And he's leaving without saying bye

На Герде клетчатая юбчонка на манер шотландской, мятая рубашка с короткими рукавами, тускло-белая и просвечивающая. У Герды редкие волосы мышиного цвета. Она будто сошла с постера «Сильно изменилась за лето», с той части, которая «до». Герда размахивает руками, заламывает руки, сжимает в руках подушку. Словом, делает все то, что не оказывает никакого влияния на ситуацию. И говорит: — Ханти, я тебя умоляю, ты только помоги мне найти его, я поговорю с ним, я уверена, он послушает меня! Звучит это таким неприятным речитативом, голос с каждым словом становится все выше и отчаяннее, и Ханти морщится, склоняет голову к плечу, чтобы слышать это все только одним ухом. — Ханти!.. — Я слышу тебя, я слышу. — Тогда почему не говоришь ничего?! — Жду, когда у тебя воздух закончится. — Герда замолкает и смотрит на Ханти влажными глазами, огромными и карими. — Закончился? Хорошо. Ты же еще не забыла, что он сам ушел? — Он не хотел уходить! — Он сказал, что ты ему не нужна, и просил не преследовать. — Он это не всерьез! — Он оставил свой телефон в морозилке, чтобы ты даже не пыталась выследить его одним из шаманских способов, которые ты подсмотрела в сериале, он в них не верит, но все равно оставил. — Это случайность. — Случайность? Что ж, очень жаль, что у тебя нет родственников на Марсе, потому что мои брови сейчас вылетают туда скорой ракетой и ты могла бы передать привет. А может, и он там! — Где? — Герда усиленно заглядывает за плечо Ханти. — А-а-а-а-а! Какой же дурдом! * * * Кай лежит на кровати, в него вливают что-то. Герда щебечет у его ног, едва не лобызает ему руки и не замечает направленный в пустоту взгляд. Ханти протирает средним пальцем слезу умиления в уголке глаза. Кай едва приподнимает уголок губ. Этот «уголочный» обмен осмыслен и противоестественнен. Ханти тут, чтобы Герда не скатилась с катушек в людном месте с кучей квалифицированных врачей. Ханти не хочет видеть Кая и даже помнить о его существовании. Но он обращает на нее больше внимания, чем на полулежащую на его постели подружку. — Герда, пойдем отсюда. — Нет, я еще не все рассказала! — Герда, пойдем, думаю, ему нужно отдохнуть, набраться сил для завтрашнего твоего визита. — Кай пялится на них едва ли не с безуминкой. — Да и для всех последующих ежедневных визитов. Он сглотнул? Однако пакость удалась. — Г-герда… — хрипит он, превозмогая усталость, тошноту и безразличие. — Я прошу тебя, не беспокойся. Со мной все будет хорошо. Со мной уже все хорошо. Не трать время свое и время твоей… подруги. — Но я ведь здесь только двадцать минут, — растерянность всего мира плещется в её глазах, и за это Ханти хочется утопить в них этого ублюдка. Ни в чем не повинного ублюдка, который ушел, сказал, что ушел, написал записку, что ушел, написал на почту, что ушел, да еще и попытался позаботиться о том, чтобы не быть найденным в дальнейшем. Его тяжело было назвать неправым в этой ситуации. — Этого вполне достаточно, — «…на ближайшую жизнь». Он пытался мягко улыбнуться. — Я рад, что ты пришла. «А теперь уходи. Убирайтесь вы обе. Вы мне не нужны!» — Хорошо. Я думаю, тебе надо… — Герда запинается. — Тебе нужно отдохнуть, да-да, я уверена, ты очень устал и хочешь поспать. Я понимаю. Я не буду сидеть тут и слушать твое дыхание. — Кхм, я буду в порядке, спасибо. — До встречи, Кай. — Будь счастлива, Герда. * * * — Он накричал на меня, представляешь? Встал с этих своих подушек, от этого капельница упала и стукнула его по макушке, он не обратил на это внимания, все смотрел на меня горящими глазами и кричал. Кричал: «Убирайся отсюда, как же ты меня достала!». Как он мог так со мной поступить? — Герда хлопала ресницами, нервно разглаживала юбку на коленях и совершенно игнорировала печенье к чаю, положенное, чтобы занять ее рот и язык чем-то более щадящим, чем произнесение связных предложений. — Прости, дорогая, но, думаю, он с огромным удовольствием так поступил. Ты приходишь к нему минимум три раза в неделю, а ведь он просил тебя не приходить вообще. Ты сидишь у него часами, он научился спать с открытыми глазами… — Правда? — Я бы на его месте научилась. Так вот, ты достаешь его всеми возможными способами и думаешь, что он за это должен тебя благодарить? — Но я люблю его. И знаю, что он тоже любит меня. Я влюблена, и все, что получаю в ответ, — абьюз. Какой ужасный он человек, как меня угораздило. — Всё, что получаешь в ответ ты?.. — Ханти, казалось, задыхалась от возмущения. — Да он послал тебя только спустя десять дней, я бы тебя в первые пять минут вышвырнула! Ты его задолбала, ты не можешь требовать от него того, чего у него нет! Он тебя не любит, он только вертолетный след с таким текстом в небе не оставил, уж прости, бюджета не хватило! Как ты не понимаешь? Ты думаешь, что раз выбрала его и он выбрал тебя, то все, он тебя не пошлет, он будет с тобой мягче, он же любит тебя, он же