с кончика языка на твои губы

      У Донхёка очень красивая шея. И вены, заметно напрягающиеся от тихих издаваемых звуков, завораживающе выделяются на фоне загорелой кожи. У Чону наверняка очень мягкие пальцы, холодные и костлявые, но ощущать их на своей шее, несомненно, приятно, потому что Донхёк ведёт головой вслед им, пытаясь вернуть пальцы обратно на свою шею. Он затяжно вдыхает и моментально выдыхает только что втянутый воздух в блестящие от слюны губы старшего, придвигаясь ближе и нависая над ним сверху. А ещё у Донхёка в наслаждении прикрыты глаза и слишком — очень чересчур — пленительно приоткрыты собственные губы, когда он тянется ими к чужим, к губам Чону. Проклятье. Проклятье. Проклятье! Марк может слышать буквально каждый донхёковский вздох, каждый звук, издаваемый его губами от соприкосновения с губами Чону, и так трудно заставить себя не думать о том, что наверняка сейчас Донхёк чувствует: ему нравится, ему определённо нравится, потому что он медленно тянет Чону за волосы и агрессивно кусает его за губы. Марк заворожено наблюдает, не отрывает взгляд и боится моргать — за секунду, кажется, может мир перевернуться, а земля запросто уйдёт из-под ног. Возможно, у него трясутся руки; возможно, Марк слишком впечатлился, но и без того видавший виды самсунг ловко выпадает из разжатых пальцев, а хозяин отмирает только тогда, когда в наэлектризованной тишине раздаётся относительно громкий глухой удар о твёрдый пол. Марк сглатывает слюну.       — Я прошу прощения, — он неловко вертит головой в разные стороны и надеется хотя бы таким образом заставить своё тело слушаться, но телефон с пола поднимается не сразу, а перед глазами всё ещё рисуется картина с Чону, самозабвенно целующего губы Донхёка. Марк до сих пор не решил, что он чувствует по этому поводу, но если бы его прямо сейчас спросили кто такой Чону и какая планета третья от Солнца в Солнечной системе, Марк, наверное, даже имени своего не вспомнил бы. Донхёк очень красивый, Марк правда думал, что влюбиться в него ещё больше невозможно, но Донхёк в поцелуях — самый безумный, самый свободный и настоящий. Он любит физический контакт, Чону тоже его любит, Марк считает себя испорченным, но из головы не упускает, что целоваться вот так внезапно, просто переключая каналы телевизора, да ещё и с Чону — странно.       — Ты так реагируешь, будто впервые видишь поцелуй, — Чону отпускает младшего, по-детски теребит его за макушку и в глазах Марка это совершенно не вяжется с тем ленивым и, мать его, охренительно нежным поцелуем, который только что видел. Чону говорит об этом слишком просто. Он, возможно, легкомысленный. — тем более при вашей-то тесной дружбе с Донхёком, странный какой.       Донхёк на его слова только усмехается, Марк не способен сейчас понять этот умысел, вложенный в эту усмешку, но он пристально наблюдает за всем, что делает Донхёк. Тот слезает с груди Чону, возвращается ровно туда же, где был до этого момента, как им внезапно захотелось близости. Это очень странно, и не Марк здесь странный, а они.       — Марк-хён меня как огня боится, он даже за руку со мной не держится, когда мне очень надо, — донхёковский голос в звенящей неожиданностью голове отдаётся тройной громкостью, а все его слова отпечатываются где-то внутри. Он снова ложится на то самое место, возвращается назад и так же безучастно переключает канал, как и пять минут до этого. В мыслях не укладывается, что Донхёк может так просто взять и поцеловать кого-то. Чону. Ну, или вообще кого угодно. — Держи дистанцию, всегда повторяет он.       Марк чувствует себя очень не очень, если честно. Донхёк не помогает. Он спокойно кладёт голову на плечо Чону, безучастно всматривается в меняющуюся картинку телевизора и выглядит разочарованным. Марк уверен, ему просто показалось, ведь сам он сейчас не лучше.       