Ломкая

Жара была невыносимой. Солнце слепило глаза и его тепло после долгой слякоти было почти спасением. Почти — потому что в душном, переполненном туристами автобусе, я себя чувствовала как в аду. Я плюхнулась на раскалённое сиденье и мокрой от пота рукой стала собирать прилипшие к шее волосы в высокий хвост. Рядом приземлилась какая-то жирная мадама с фотоаппаратом. Благоухая на весь автобус резкими духами, которые едва ли перебивали запах её давно не мытого тела, она громко общалась со своим великовозрастным сынулей через сидение. Так, главное успокоиться, скоро уже закончится эта горная экскурсия и я поеду в аэропорт к своему парню. — А чегой-то мы так медленно едем? — бойко начала эта амбразина. — Потому что путь небезопасный. Горы как-никак. — пожала плечами экскурсоводша, ещё не понимая всей задницы ситуации. А мадама улыбнулась, словно только что выиграла в лотерею, и как завопила на что есть дури — Как это небезопасно?! А за что мы вам деньги платим? А если с моим сыночкой что-то случится? Да я вас всех… Дослушать я не успела. Автобус вильнул в сторону, наклонился в бок и кубарём помчался вниз. Последней моей мыслью было обвинение к той жиробасине: Накаркала. Я неверяще смотрела на молодого врача с блестящим бейджиком. Он же смотрел куда-то в сторону. Я медленно вдохнула, заполняя легкие воздухом с запахом медикаментов и беззвучно заорала на выдохе. «Спинной мозг был поврежден более глубоко чем мы думали и осколки позвонков разрушили проводящие пути, которые связывают воедино несколько частей спинного мозга.» Я не чувствую тело после гребенного четвёртого позвонка грудного отдела. Я надеялась на поврежденные лишь периферийные нервные клетки, но… — Но там было такое месиво… — пробормотал парень. О-да. Месиво было то ещё. Из тридцати девяти людей выжило пятеро. Из них трое, включая меня, инвалиды на всю жизнь и двое калеки. Та дамочка кстати выжила. А её сын нет. Та дамочка сейчас в психушке. — Это чудо, что вы вообще выжили… — твердит парень. Молодой, лет тридцати на вид. Он уже закончил мед, скорее всего получил красный диплом и живёт сейчас полный перспектив и надежд на будущее. То, что я выжила-чудо. Но мне двадцать, я студент меда и я точно знаю, что лучше бы такие чудеса не случались. Наверное, я бы не сломалась, если бы у меня была бы поддержка в виде любимых людей. Например родители, переживающий вид которых давал бы сил улыбаться. Любимый парень который бы утешал. Друзья, которые бы подбадривали. Но я сирота, парень бросил меня, отсудив себе деньги от квартиры на правах гражданского мужа, а единственная подруга, все утишение которой заключалось в плакате «Сломанная, но не сломленная» и в редких визитах, совсем не помогали. Я понимала, что мне достаточно будет хотя бы собаки, которая бы меня любила, но давала себе мысленную затрещину и продолжала поливать кактус. А потом до мяса, до светло розовых шрамов кусала губы чтобы не реветь. И все равно ревела. Предательство любимого человека словно перебило мне хребет (ха! он и так перебитый!). Я потихоньку училась жить заново. Поливала кактусы, пыталась качаться, да только в доме и во дворе это делать негде, а пособии по инвалидности на спорт залы не хватало. Но вскоре я поняла: я гибну от скуки. Я не могу работать, собирать знания, зная что они мне пригодятся, я только сижу целыми днями дома, по ночам посыпаясь от кошмаров бойни и фантомных болей. Чем мне было заняться? Читать книги? Делать оригами? Поливать кактусы? Все это начало сводить с ума. Надоело до рвоты. Я лишилась всего. А возможностей приобрести что-то у меня нет. Я просто медленно варюсь в котле своего существования. Гудки в телефоне звоном отдавались в ушах. -911, что у вас случилось. -Оу. Тут происходит самоубийство, это ужасно. Приезжайте на улицу Ленина, 7. — Хорошо, кто жертва? — Я. Я опёрлась на хлипкую перегородку балкона и поковыряв кончиком пальца облупившуюся краску, затянулась, наполняя легкие никотином. -Хреново, да? — спрашиваю я у кактуса Аркадия. Он молчаливо согласился. Что ни говори, а Аркадий самый лучший собеседник. Только его мне и жалко оставлять. Наверное это глупо — привязываться к кактусу. Но в завещании я все-таки указала чтобы подруга о нем позаботилась. Меня лихорадило, пальцы дрожали, комок в горле не давал сказать и слово. Только в фильмах спокойно и круто уходят из жизни, зная что через секунду твоя голова разобьется об пыльный асфальт, разбавив унылый серый ярко красным. Краска на солнце выгорела, став блеклой и тусклой. Прямо как я. Через мутное стекло балкона раздалась сирена скорой помощи. Скрипнула старая деревянная оконная рама. Я подтянулась руками. И прыгнула последний раз в своей жизни. Чтобы открыть глаза в другом мире.