Dawning

Наступило долгожданное, в кое-то веки спокойное и тихое утро. Сотни лучиков пробирались между штор, ложились тёплыми касаниями на оголенную кожу стоп и икр, освещали все полотно белых простыней, пробегали по каждому миллиметру комнаты, играясь охристыми полутенями на обоях. Саша кое-как распахнул глаза, не до конца веря в то, что, наконец-то, ему удалось выспаться за последние несколько недель. Никто не кричал и не рыдал на всю квартиру, не приходилось сидеть на диване все утро, думать только лишь о том, чтобы скорее снова впасть в забытьё или, того хуже, дать заднюю. Простая и приятная тишина. Такая комфортная. Такая непривычная? С рождением ребёнка в жизни Саши все кардинально поменялось. Уже нельзя было подолгу зависать на афтепати, ложиться поздно, не беспокоясь о том, во сколько встанешь на следующий день. Отношение к будням всецело изменилось. Встал — и сразу по делам. До приторности бытовым. И столь спокойный час не мог не удивить Бузе. Он словно снова очутился в тех беззаботных летах. Когда в квартире был лишь он да Дима. И ничто не могло нарушить их покой. Легкая улыбка дрогнула на устах Бузе, когда тот перевернулся набок, чтобы пронаблюдать за своим омегой на другой стороне кровати. Дима все ещё мирно сопел, прикрыв свои глазки пышным треугольником ресниц. Именно таким Саша просто обожал его — спокойным, блаженным… таким задумчивым и уютным. Ладонь ненароком пробежалась по его лицу, по щекам и по шее, оставляя робкий, невесомый поцелуй где-то в районе носа. Что-то заерзало под рукой, но тут же угомонилось, мягко улыбаясь пухлыми губами. Солнечные зайчики заиграли на приятных очертаниях лица. Такого прекрасного в столь прекрасное утро. Бузе, чтобы не разбудить возлюбленного, тихо-тихо перевернулся на другой бок, скинул ноги к полу, щурясь от слепящего солнышка. А после всунул стопы в мягкие домашние тапочки и медленно, едва ли шаркая по половице, отправился в сторону детской, откуда не доносилось ни единого звука. По пути Саша прихватил кружку, оставленную прошлым вечером на тумбочке, отпил частичку содержимого, успевшего остыть, и завернул налево, останавливаясь в районе дверного косяка и криво расплываясь в довольной улыбочке. Дыхание ненароком стало сбивчивым, но тихим, стоило отставить кружку на пеленальный столик и сделать пару шагов навстречу массивной кроватке, мирно покоившейся возле окошка, на котором были задернуты розовые шторки. Оттуда виднелся прекрасный вид на город, на закат и на цветастое поднебесье, так и говорившее приторно-сладким голосом со своими подчиненными. В нем была аллегория на некую надежду. На лучшее. На светлое. Для оранжевого неба тем самым светом стало восходившее солнце, для Саши же это было то, что мирно сопело в плену одеяла, раскинув ручки и подавно выплюнув пластмассовую соску из своих губок, — явно Диминых, — едва разомкнутых от крепких сновидений. И вновь ухмылка дрогнула на лице Бузе, стоило маленькому чуду приоткрыть темно-зеленые глазки и уставиться на папашку из-под заспанных век. Саше казалось, что впервые за последние пару-тройку недель он видит дочь такой спокойной с самого утра. И это радует Бузе, ему хочется остаться в детской, стоять и разглядывать умиротворенное пухлое личико напротив, так некстати потревоженное. — Хэй… — прошептал Саша, приложив указательный палец к губам и слегка наклонившись над кроваткой, — тише-тише, — ладони взметнулись к маленькому тельцу, ловко подбирая его на руки, — пойдём, пока папочка спит, сами разберёмся со всем, хорошо? — он улыбнулся по-прежнему сопевшему комочку на своём предплечье и медленным, успокаивавшим шагом двинулся в сторону кухни, стараясь лишний раз не дышать, чтобы не разбудить спавшего Ганджу, — вот, молодец… — прошептал Саша, подпирая