A Playground Funeral

— Я не знал, что ты куришь. Юнги посмотрел на Чимина, изогнув брови от его нежеланного присутствия. Он зажал тонкую сигарету меж бледных губ и показательно глубоко вдохнул, а после выдохнул дым Чимину в лицо, что было слишком милым и пушистым, чтобы понравится Юнги. Юнги слегка ухмыльнулся, когда Чимин начал кашлять, его глаза слезились, когда он впился ими в старшего. — Я курю на вечеринках и на таких, — смутно объяснил Юнги, делая еще одну затяжку. Он не хотел рассказывать повесть о своих курительных привычках еще одному надоедливому первокурснику. И Чимин честно занимает первое место в категории «надоедливые первокурсники». Он был со своими розовыми, пухлыми, накрашенными блеском губами и мягкими оранжевого цвета волосами слишком милым для своего же блага. Когда он одевал легкие, шелковые, белые футболки, что показывали его ключицы, тонкие серебряные кольца в ушах и небольшое количество подводки, выглядел он так уютно и божественно в золотых лучах солнца… Это разозлило Юнги. Люди, как Чимин безмерно раздражали. Тем не менее он не мог оттолкнуть младшего. Прямо сейчас глаза парня блуждали по пустой площадке, по качелям, одну из которых Юнги занял, скорее всего думая о фразе Чимина. Он посмотрел на ржавые качели, что блестели на полуденном солнце, выцвевшую на солнце горку, одинокие лопатки и пластиковые ведра в песке. Он повернулся к Юнги с изогнутыми в улыбке губами, из-за чего поморщил глаза. — По-моему, не сильно похоже на вечеринку, — мягко сказал этот маленький говнюк. Глаза Юнги слегка сузились и он кинул сигарету на землю, наступая на нее, и выудил другую из пачки. — Я сказал «вечеринках и таких». Это похороны. Они попадают под категорию «и таких», — сказал Юнги, изменив голос на равнодушный, потому он знал, что люди считают его засранцем. Чимин казался раздражающе нетронутым, так как его улыбка стала еще шире. — А что мы скорбим? — непринужденно спросил он, по-видимому понимая, что Юнги не имел ввиду настоящего человека. Юнги молчал, так как поджигал сигарету меж губ и делал затяжку. Потом он встретился с Чимином взглядом. — Трагическую гибель моего умения посылать всё на хуй, — крайне серьезно сказал он, посылая Чимина в припадок легкого хриплого хихиканья. Юнги пытался игнорировать как его желудок гордо скрутился от скрипучего смеха младшего. — Я думаю, это умение покинуло тебя давным-давно, хен, — сказал он, улыбаясь той самой ослепительной улыбкой, из-за которой его глаза щурились, а щеки надувались. Юнги приходилось кусать внутреннюю часть щеки чтобы не улыбнуться в ответ. — Возможно, — сказал он, непредвзято рисуя круги носком кроссовка в песке. Чимин все еще стоял, слегка скованно, напротив него и перед тем как он смог остановить себя, он выпалил: — Блять, Чимин садись, — и показал на качелю рядом. Чимин ничего не сказал (к облегчению Юнги) и опустился близ старшего парня. Поначалу они сидели в тишине, рассматривая площадку, деревья за ее пределами, изредка кидая беглые взгляды друг на друга, отводя их когда они встречались. — Можешь пожалуйста выключить это дерьмо? — неожиданно сказал Чимин, кивнув в сторону колонки, стоящей на земле возле Юнги, — у меня от нее голова болит. — Извини, малой, — Юнги шутливо проворчал, без яда в словах, — у тебя есть предложения, кто это может быть? Чимин покачал головой. — Я не слушаю американский рэп, — сказал он, пожимая плечами. Юнги покачал головой. — Это не какой-то там американский рэп, — сказал он, не в состоянии убрать жалкое нытье из голоса, — это Эминем. Тень узнавания промелькнула на лице Чимина. — Я знаю кто это! — воскликнул. Потом он нахмурился, — хотя я не знаю этой песни. Юнги закатил глаза так сильно, что испугался, что они могут выскочить из глазниц. — Это «under the influence» с его альбома «Marshall Mathers LP», — тихо пробормотал, ударяя маленький камушек, — но конечно же такие, как ты, не знают такого. Чимин взмахнул головой, но улыбнулся. — Что он говорит? — спросил, — ты понимаешь это? Юнги посмотрел на Чимина, на его мягкие круглые щечки, блестящие глаза коричневого оттенка, его пылающие оранжевые волосы… Юнги открыл свой рот. — Поэтому можешь отсосать у меня, если тебе не нравится моё дерьмо, — он низко и дребежаще напел на ломаном английском, — потому что я был под кайфом, когда писал это, так что отсоси