — подумал Квай-Гон. Оби-Ван, все это время отиравшийся в дверях, почуял неладное и встрепенулся, даже вылез вперед: «Ну да, тебе-то бояться нечего...»       — Вы же не прикажете выкинуть их за борт! А… э-э… госпожа эмиссар, — с ужасом проговорил он. — Они же живые!       — За борт я бы выкинула кое-кого другого, — задумчиво отозвалась голограмма, скривив губы. Квай-Гон приготовился к обороне. — Шаттл обошёлся мне в целое состояние, поэтому, когда прибудете на Корускант, разрешаю Гроссрейтера отпинать.       — У нас осталась одна непойманная тука, — перебил ее Квай-Гон, глядя на привилегированного пассажира. — Судя по звуку, она где-то взорвалась.       И если тука взорвалась где-то тут...       — Это ящерица взорвалась, — расплылся в улыбке привилегированный пассажир. — Она, как вы видите по ее размеру, хорошо подкрепилась… И взрываться она будет еще долго, пока не переварит обед. Если я не смогу дать ей лекарство.       Говоря это, он усиленно пытался накормить ящерицу чем-то зеленым из шприца. Ящерица была похожа мордой на Йоду, когда ему в оба уха трындели Ки-Ади Мунди — про финансы и Ади Галлия — про политику.       — Пару штук, в смысле пару тук, подарите вашему Совету, — предложила голограмма, словно умудрившись прочитать мысли. — Мастера... языками чесать. Тука от возмущения взлетит на воздух, но уверяю, изменения в составе Совета никто не заметит. Не забудьте… сами знаете кого, — и она опять скривилась.       Квай-Гон сам себе пообещал над этим подумать, но виду, разумеется, не подал.       — Да у нас все мастера. Ещё бы работал хоть кто, — пробормотал привилегированный пассажир, улучил момент и сунул все-таки своей бесхвостой жертве шприц в пасть.       Квай-Гон его реплику, конечно, услышал, но спорить на этот раз не захотел, а ящерица, обалдевшая от такого нахальства, шлепнулась на пол, секунду подумала и в мгновение ока оказалась на потолке. Все — и Квай-Гон, и Оби-Ван, и пассажир, и голограмма — посмотрели на ящерицу, потом друг на друга.       — Эти твари ползают по воздуховодам, — сообщил Квай-Гон голограмме, поняв, что настал момент реванша. — Туки тоже ползают по воздуховодам. Вы так спешили обновить свое приобретение, что не дождались полной отделки, и из-за этого ваш драго... Ваша драгоценная пассажирка подверглась риску.       Голограмма даже не среагировала.       — Одну ящерицу я оставлю себе как компенсацию.       — Она вымахает ростом с вас и будет совсем на себя не похожа, сударыня, — словно извиняясь, развёл руками пассажир, и ящерица, сидящая на потолке, недовольно зафыркала. — Утратит все очарование.       Оби-Ван расстроенно вздохнул. Или притворно-расстроенно, судя по громкости.       — Всё равно она милая, — отрезала голограмма. — И потом, ее надо вернуть в среду обитания.       И тут, к удивлению Квай-Гона, у него объявился союзник.       — На Венисиоле их тьма, попросите местных фермеров, они за один кредитный чип наловят их в горах десяток, — сказал синий пассажир. — Но я не советую. Они при малейшей опасности сбрасывают хвосты и жрут кого и что ни попадя. Слопают вашу зверушку за милую душу и не заметят!       Голограмма нахмурилась. Квай-Гон обернулся к падавану. Тот, казалось, прикидывал, как выпросить себе обеих ящериц. У Квай-Гона при упоминании об их аппетите пропало всякое желание возиться хотя бы с одной.       — Без надобности не подвергай опасности своего наставника... — сурово начал он, но вид у Оби-Ван сделался настолько несчастным, что Квай-Гон немного застыдился. Тем не менее он договорил, хоть и не так сурово: — Такая же точно однажды могла меня сожрать.       — Да никогда не поздно, — ухмыльнулась голограмма и коротко распорядилась: — Тук и ящериц сдать в Корускантский зоопарк, плату получить — как выйдет, если что, Гроссрейтера выдать властям как контрабандиста. Если власти он не заинтересует, выплатить выходное пособие в размере трех пинков. Перед этим, впрочем, дайте ему сотню кредитов.       — За что? — возмутился Квай-Гон. Из своего кармана он платить все равно бы не стал, но почему-то взяла обида. Голограмма издевалась, но причину понять он не мог.       — За то, что он догадался, куда делась последняя тука, — и она мило улыбнулась расстроенному Оби-Вану.       — А куда делась тука?       Падаван был юн, наивен и потому прямодушен. Квай-Гон бы и сам спросил, да по рангу не положено, точнее: никто бы ему и слова не сказал (наверное), но все вопросы лучше оставить детям, а он постоит, да послушает.       — Пусть твой учитель спросит у Гроссрейтера, — посоветовала голограмма. — Какое-то время он проучился на биолога. Заодно наладит с ним контакт, потому что слухи-то о джедаях ходят как о прекрасных дипломатах…       Пассажир захихикал. Квай-Гон посмотрел на нужный экран. Ящерица сосредоточенно жевала на кухне какой-то концентрат и, кажется, слегка прибавила в росте. Потом он нашел камеру, выведенную на багажный отсек, и увидел пилота, уже очнувшегося и даже закончившего ремонт двери.       — Последнюю туку сожрала эта ящерица, — пояснил пассажир и для наглядности потыкал пальцем в потолок. Ящерица сыто икнула. — На наших глазах. Душераздирающее зрелище, но что поделать, природа! А вторая… — и он замотал головой, выискивая на системе наблюдения экран с кухней. — Если она не будет всё время жрать, а жрут они постоянно, ее рост замедлится, но ее теоретически можно вообще не кормить, только налить воду, чтобы не пересохла.       — Вы не дослушали, господин джедай, по привычке посчитав, что знаете, разумеется, всё лучше всех, — ехидно фыркнула голограмма. — А теперь — будьте любезны, испаритесь отсюда.       Мысль, что пассажир и голограмма наблюдали за ними в режиме реалити-шоу «Гипер: остаться в живых», была чудовищна. И Квай-Гон молча покинул каюту, прихватив не сопротивляющегося падавана и сознавая, что пассажиру с голограммой теперь хватит разговоров до самого Корусканта. И говорить они будут не о политике, любви или Великой Силе.       Настроение упало до нуля.       К счастью, рядом был падаван. Падаван у Квай-Гона был уже третий, с перспективой — в том смысле, что два предыдущих до рыцарей так и не доросли, — и впервые в жизни он понял, что падаван дается не только для того, чтобы после всех испытаний получить заслуженное звание мастера.       — Ты сделал выводы, Оби-Ван? — спросил Квай-Гон.       — Главное — чтобы наверху не узнали, — прямо ответил падаван.       «А он не так уж и безнадежен», — отметил Квай-Гон.       Навстречу им пробежал вздрюченный Сундари Гроссрейтер, и Квай-Гон проникся к нему сочувствием. Судя по выражению лица, несся пилот не на званый обед.       — Скрытность ведёт к страху разоблачения и темной стороне, — сказал Квай-Гон вместо похвалы.       Оби-Ван кивнул. Темная сторона его интересовала меньше всего на свете.       — Учитель, — осторожно спросил он, — а мы ведь можем… ну, не отдавать в зоопарк мою ящерицу? То есть я имею в виду, что госпожа эмиссар, конечно, персона очень важная, но вы ведь можете сделать вид, что ее приказ для вас ничего не значит?       Не то чтобы Квай-Гон и сам этого не понимал, но решил сначала дослушать.       — И если вы не отдадите им ящерицу и тук…       — Тук мы в Храме держать не будем, — отрезал Квай-Гон.       