Лента новостей в социальной сети видится сплошным белым потоком из прозрачного ничего, Марк не уверен даже, что телефон не заблокирован прямо сейчас в его руках, а он сам тупо смотрит в чёрный экран перед собой. Всё, чем заняты мысли — Донхёк и его выражение лица во время поцелуя. То, как Марк случайно заметил его язвительный язык и как Донхёк без тени стеснения вылизывал рот Чону. Так стыдно. У Марка горят ладошки, а в голове сплошная каша, и ему действительно становится горячо везде. Когда Донхёк неосознанно подносит свои пальцы к губам и зачем-то теребит нижнюю, Марк ловит себя на мысли, что ему нравится. Нравится то, как мягко он проводит подушечкой большого пальца по чувствительной коже на губе и нажимает на неё ногтем; нравится то, как Донхёк затем по привычке сжимает её, закусывает зубами и практически незаметно посасывает. Очень-очень нравится. Младший совсем тихо, беззвучно, причмокивает губами, издаёт тот же самый звук, что и тогда, когда Марк увидел его целующимся с Чону, и помогает Марку сойти с ума за секунду.       «Я хочу, я очень хочу»       В голове трещит обжигающая лава, а в глазах бесконтрольность. Хочется либо Донхёка, либо больше никогда в своей жизни его не видеть, потому что в ушах до сих пор звенит, а желание почувствовать его губы, его руки и его дыхание растёт слишком, чересчур, чрезвычайно, до боли в глотке стремительно, ему сейчас Донхёк необходим. Марк цепляется за вытянутые ноги Чону, оступается, но бормочет что-то невразумительное себе под нос и думает, что это примут за хоть какое-нибудь оправдание, когда вылетая из комнаты, он не оглядывается назад и избегает донхёковского взгляда.       Марк неиронично запирается в своей комнате, поджимает ноги под себя, дышит тяжело, пусть и через раз. Страшно понимать, как мощно твоё тело умеет реагировать на чужой поцелуй. Марк не монашка и видел многое, но Донхёк, так старательно облизывающий Чону, цепляет совершенно на другом уровне. Просто Марк, быть может, не смотрел на него никогда вот так, Донхёк был в его глазах другим. Приставучим, болтливым и дружелюбным, но он никогда не был желанным. Марк никогда его не хотел целовать. Долго, медленно, в своём собственном темпе, чтобы он подчинился, а Марк делал так, как нравится ему.       Наверное, очень страшно смотреть на свой полёт в глубокую бездну, да? Потому что именно так сейчас и ощущается.       Очень хочется целоваться.       Очень хочется поцеловать Донхёка и почувствовать именно его губы; хочется недовольно хмуриться из-за его невтемных улыбок посреди поцелуя; хочется провести своими пальцами по его горячей коже и увидеть в его прикрытых глазах наслаждение.       Марк больно ударяется затылком о бетонную стену, когда слишком резко запрокидывает голову назад и не рассчитывает расстояние. Удар эхом проносится в мозгах, а Марк думает, что он теперь окончательно чокнулся.       Донхёк появляется на горизонте тогда, когда Марк размышляет о том, как ему переехать на глухой богом забытый остров в Тихом океане, чтобы никакие чувства его больше не заставляли медленно сжирать себя дотла. Младший открывает дверь неслышно, почти беззвучно, ступает внутрь комнаты и прикрывает за собой проход. Он быстро опускает голову, Марк не успевает увидеть его глаза, да и не хочет особо — смущается слишком — и неуверенно вышагивает к кровати старшего, присаживаясь на колени и протягивая к нему руку.       — Хён, тебе неприятно? — рука у него едва тёплая, совсем не такая, которую себе представлял Марк. Донхёк водит двумя пальцами по его ноге, доходит до бедра и возвращается обратно, создавая непримечательные петли на тёмных джинсах. Марк невольно следит за каждым движением. — прости, я и подумать не мог, что тебе будет настолько противно. Я знаю, как ты относишься к подобного рода ласке, но и представить не мог, что просто наблюдать за кем-то со стороны тебе тоже не нравится. Извини.       Марк заводится с пол-оборота. И сам себе удивляется.       