обязан? — Да! Именно это я и думаю! Ведь я так себя и веду: прощаю ему все, что он говорит и делает. И то, что он сказал сегодня, тоже прощу. Может, не сразу, подожду пару дней, не буду к нему ходить, пусть помучается! А потом прощу. Может быть, в понедельник. Начнем нашу жизнь с новой недели и чистого листа. Хороший план, скажи, а? — Безупречный. Только поостерегись, этот саркастичный яд, стекающий с моих губ на пол, это ода вашей любви, не смогла сдержаться. — Вот и славно, я рада, что ты всегда меня поддерживаешь, Ханти! Что бы я без тебя делала? — Не знаю. Думаю, ты бы не смогла его найти. Никогда не нашла бы, если точнее. — Да? Тогда ты оказала услугу нам обоим, мне и Каю. Мы будем благодарны тебе до конца наших дней за твою помощь. — Знаешь, как закончила одна из героинь Харуки Мураками? — Нет, как? — Повесилась на шарфике в больничной палате, но это я так, не по делу сказала. — Как ужасно, что же ее натолкнуло? Должно быть что-то действительно ужасное. Или кто-то. * * * Ханти смотрит на мальчика, усыпанного мукой. Он смеется, он бледен, и губы его служат контуром для слова «вечность». * * * Ханти просыпается. На кухне Герда готовит Каю «посылку» («обед», «подачку»), Ханти не вникала в детали. Герда в длинной майке с широким вырезом и пижамных шортах, ее волосы торчат во все стороны, под глазами круги. На запястье мука и ментальная печать «никто не замечает все эти детали от скуки, зачем ты это делаешь», которую Ханти игнорирует. — Блины? С яблоками? — Да, хочу обрадовать его. Заодно скажу, что простила ту его выходку. День примирения, радуга, единороги и блины, можешь представить? — Ещё как. С тобой съездить? — Нет, в прошлый раз он спрашивал, чего это ты к нему не заглядываешь. Я сказала, что ты работаешь по будням. И у тебя нет времени. Он просил приходить по выходным. Но в выходные у тебя поход, помнишь? Так жаль. — То есть не съездить? Окей, напиши, когда будешь возвращаться, я разогрею обед. Хочешь посмотреть вместе фильм вечером? — Если у меня будут силы. Эти посещения отнимают так много энергии и терпения. Не могу ничего обещать. — Хорошо. Хорошего дня. Передавай привет Каю, — Ханти щурится от солнца и налегает на блины, которые удались недостаточно презентабельными, облизывает пальцы. Герда молчит секунду и только потом отвечает радостным восклицанием. * * * В палате пахнет таблетками и спиртом. — Увези ее, — говорит Кай, едва увидев Ханти. — Попроси медперсонал не пускать её. — Я… не могу. — Почему? — Я боюсь. — Ты? Боишься? Ты в своем уме, они тебе тут еще ничего не подмешали? Я ожидала услышать, что ты все еще ее любишь, но не знаешь, как наладить… всё это. Но не это. Ты не можешь её бояться, она тебя любит до смерти! — Ага, до скорой моей смерти она меня будет любить. Разве любить значит — не причинять боль? Та, твоя причина, она твоя. А эта — моя. Я её боюсь, я боюсь ей отказать, я не знаю, что будет тогда. — Ты уже отказывал ей. — Да, грубо, но не решительно. Она всегда возвращается. Значит, мне чего-то недостает. Чего-то вроде уверенности? Иногда мне кажется, что я боюсь, что не знаю, кем буду без неё, без всего этого ужаса, что она привносит в мою жизнь. Такое бывает, пока её нет. Пока я в покое. Как только она открывает рот, уверенность обретается. Я начинаю думать, что готов умереть, лишь бы не чувствовать больше её губы на щеке, лишь бы не помнить звучание её голоса, лишь бы не видеть её улыбку. Такую лучезарную и искреннюю. — Что ж… содержательно. Вы, ребята, никогда не думали обсудить свои отношения друг с другом? Ну, знаешь… словами через рот? Открываешь рот, говоришь, закрываешь рот, слушаешь собеседника. Как мы с тобой сейчас? Кай выглядит настолько разъяренным, насколько позволяет ему обстановка. — Ой, кто тут у нас запел, сама-то чего не поговоришь с ней? «Хэй, привет, Герда, я тебя люблю»? — Иди нахер. — Рад бы, да ноги не слушаются. — Хочешь, тогда я принесу оленьи рога и засуну тебе в задницу? Давай не будем лишать друг друга удовольствия! — Ханти рычит от злости и представляет, как ему больно. — Опять же рад, что ты все ещё можешь шутить. Не обижайся, я не хочу тебя обидеть. Не хочу обрекать тебя на жизнь без секса. — Э? Как это связано? — Спать с обидчивыми людьми это все равно что педофилия, а она у нас карается по закону. Так что вот мой тебе совет: не обижайся. — Погоди, погоди, я запощу эту великую цитату в твиттер! Жаль, что интернет лагает, как твоя смерть, но ты не переживай, все скоро наладится. Кай смеется, из ноздри его тонкой струйкой течет кровь. * * * — Он умер. Передозировка. Кто-то пронес к нему в палату смесь кокаина и героина. Какой-то ублюдок отнял у меня любовь всей моей жизни! — «Успокойся», «всё будет хорошо» — это шлаковые фразы. Поэтому: чем я могу тебе помочь? Ханти спрашивает и выжидательно глядит на Герду, готовая услышать и постараться воплотить в жизнь почти всё, что она может пожелать.