All I want is nothing more Всё, что я хочу — это лишь To hear you knocking at my door Услышать, как ты стучишь в мою дверь. 'Cause if I could see your face once more Ведь если бы я мог увидеть вновь твоё лицо, I could die a happy man I'm sure Я бы умер счастливчиком, это точно.
***
Потолок чёртового склада уже мозолит и без того натруженные глаза. Сколько Снарт тут лежит под ним? Час? Десять часов? День? Кажется только, что пули с каждым хриплым вдохом всё глубже входят в теряющее чувствительность мясо, раскаляются внутри и уже совсем скоро прожгут все мышцы и органы насквозь. Где они?.. Снарт пытается поднять голову, но от этого становится слишком больно, — сознание расплывается ещё сильнее, мысли теряются… Его личное пространство внезапно стали урезать со всех сторон, что было больше похоже на заговор: появился Барри, который отчаянно желал изменить Леонарда, сделать его прекрасным принцем на белом коне; к Барри в скором времени прибавилась звёздная команда во главе с папочкой-Уэстом и его любимой доченькой, опекающая малыша-Барри от воздействия гнилой леонардовой сущности; к этому сгустку проблем по какой-то непонятной причине прибавилось навязчивое внимание Негодяев к его планам и личной жизни… Леонард Снарт славился своей холодностью, расчетливостью и безэмоциональностью, но в тот момент, когда всё это на него навалилось, он готов был взорваться, ведь контроль — одна из немногочисленных вещей в мире, которая его бесила настолько, что в порыве праведного гнева он мог убить её источник. Ему… ему было достаточно отца в детстве, больше он не намерен подчиняться и прогибаться под кого-то, никогда. Сейчас же Лен лежит, постепенно переставая чувствовать ногу и не имея сил наложить жгут, разорвать одежду, позвать на помощь, даже встать — он чувствует, как кровь с силой стучит по вискам и, в принципе, ничего больше. Он лежит уже довольно долго, и не ощущает, но понимает, что дыхание постепенно начинает его душить. Оно становится всё чаще и чаще, необузданно взрывает грудную клетку, отчего боль ещё более стремительно скребёт по внутренностям; глаза его туманятся, и вдруг Лен думает о том, что ему конец. Во всех смыслах. Кто его здесь, чёрт побери, найдёт? Негодяи, которых он послал куда подальше, привыкшие к тому, что Капитан Холод куда-то постоянно пропадает? Барри, которому он нагрубил и от которого сбежал? Его, Барри, разношёрстная команда в белых плащах, которая только рада будет от него избавиться? Телефон он оставил во временном убежище неподалёку, брюзжа на глупые тревожные кнопки, ведь он, чёрт побери, Капитан Холод, а не абы кто. И вот поэтому всё, что может сейчас сделать Капитан Холод — это сделать себе куски льда, чтобы с замиранием сердца обложить входные отверстия, и молча поражаться тому, как долго он находится в сознании и вообще в состоянии думать. Перед глазами стоит зыбкая пелена. Лен чувствует, сто́ит неосторожно мотнуть головой, и все его мысли разобьются вдребезги, разлетятся по полу… и всё. И точно будет всё. Но он держит себя и своё сознание в узде, как больно бы ни было, он стальной хваткой зажал в теле жизнь и старается дышать сквозь зубы. Всё, о чём Лен хочет думать сейчас — это месть. Кровавая, громкая и фееричная. Пусть преступный мир не предполагает преданности, но за крысятничество принято наказывать изящно и с оттяжкой, и Лен кривить душой не будет. Только что бы сделать?.. Выколоть глаза? Поджечь язык? Быть может, пустить по кругу? Лучше сделать всё, пытать до смерти, вот оно — лучшее наказание старику Грэю и его подчинённым за облаву. Но… Лен сквозь пот стреляет глазами в сторону полосы окоченевших ото льда тел, гипнотизирует их взглядом некоторое время, пытаясь отогнать преследующую его мысль. Но… что об этом подумает Барри? Леонард резко выдыхает, морщится от боли и рычит, сотрясая эхом весь склад. Последнее, что ему нужно, — это думать о малыше Барри и своём моральном облике. Вряд ли… это теперь будет иметь какой-то смысл. Барри не захотел принять Лена таким, а Лен не смог отказать ему в попытках, Лен пытался…пытался, пытался, пытался – не вышло, – и это его, по сути, слабость, ведь он не должен прогибаться никогда и ни под кого, но с тем.. Барри… всё же меняет его. Нет, он его, Капитана Холода, поменял. Может, не совсем, но всё же разобрал по кусочкам и собрал заново, старался сделать это в лучшем виде, но… но, видимо, Лен не сильно старался, не принял до конца изменения. И не изменился. Он слишком слаб. Именно поэтому он пошёл на это скудное дело, воняющее подставой за километр, вот поэтому он сделал из этих людей куски льда — потому что он не изменится, никогда не изменится. …Эти мысли обычно сдерживал Барри. Когда он находился в поле зрения, невозможно было думать ни о чём другом, кроме него, невозможно было думать ни о чём плохом, чернящим мысли, ведь Барри Аллен чёртово солнышко. На него смотришь и думаешь только о том, где его можно зажать и как его можно развратить. Лен прикрывает глаза, вспоминает все тёплые моменты их… отношений, вспоминает, как множество раз через силу оставался у Барри на ночь, а потом просыпался от его нежных ласк, вспоминает, как драл его в каком-то лесу у дерева, потому что приспичило во время