малышку под голову и усаживаясь вместе с ней на стул возле микроволновки, в которую тут же полетела заготовленная баночка со специальной молочной смесью. Пару кнопок — вся квартира погрузилась в легкий гул, такой ненавязчивый… по странному тихий… Ева, — так звали крохотное существо, — ещё едва-едва могла держать голову самостоятельно, оттого и требовала постоянного опекунства и заботы, и в тот момент Саша решил взять все это на себя, оставив Диму в царстве у Морфея. Он заслужил это путём длительных бессонных ночей… да и в принципе не хотелось лишний раз тревожить измотанное чудо с распущенными пшеничными патлами, спадавшими на все лицо и белоснежные плечики. Особенно в столь прекрасную утреннюю негу, такую редкую, такую желанную. Ева заворочалась на руках, стоило Саше поднести к ее лицу разогретую непроливайку. Промычала что-то на своём младенческом языке и по привычке разомкнула губы с характерным чмоканьем, позволяя заботливому предку накормить себя. Сам же Бузе немного, но секундно забоялся, что малышка может завопить от того, насколько непривычно ей принимать подобного рода заботы от второго родителя, не от Димы, что все время проводил с крохотным созданием, а не с участливым видом глядел из-за угла, не числился в помощниках, как Саша. Для него это было упущением, ведь концерты отнимали столько времени, которое он мог потратить на свою новорожденную семью… благо, Ганджа это понимал и не винил возлюбленного, обещая, что сохранит очаг настолько, насколько может сам. И, по правде говоря, выходило это у него хорошо, Дима со своей чистоплотностью и трудолюбием содержал весь дом в порядке и старался поддерживать уютную обстановку. Конечно, Ева порой могла помешать строить желанную идиллию, но не было для Саши ничего более милого, чем Дима, рьяно старавшийся успокоить неугомонного ребёнка. Разве что спящая мордашка дочери, до чертиков походившей на Ганджу. Вообще, было в девочке что-то и от Саши. Хоть было рано судить, но все же заметен был его разрез глаз и вздёрнутый носик. — Все в порядке? — вопросил Бузе, наклоняясь вперёд и отставляя смесь куда-то на барную стойку. Ева заворчала на руках, глядя на отца сонными глазами. — Ты у меня — большая молодец! — прошептал Бузе, прижимая к сердцу хрупкое создание и снова поднимаясь на ноги, чтобы приблизиться к окну и выглянуть куда-то за стекло. Пейзаж поистине казался нереальным, даже до романтизации. В розовых тонах тонула кухня, пахнувшая родным запахом не менее родного дома. Кажется, Саша обрёл долгожданный покой, стоя посреди комнаты и глядя в никуда, наслаждаясь золотыми лучиками желтого светила. Так бы продолжал он бесконечно, если бы не заслышал кряхтение под боком, а после — шаги позади. Вошедший шумно сглотнул, остановился в паре шагов от окна и мягко улыбнулся, скрещивая руки в замок перед собой. — Ты ее покормил? — послышалось мгновенно. Бузе слегка вздрогнул, оборачиваясь к вошедшему Диме всем своим телом. Он робко улыбался, завязывая непослушные локоны в незамысловатый и небрежный хвост, — спасибо… — отчего-то прошептал Ганджа, с любовью наблюдая за самыми родными людьми в своей тогдашней жизни. Оттого и ерзала малышка, рассеянными глазками увидев папочку. Такого домашнего — в свободной майке с облаками и свободными шортами. Он подошёл поближе, заглядывая в эти темно-зеленые глаза, а после потянулся за лёгким эскимосским поцелуем со своим Сашенькой, ничуть не воспротивившимся. — Какое прекрасное утро, правда? — вопросил Бузе, осторожно передав Еву в надёжные и крепкие руки оппонента, — сразу вспоминаются те беззаботные времена… ты, я, глупые песенки о любви… Питер с его закатами… такой для нас ещё неизведанный… — стал перечислять Саша, приобняв Ганджу за плечи и развернув в сторону окна. Дима