у меня. Мне наплевать, если тебе не нравится моё дерьмо. Потому что я был под кайфом, когда писал это, так что отсоси у меня. Чимин все еще выглядел пораженным. Когда Юнги быстро перевел на корейский, его глаза расширились и тусклый румянец залил его загоревшие щеки. — Хен! — он смущенно воскликнул, маленький вздох соскользнул с его губ, — это… это так грязно! Юнги раздраженно выдохнул, сгоняя маленькое облачко дыма с губ, и закатил глаза. — Хороший анализ, док, — сказал он сухо. — Какую умопомрачительную вещь ты раскроешь мне в следующий раз? Подай мне руку, чтобы я от шока не свалился с качели. Чимин покраснел сильнее от сарказма Юнги. — З-заткнись, — он пробормотал, но Юнги увидел сквозь его нестойкую маску: втайне ему нравилось, когда Юнги был грубым. Это было хорошее отличие от всех фальшивых людей в школе. Юнги просто покачал головой и тихо хихикнул. Однако, пронзительный взгляд, которым Чимин его одарил, во время вдыхания токсичных паров, не покидал его. Как он и подозревал, прошло несколько коротких моментов тишины перед тем, как Чимин заговорил, с неподдельной раздраженностью в голосе и согнутых руках: — Мне не нравится то, что ты куришь, — он промычал. Сначала Юнги не хотел отвечать. По правде говоря, он хотел сидеть в тишине до конца жизни. Но, конечно, блять, Чимину не нравиться то, что он курит. Он был чертовски хорош для всех отвратительных привычек Юнги. Юнги выдохнул дым. — Так лучше, — сказан он загадочно, поневоле чеша предплечья. Он был поражен внезапным, безумным желанием просто взять каждую ебаную сигарету по очереди и пихать их друг за дружкой в рот и просто курить и курить, пока его легкие не сгорят до черных хрустящих чипсов. Чимин сузил свои глаза и поднял брови, что было слишком милым для здоровья Юнги. Его бедное сердечко буквально выскакивало из грудной клетки. — Это не лучше, — он возражал, — это плохо для тебя, хен. Я просто… — он остановился, и его губы, казалось бы, не знали как сказать, или, может быть, выразить себя, — я волнуюсь за тебя, — мягко сказал он. Юнги шумно вздохнул и сбросил пепел. — Доверяй мне, Чимин-а, — неясно, — это лучше, чем альтернатива. Чтобы выделить свои слова, он помахал своими руками. Лицо Чимина оставалось растерянным до тех пор, пока Юнги резко не прошелся пальцем по коже, заставляя Чимина осознать это и обильно покраснеть. — Оу, — сказал он и сглотнул, — так что… вот почему… Юнги кивнул. — Порывы легче контролировать, если у меня есть то, на чем я могу сфокусироваться. Что-то кроме… саморазрушения. Он горько засмеялся, но Чимин не присоединился. На мгновение они замолчали. Это не было комфортным. Но и некомфортным тоже. Юнги знал, что Чимин собирался спросить и Чимин знал, что Юнги это знал. Юнги знал, какой голос будет звучать из этих красивых губ. — Ты… Тишина. Язык нерешительно высунулся, чтобы облизать губы. — В последнее время, ты… ты знаешь… — Резал себя? — грубо и довольно громко отрезал Юнги. Чимин вздрогнул и Юнги смягчился, осознавая свою ошибку. — Извини, — промямлил Чимин, — я не должен был это говорить, так что… я только… неважно. Юнги глубоко вздохнул. — Нет, — пробормотал, — и не в прошлом месяце. Чимин повернулся к нему, эта диабетически сладкая улыбка распласталась по его отвратительно очаровательным чертам лица. — Это… это хорошо, хен, — он промычал, отпуская качель, чтобы его рука болталась на боку. Юнги бросил взгляд на это и вцепился в свою собственную, чтобы не позволить себе вцепиться в его маленькую мягкую бледную ладошку, потому что это было бы жутко и странно… Вместо этого Юнги кивнул. — Да, — сказал он тихо, выдыхая едкий дым в воздух, где тот растворяется под блеклым фиолетовым небом. Они опять замолчали, смягчающие тишину биты рэпа с колонок утихли, но все равно комфортно заполняя тишину. Они сменились более меланхоличной мелодией. На рядке «иногда я сам режу себя, чтобы увидеть, насколько сильно течёт кровь, это как адреналин: боль даёт мне такой сильный прилив энергии» Юнги напрягся, но посмотрев на Чимина, он понял, что младший, кажется, ничего не заметил. Он просто тихо напевал, не обращая внимания на зловещие строки на иностранном языке — Мне нравится эта песня, — он прокомментировал, как будто Юнги услышал свои мысли. Юнги прикусил губу. — Она про одержимого фаната, который убивает свою беременную девушку и