Сделаем это стильно

Когда все мои переменные станут постоянными; когда взгляну в последний раз на мир глазами стеклянными; когда потухнут зрачки; когда выпрямится и запищит кардиограмма; когда налипнут на небесный магнит мои двадцать с чем-то граммов, оставив тело внизу, как обувь у храма — я буду тебя любить.

Ад менял любого. В первую очередь и по понятным причинам — внешне. Эти неуловимые изменения они оба удачно игнорировали, ведь были дела и поважнее: демоны, демоны, корни Клипота, снова демоны… Кто там ещё? Ах да, как можно было забыть? Демоны. И демоны. На их общую на двоих кровь слеталось и сбегалось столько нечисти, что это стало обычным предметом для тупых шуток Данте. Но лучше уж так шутить и кое-как пытаться выплыть из творящегося кругом говна, чем сесть и с позором расплакаться. Вергилий хорошо помнил, что в мире было только две бесконечности — вселенная и человеческая глупость, — но не понимал, что его брат может легко вмещать в себя сразу обе крайности. Его можно было бы терпеть, если бы Данте хоть иногда затыкался, а не заполнял эфир тупым трёпом про новые прибамбасы вроде мотоцикла, крутой ковбойской шляпы и про другую несущественную дрянь. Так вот, внешность. По поводу этого Вергилий волновался в своей жизни меньше всего, потому как его истинная цель была чуть ли не диаметральной противоположностью. Да и понятие красоты ему было чуждо, параллельно, неинтересно — и недоступно. Но какая-то часть сознания, глядя на Данте, галочкой отмечала: Данте красивый. Даже когда порол чушь, по-дурацки подставлялся под удар самого слабого демона и когда проигрывал ему раунд, Данте всё равно был красивым. И если внешность у них одна на двоих с крошечными различиями, то и Вергилий тоже был красивым? — Эй, Данте. — Чего тебе, умник, — охотник отозвался настолько устало, что не потрудился вложить в вопрос нужную интонацию, только ногой в массивном ботинке шевельнул и ещё больше растянулся на земле. Его волосы, ранее белевшие на фоне Ада гордой горной вершиной, пройдя через длительное путешествие по Преисподней, ныне сливались по цвету с травой. И именно это и было причиной для беспокойства со стороны Вергилия. — Я не в настроении болтать. Ты только что выпустил мне кишки, дай отдышаться, а то немного паршиво. — Данте, — Вергилий от своего никогда не отступал и не собирался этого делать и сейчас, поэтому вложил в голос что-то кроме обычного безразличия. Это сработало безотказно: Данте повернул к нему лицо, показывая, что начал внимать. — Твои волосы… — Ах, это? — он накрутил на палец ярко-красную прядь, рассматривая её некоторое время, будто бы только что обнаружил, что на его голове росли волосы и не важно, какого цвета. — Да, я давненько заметил. Твои, кстати говоря, тоже. Выглядят, естественно, не так круто, как у меня, но сносно, — Данте поднялся единым слитным движением, поправил красный плащ, заляпанный его красной кровью, взмахнул красными волосами и ещё потоптался по красной траве… В глазах у Вергилия зарябило от обилия этого цвета. Как гром среди ясного неба пришло осознание, что Данте тут смотрелся куда гармоничнее, чем он сам, Вергилий, когда-либо сможет. — Что сказать, за стиль в нашей семье всегда отвечал и буду отвечать я, это же очевидно. Вергилий мгновенно пожалел, что начал этот разговор, а не насладился кратковременным затишьем. И пожалел, что не может увидеть себя глазами брата, потому что вмиг стало понятно, откуда брали исток все эти странные взгляды, которые время от времени посылал ему Данте. — Эй, Данте. — Ну что тебе там опять надо? Приспичило отлить? Так отлей, обещаю, я не буду подглядывать… — Давай выберемся из Ада. Данте прикрыл рот рукой и отвёл глаза, прячась за отросшими красными прядями, как за ширмой. Возможно, Вергилию только показалось, но радужка у него поспешно мигнула алым, прежде чем вернуться к правильному цвету. Брата отсюда нужно было вытаскивать как можно скорее, несмотря на то, что тот не торопился выполнять работу охотника и рубить Клипот, явно наслаждаясь мрачным и тихим обществом Вергилия. — Давай.