Взгляд падавана ясно говорил, что он с этим категорически не согласен. «Потому что мастер Винду сошлет нас с тобой к хаттам в задницу...» То ли Оби-Ван уловил невысказанную мысль, то ли просто фонтанировал идеями.       — Вы сказали «мы», учитель, — хитро прищурился падаван.       — Ну, — протянул Квай-Гон, прикинув, что еще пару дней Гроссрейтер будет занят ремонтом шаттла, а синий пассажир наверняка выпнет свою жертву из эмиссарской каюты, — если ящериц не кормить, они останутся в пределах приятного глазу размера…       Глаза падавана опасно засияли.       — Симпатичные и очень ласковые…       Оби-Ван кивнул.       — И если мы привезем их двоих, пока они еще тянут на украшение сада и не требуют больших затрат на содержание…       Оби-Ван нахмурился. «Если бы ты знал, — с тоской подумал Квай-Гон, — что я чуть не сдох вместе с этими яйцами...»       Он уже шел по направлению к кухне. Падаван старался не отставать.       — У тебя отлично получается за ними ухаживать, — продолжал Квай-Гон. — И если они разнополые, то весьма вероятно, что через какое-то время у нас появится новая кладка.       — И мне придется опять их мять, учитель?       Падаван остановился и поскучнел. Видимо, перспектива снова возиться с яйцами его не так уж и радовала. Квай-Гон же считал, что в этой — провальной, что и говорить, миссии — наступил наконец вполне приятный момент, и можно расслабиться и посвятить несколько дней увлекательному и расслабляющему занятию. Если не считать за такие занятия тренировки падавана, конечно.        — Вы разрешите мне брать ящерицу на миссии?       «Да он уже торгуется», — обалдел Квай-Гон. Впрочем, он и сам не мог бы сказать, рад такому проявлению падаванского характера или озабочен.       — У меня будет ручной дракон, — размечтался Оби-Ван. — Жаль, что мы не узнали, могут ли они летать, но и так неплохо.       Квай-Гон взялся за ручку двери кухни.       — Найди где-нибудь банку побольше. Надо сунуть туда нашу ящерицу.       Оби-Ван унесся выполнять приказ. Был он доволен или просто исполнителен, Квай-Гон сказать не мог. Главное было убрать с глаз долой падавана, потому что то, что он собирался сделать, вызвало бы у мальчишки слишком много вопросов.       В кухне он быстро сориентировался, где находится камера. Потом Квай-Гон осторожно поймал ящерицу — так, чтобы она от испуга не отбросила хвост, посадил ее на плечо, не сомневаясь, что и голограмма, и привилегированный пассажир уже бросили трепать Гроссрейтера и сейчас наблюдают за ним. И гадают, наверное, что же он собирается делать.       Квай-Гон не собирался делать ничего и просто сел на стол, продолжая смотреть прямо в камеру. Он разжигал в наблюдателях любопытство. Ящерица скреблась в складках плаща, устраиваясь поудобнее. Падаван не появлялся — задача с банкой оказалась сложнее, чем можно было рассчитывать.       Ящерица потерлась мордой об шею — приятная на ощупь — и едва слышно мурлыкнула. От неожиданности Квай-Гон даже взгляд от камеры отвел.       «Не такая уж ты и ужасная», — подумал он. Всё же приятно, когда ты кому-то нравишься. Конечно, возможно, у ящерицы был только гастрономический интерес, но... Квай-Гон опять уставился в камеру, теперь, правда, гладя ящерицу. Он даже ухмыльнулся, представив лица эмиссара и представителя.       Через минуту явился Оби-Ван с огромной банкой, благо чистой.       — Где взял?       — Да я это… там, в каморке, банки стоят, никому не нужные... — ясно, без спросу взял.       Ничего. Пуская формально ящерица принадлежала Оби-Вану, никто не запретит считать ее своей. Он уже и имя придумал.       — Назову тебя Шанюшкой, — вслух сказал он, ухмыльнулся и в упор посмотрел на камеру. — Ты тоже синяя.