охоты на мета… Барри прекрасно готовит, и нет ничего лучше, чем есть домашнюю стряпню, так же как и нет ничего лучше, чем шутливо мешать Барри готовить. Тысячи моментов за эти пять месяцев, тысячи, и они все невероятны настолько, что Лен готов молить волю случая дать ему ещё один шанс. Барри разный. Нелепый, милый, смелый… он прекрасен молодым телом, обжигающе прекрасен и горяч, следует своими тонкими холодными пальцами ниже-ниже-ниже… От него невозможно оторваться. С ним можно только жить, следить за его питанием, сном и отдыхом, втрахивать целую ночь в матрас, а на следующий день слушать его жалобы на больную спину, целовать его так сильно, чтобы потом губы у обоих болели, брать белизну его тела количеством — ставить столько засосов и укусов, на сколько только хватит сил. Для Барри хочется украсть «Давида» из Флоренции, к его ногам бросить столько красных алмазов, сколько Леонард сможет найти, поселить его в замке Нойшванштайн и охранять до скончания времен. Но вряд ли Барри оценит хоть что-то из этого. Барри не важны украденные вещи, сколь прекрасны они ни были. Гораздо более прекрасными он считает нежные прикосновения и хорошие поступки, и с первым Леонард кое-как справляется, открываясь постепенно и так же постепенно в клочья раздирая годами отстраиваемую личину, но со вторым возникает огромная проблема. Азарт дела, азарт кражи, азарт драки, азарт игры… Лен страшно любит его. С ним ничто не сравнится, тем более пресловутое геройство, не дающее ни прибыли, ни повода для гордости, словом ничего. Но…но больше, чем весь этот чёртов азарт…чем планирование, замораживание людей и вообще что-либо Лен любит Барри. Он признаёт это сейчас, лёжа на холодном, как смерть, бетоне, задыхаясь и уже не чувствуя ни боли, ни конечностей, — только свист в лёгких и желание увидеть чёртового Барри Аллена, чего бы Лену это ни стоило. Он поднимается на локтях, отчего огрызки льда слетают с его груди, и, стараясь дышать через раз, прижимается спиной к стене, на которую его отбросило стрельбой. Ему нужно дотянуться до пушки, которая выскользнула из его ослабевшей руки, а потом, включив полную мощность, направить луч в дряхлое мансардное окно на крыше. Так команда в белых халатах должна вычислить его по выбросу энергии из пушки, и если он будет всё ещё нужен Барри… Барри найдёт его. Но это оказывается сложнее, чем он думал. Не то чтобы Леонард сейчас вообще думает о чём-то, кроме Барри и его чудных ног — это помогает ему найти хоть какие-то силы сопротивляться меланхолии и кровопотере, поэтому он себя даже не корит. Барри горяч, как накалившийся на солнце песок, только песок остывает ночью, а Барри распаляется ещё сильнее… Ох, Лену не стоит вспоминать их немногочисленные из-за усталости ночи, но его поверженный организм думает совсем по-другому. Лен тянется за криопушкой, но пальцы не слушаются, как и мысли в голове: ему вдруг начинает казаться, что помещение стремительно теряет свой серый свет, но в какой он преображается — непонятно. Пусть Леонард и схватывал уже некоторое количество пуль, в этот раз эффект зашёл дальше, ведь теперь нет никого, кто мог бы помочь. Ни Мика, притащившего бы его на себе к доктору Рейчел, нет ни Лизы, которая со скоростью ветра примчала бы на машине…нет никого. Даже прилипчивого Барри. Барри стирает его мир в порошок. Ещё никогда не было настолько сильного помешательства, ещё ни разу за его жизнь он не был настолько уязвим. Барри он не нужен. Леонарду Снарту за сорок, почему, с чего вдруг это происходит сейчас? И ему Барри не нужен. Почему он дотягивается до пушки только тогда, когда вспоминает его, Барри, тело, изогнутое под ним дугой? Почему поднимает её, когда вспоминает их «улыбчивые поцелуи», которые больше похожи на лобызания восьмилеток? Почему он спасает себе жизнь, видя перед собой голые сочные бёдра, которые всегда хочется покусать со всей имеющейся силой, не обойдясь малой кровью? Это не должно быть так. Но оно…так. Лен со стоном спускает курок, стараясь продержаться как можно дольше, но ничего не выходит; рука с противным хрустом опускается, голова встречается со стеной, а пушка летит в сторону. Лен валится набок, потому что так удобнее дышать, закусывает губу, потому что чувствует, как кровь буквально льётся из его чертового живота. Всё тело ноет, и Лен делает последнее усилие над собой, чтобы в последний раз увидеть Барри Аллена. И картинка, очаровывающая своей реальностью, появляется перед глазами: вот Барри сидит, отвернувшийся к окну, обнимает себя своими тощими руками и плачет. Из-за Капитана Холода, от которого одни проблемы. Это разрывает сердце с удвоенной силой: только сейчас, когда Лен уязвим так сильно, что у тела нет сил сопротивляться, с его сердца падает защитный барьер, и он начинает думать обо всех вещах, упавших на его холодное эго. О вещах… Лен смеётся, смеётся так громко и сильно, что дыхание на секунду замирает и не желает восстановить свой ход. Но воля случая делает ему подарок: внезапно мысли становятся материальными, как никогда. Обеспокоенный Барри возникает перед ним невероятно прекрасным и самым любимым видением, прижимается щекой к его щеке и заверяет, что всё будет в порядке. Но Леонард не успевает ответить.