самого себя, перегоняя машину через край моста, потому что его кумир не отвечает на его письма сразу же. Счастливое лицо Чимина исчезло. — Оу, — сказал он ошеломленно, — звучит… неплохо. Ничего похожего на маленькое убийство-самоубийство, чтобы скрасить прекрасный вечер Юнги засмеялся своим хрипловатым и глубоким голосом. — Ты превращаешься в меня, — забавно сказал он, вгоняя младшего в краску. Потом Юнги вздохнул, роняя сигарету на землю, наступая на нее. — Ладно, — пробормотал он, вытаскивая пачку сигарет, — я делаю это для тебя, так что тебе стоит охуеть от счастья. Чимин посмотрел любопытно. Только после того, как Юнги положил упаковку на землю с зажигалкой, его мозг подхватил и он выпрыгнул с качелей, исполняя маленький нелепый победный танец. — Хен сжигает свои сигареты! — он туповато пел, идиотски прыгая и тряся задницей не очень невинно, — Хен сжигает свои сигареты! Хен сжигает свои сигареты! Юнги раздражился и закатил глаза. — Вот и все, — он пожаловался, — теперь мои глаза навечно приклеены к задней части головы. Я больше никогда не увижу дневной свет. Чимин фыркнул. — Как будто ты его сейчас видишь. — Я вижу! — Юнги защищался, все еще пытаясь поджечь маленькую пачку (чертова тонкая пластиковая обертка), — как… э… — Несколько недель назад, когда ты случайно проснулся раньше восьми вечера? — Чимин дразнился. Предположительно Юнги прекратил попытки резко зажечь упаковку сигарет в огне и решил бросить ее в мусорное ведро рядом с ним. — Ха-ха, очень смешно, — сказал он кисло, — ты знаешь, единственная причина, по которой я проснулся, это был ты и Тэхен, и вы полностью переворачивали общежитие вверх дном, — добавляет он после некоторых размышлений. Чимин слегка засмеялся. — Ты услышал мой голос и не могли удержаться от того, чтобы увидеть своего любимого тонсэна, — дьявольски шевеля бровями, сказал Чимин. Юнги открыл рот. Он хотел запротестовать, назвать Чимина чертиком, сказать, что он придурок, что угодно… но внезапно понял, что у него не хватает энергии. — - Возможно, — вместо этого сказал он спокойно. Улыбка Чимина исчезла, и на мгновение он выглядел потрясенным. Затем шокированное выражение исчезло и заменилось каким-то… печальным? Юнги был растерян. Почему его Чиминни был грустным? Что он сделал не так? Он хотел спросить после того, как Чимин ответит. — Как долго мы будем продолжать притворяться, как сейчас? — пробормотал он, рисуя маленькие кружочки на песке палкой, найденной рядом с собой. — Ч-что ты имеешь ввиду? — слабо спросил Юнги. Палка застыла в руках Чимина. Он посмотрел на Юнги. — Ты знаешь, — он сказал. Юнги выдохнул, клянясь, что не задерживал дыхание. — Я знаю, — сказал он тихо. Затем он оторвал взгляд от прекрасного мальчика и занялся пристальным наблюдением за горкой. Больше тишины. Нерешительные мысли. — Я устал, хен. Юнги почувствовал, как внутри что-то сломалось. Что-то маленькое и испачканное… его уверенность. Внезапно он попал в оборонительную позицию. — Тогда уйди, — сказал он резко. Нет, внутренний голос умолял. Останься, — если я слишком скучен для тебя, то не беспокойся. Пожалуйста, беспокойся, умолял внутренний голос. Не переставай обо мне беспокоиться. — Если твой хен такой раздражающий, сложный и утомительный просто… просто остановись. Никогда не останавливайся. Чимин повернул голову, его глаза увеличились. — Ты… ты хочешь этого? Голос Чимина был тонким и надрывающимся, Юнги захотел ударить себя в лицо. В какой-то момент он хотел сказать «да». Он отталкивал Чимина месяцами. На самом деле, он держал младших на расстоянии с момента их первой встречи. Но он тоже устал. Устал отталкивать, устал от боли. Он не хотел говорить ничего, кроме правды. — Нет, — сказал он искренне. Чимина лицо значительно смягчилось. — Хорошо, — он промычал, — потому что я не устал от тебя. Это было не то, о чем я думал. Он вздохнул. — Я просто устал от… этого, — он указал на себя и Юнги, потом на пустую детскую площадку, — от нас, притворяющихся друзьями, из-за того, что мы прячемся и отталкиваем друг друга, когда мы оба осознаем наши чувства, из-за того, что мы напуганы до смерти тем, что мы чувствуем… Чимин вздохнул и неожиданно, прежде чем Юнги сообразил, что происходит, встал. — Я устал, хен, — сказал он просто, кладя руки в карманы, — я даю тебе сейчас шанс, но потом — с меня хватит. Решай: