Sometimes solutions aren't so simple

После нескольких спокойных, размеренных, одиноких дней, она снова мечется по квартире, словно желая обогнать собственную тень, и пытается найти причину сбежать, хотя логичнее было бы искать причину остаться. Или наоборот, она уже и сама не понимает. Кажется, у них нет ничего общего, кроме постели, да и то весьма условно; он даже не знает ее любимый цвет. А какой у нее любимый цвет? Наверное, белый. Да какая разница, на цвете семейные отношения не построишь. И с чего она вообще взяла, что сумеет что-то построить – она, запертая во взрослом теле маленькая испуганная девочка, которая не может найти повод уйти, зато уже сейчас знает десять тысяч причин, чтобы вернуться, и десять тысяч сценариев, как это сделать. Зеленый, нет, цвет молодой мяты. Бесцельно и вряд ли осознавая свои действия, перекладывает с места на место столовые приборы в ящике кухонного стола, перетирает каждый зубчик каждой вилки, а сердце бьется пойманной в силки птицей, по скорости соперничая с мечущимися в голове обрывками мыслей. В сотый раз проводит салфеткой по полкам стеллажа, смахивая несуществующую пыль. Раскладывает по ящикам пропаренное белье – слишком ровно, идеальнее, чем в самом дорогом бутике. Красный. Боже, зачем мне все это, думает она, обдавая кипятком крупные темные виноградины. За что такое счастье, которое пугает до невозможности дышать, пытается понять, быстро шинкуя трижды промытые овощи, готовит незамысловатый ужин. Сколько мы уже вместе, отмечала же в календаре, хмурится, вспоминая. Желтый. Я не смогу, не смогу, никогда не смогу, ужасается еще не свершившемуся. До сих пор все было какой-то сказкой, дурманом, поспешно принятым долгожданным решением. Счастливым сном. И все равно не получалось – уже столько раз срывалась, останавливалась и останавливала в самый последний момент, снова расстраивается заранее. Голубой. Не знаю, в панике сжимает голову руками, я и сама не знаю свой любимый цвет, откуда его может знать он. Расправляет едва заметные складки на скатерти обеденного стола, сервирует, в очередной раз добиваясь идеальности, выключает газ под фыркающей кастрюлей, прикрыв глаза, вдыхает аромат жаркого. Розовый. Или фиолетовый. За окнами темнеет, она успевает перелистать все свои брошюры, переложить их в трех разных порядках, придумать тексты для еще пары сотен никому не нужных книжечек. За столько лет и самой бы уже стоило научиться внимать собственным советам, сокрушается почти по-настоящему и все же не может не чувствовать звонкую ноту фальши в этом огорчении. Бежевый или, возможно, цвет кофе с молоком. Наполняет водой ванну, силой заставляя себя не смотреть в миллионный раз на настенные часы, стрелка в которых, кажется, замерла, и добавляет ароматическую соль – почти машинально, наугад, впервые за долгие годы – немыслимо! – не выбирая из нескольких пузырьков. Закрывает глаза и позволяет себе расслабиться. Хотя бы на эти пятнадцать минут. Персиковый, определенно. * * * Победителей не судят. Она прощает ему, позволяет ему – позволяет себе – все, принимает все: и колючую щетину, и легкий запах пота, пробивающийся сквозь аромат парфюма, и забавную первоначальную растерянность; и боль, и собственные слезы, и каждый его поцелуй, и каждое свое движение навстречу. И не вскакивает в ужасе, едва их невозможный танец заканчивается – прижимается к нему, где-то в глубине души на мгновение испытывая почти первобытный восторг от ощущения себя грязной. Чуть позже он сам на руках несет ее в душ, сам меняет простыню, такой счастливый, такой уставший и наполненный энергией одновременно. Цвет его глаз, понимает она, вот этот цвет его сияющих глаз. Пожалуй, ради этого – ради этой почти незначительной точки опоры – стоило провести врозь несколько дней и наконец решиться расстаться со своим страхом. Хотя бы с одним. Хотя бы на время.