Но Донхёк так раздражает, он не имеет права называть себя «кем-то», когда на самом деле значит так много.       — Мы с Чону просто…       — Вы встречаетесь? — голос Марка звучит резко, возможно, он не ожидал от себя такого и сам, но Донхёк, кажется, не замечает, пусть и не договаривает то, что собирался сказать изначально. Он прекращает свои поглаживания чужих бёдер и поднимает глаза вверх, туда, где Марк смотрит на него в упор.       — Нет, с чего бы нам встречаться, — младший улыбается, Марк чувствует, как его сердце разбивается на самые мелкие осколки, потому что Донхёк выглядит таким расслабленным и домашним. Таким привычным.       — Тогда почему вы делаете это?       Донхёк по-щенячьи наклоняет голову набок и очень хочет прочитать в глазах напротив чуть больше, чем Марк позволяет увидеть. Ответ хотя бы на один вопрос из той тысячи, которые пролетают ветровым шумом в голове каждый из дней, когда старший проявляет чуть больше нежности, чем бывает обычно. Но Марк не позволяет, он продолжает глядеть нечитаемым взглядом и дробить донхёковские стены самоконтроля.       — Просто хочется, почему бы и нет, — он неопределённо пожимает плечами и разрывает зрительный контакт первым, поднимаясь с колен.       Марк не может позволить ему уйти, только не сегодня.       — Донхёк, иди сюда, — младший вскидывает голову, снова смотрит и остро прожигает глазами, пока Марк в своей голове в аварийном порядке сжигает мосты. Донхёк садится на кровать, наблюдает за тем, как Марк вытягивает согнутые в коленях ноги во всю длину и прислушивается к каждому звуку, создаваемому в тишине комнаты. — Иди ко мне.       Нужно ближе.       Если Донхёк откажется с ним общаться, Марк его поймёт. Если Донхёк может целоваться по дружбе только с Чону, Марк его поймёт. Если Донхёк не позволит поцеловать себя сейчас, Марк не готов прожить оставшуюся жизнь с разбитым сердцем.       Он не уверен, ему страшно и рука трясётся от понимания того, что Марк собирается сделать, но всё равно тянется к его груди, проводит по ней ладонью и поднимается выше, туда, где шея. Голая кожа под пальцами удивительная на ощупь, она дарит то самое тепло, о котором Марк думал, она с его фантазиями совпадает полностью. Младший рядом рвано выдыхает, следит за чужими передвижениями и боится двигаться, боится спугнуть. Марк ведёт большим пальцем по его подбородку, ладонью охватывает челюсть и делает то, о чём так долго думал: губы Донхёка на ощупь именно такие –возмутительно горячие и притягательные.       Донхёк срывается первым. Он тянет Марка на себя, сталкивается с ним губами и втягивает его в мучительно-медленный поцелуй. Старший замирает буквально на секунду, ровно до тех пор, пока Донхёк так же быстро не отпускает его, заглядывая в глаза и боясь увидеть там непринятие. Марк чувствует фисташковый привкус на своих губах после короткого поцелуя и проводит по ним языком, слизывая призрачную иллюзию присутствия Донхёка. Младший дышит учащённо, его грудь порывисто вздымается, а дыхание волнами обжигает губы. Марк тянет его ближе, подаётся вперёд и целует. Мягко и осторожно, совсем не так, как было с Чону. Донхёк отвечает с ещё большим энтузиазмом, рукой проводит по чужой шее и разрывает череду продолжительных поцелуев для того, чтобы дать им обоим возможность дышать.       — Наверное, ты мне нравишься, — Марк свободной рукой цепляется за свисающие верёвки с толстовки Донхёка, накручивает их на палец и прижимает его к себе ближе. — Надеюсь, ты не против.       У младшего тихий смех, красивый и забавный, от него хочется смеяться тоже. Марк улыбается, заводя обе руки за спину Донхёка и прижимаясь своим лбом к его.       — Ну, то есть ты до конца не уверен, да?       — Скажу тебе тогда, когда ты покажешь мне все виды своих поцелуев.       Донхёк откидывает голову, смотрит в потолок и обещает выдумать как можно больше вариаций.