ты хочешь нас? Юнги прикусил губу. Он был так напуган. Черт, он никогда не был настолько напуганным в своей жизни. Он собирался позволить себе то, чего хотел с самого начала? Он собирался взять то, чего не достоин? Потому что эта вещь, или человек, сами вызвались быть волонтерами? Может быть Хосок был прав? Может, ему стоит перестать делать выбор за Чимина и позволить ему решать, чего он хочет? Юнги не знал, из-за молчания или нахмуренных бровей, но Чимин фыркнул. Он ничего не сказал, только пнул гравий и повернулся, уходя с опущенными плечами. Юнги никогда не чувствовал себя живее, чем в тот в момент. Он буквально подлетел с качели, спотыкаясь о Чимина. Возможно, он был немного грубее, чем следовало, когда схватил младшего за руку и притянул его обратно. Это наконец-то случилось. — Чимин, — сказал он с одышкой, — Прости меня. Прости меня, я сомневаюсь, прости меня, я неуверенный, прости меня, я… блять. Он отчаянно оттянул волосы, схватившись за них. — Слушай, мне очень жаль, окей? Я пытался защитить тебя и себя, поэтому построил стену и отталкивал тебя… но потом Хосок сказал, что ты можешь принимать самостоятельные решения. И да, возможно я сделаю тебе больно, возможно ты мне, но блять, если хочешь дать шанс, я более чем готов принять боль со своей стороны, потому что бог знает, я… Юнги перебил легкий, ангельский смешок. Его челюсть отвисла, перед тем как он зажал ее и раздраженно посмотрел на Чимина. — Это не смешно, — сказал он с горечью, — я пытаюсь вообще-то целое эмоциональное признание тут сделать. Чимин продолжал хихикать и мило поднял руки, закрывая ими свое лицо. — Но ты не должен, — сказал он тихо, — я не имеют ничего против «ты мне нравишься». Юнги открыл свой рот, но закрыл его опять, проглотив саркастичное «у тебя, конечно, низкие стандарты». — Ладно, — сказал он мягко. Потом сделал глубокий вдох, — Пак Чимин… я люблю тебя. У Чимина перехватила дыхание, и прежде чем Юнги понял, что сейчас происходит, с его глаз уже текли слезы. Он собирался дразнить младшего по этому поводу, но Чимин остановил его, очаровательно вытерев их рукавом своего свитера. — Просто подойди и блять, поцелуй меня наконец-то, ебанный придурок, — он пробормотал, — я заебался притворяться твоим другом. Юнги не надо было говорить дважды. Медленно, мягко, боясь сломать или исчезнуть, Юнги взял лицо Чимина в свои руки. Он нежно погладил щеки Чимина и тот закрыл глаза, ласкаясь к прикосновениям. Юнги тоже закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на каждой детали, тепле кожи Чимина, его мягких волос… хотел запомнить все это. Запомни это. Навсегда. Он вздохнул дрожащим голосом. — Я люблю тебя, Пак Чимин. Он открыл глаза и Чимин уставился на него. — Я тоже тебя люблю, Мин Юнги. Потом он наклонился, бабочки в его животе сходили с ума, когда их губы соприкоснулись в первом первом поцелуе, поцелуе, о котором Юнги мечтал и фантазировал месяцами. Теперь все закончилось. Теперь Чимин его. По-настоящему. (Хосок не был слишком рад, когда пришел домой и увидел на диване два обнаженных, перепутанных тела, что было невозможно разобрать где одно начинается, а второе заканчивается, но спустя несколько дней он привык. Все было нормально, потому что он закричал так громко, что разбудил всех соседей и все было нормально, потому что Чимин рассмеялся и покраснел, а Юнги поспешил одеться. И все было нормально, потому что когда они оба были одеты и Хосок отошел от шока, он только ударил обоих по спине, поздравляя их наконец-то с «собиранием своих сил вместе» и тем, что «перестали притворятся, что не сохнут, блять, друг по другу». Все было нормально. Потому что у них было все хорошо. Темнота внутри Юнги не успокаивалась и не собиралась еще долгое время, но, по крайней мере, было немного легче воспринимать это, держа Чимина за руку. И когда Намджун пришел на их «ночь фильмов» и посмеялся над тем, каким испуганным был Хосок, и Тэхен с гордостью воскликнул, что хен находил его в более странных позициях вместе с Чонгуком множество раз до этого и Чимин засмеялся, а Джин закричал что-то похожее на «мои дети уже испорчены», а Юнги не мог остановить свой приступ смеха. Потом, когда пересекся с Чимином взглядом, он знал: у них все будет хорошо. Будет не просто. Ничего не бывает простым. Но у них все будет хорошо. И это то, что имеет значение.)