все больше расплывался в довольной улыбке, Саша видел это в отражении стекла, когда разглядывал привычные долины. — Как давно я такого не чувствовал? — Ничего, Саш. Скоро все пройдёт и вернётся на круги своя. — Ганджа слегка подпер малышку на своих руках, чтобы Сашенька тоже видел это личико, — скоро она подрастёт и станет проще. Она уже почти что держит голову, представляешь? — неожиданно вдохновлено залепетал Дима, наивно и по-детски глядя в серые глаза напротив, робко ухмыляясь. Это умиляло Сашу не меньше утренней идиллии, оттого он улыбался с зубами, не в силах сдерживать восхищения своим возлюбленным. Ему хотелось верить такому доброму, такому молчаливому, — но с говорящими глазами, — Диме… Бузе влюбился именно в них и ни за что не хотел противиться, ссориться и их терять. Поэтому прижал к себе, вдыхая столь привычный аромат травяного шампуня своим курносым носом. Дима выдохнул ему куда-то в разношенную футболку и расслабился в чужих руках. Потерся носом о подобие воротника, о шею и о линию нижней челюсти возлюбленного. — Ты чего? — слегка хихикнул Дима, глядя на Сашу снизу-вверх. — Я просто рад, что ты есть у меня. — признался Бузе, когда сожитель отпрянул от него и снова воззрился в столь родные глазки. — Тихо… — прошептал Ганджа, кивком головы указав на Евину сонную мордашку. Саша тут же замолчал и понимающе повёл головой, когда Дима проплыл из кухни в детскую, ловко переступая через разбросанные вещи и игрушки. Саша застал его, когда тот уже уложил заснувшее чудо обратно, так же щурясь от ядовито-желтых зайчиков, бегавших по всей комнате пастельных оттенков, — Тихо… — задумчиво повторился, разворачиваясь к возлюбленному и встречаясь с ним уже в коридоре тет-а-тет. Ему не стоило отвечать на признание Сашеньки, поскольку глаза выражали даже больше, нежели могли донести слова. Бузе видел эту искренность, эти блики в двух огромных изумрудах радужки. Он был готов поклясться, что такой темно-зелёный оттенок — его любимый. Оттого ли его возлюбленный и дочь, по иронии судьбы, имели столь проникновенные зеленые глаза? — Дальше будет лучше, — только и прошептал Саша, обнимая хрупкое тельце напротив и направляя его в сторону просторной спальни. Тишину прерывали лишь птицы за окном, что радостно щебетали незамысловатые песни, как тогда два подростка, два лучших друга, два возлюбленных… двое, которых связывало нечто большее, чем простые запевы и мелодии. Однако так было не всегда. Еще два года назад парни и думать не думали, что погрязнут в каких-то там "сопливых" делишках. Писали треки один за одним, порою даже не вкладывая в них особого смысла. Главное, чтобы звучало сносно, а дальше — покатит. Хорошо, что Дима был специалистом по звучанию, и каждая работа выходила довольно-таки годной для широкой аудитории. В то время все и зарождалось под запах алкоголя, сигарет и сырости ночного города. Открытое окно и свешенные оттуда ноги... смех и сладости вперемешку с чем-то запрещенным. Концерты с экспрессивными выходками, жесткий секс после вписок и во время. Любовь чувственная и тактильная, озарившая жизни двух парней красно-неоновым всплеском пламени. Буря, настоящее безумие перед покоем, к которому, того не осознавая, стремится каждый. Они постигли его в семейных узах, лежа на кровати, думая о разных, но в то же время о таких одинаковых вещах. Дима смотрел на своего Сашеньку, а Саша глядел в упор на возлюбленного, когда те приютились на мягком матраце, держа друг друга за руки и улыбаясь непонятно от чего. Такие моменты всегда нужно ценить, они не вечны. Не вечны солнечные дни, не вечно спокойствие и тишина… поэтому Бузе твёрдо для себя решил жить настоящим, наслаждаться теми, кого любил. Плачущими, уставшими, ранимыми… Их ждало столько всего, чтобы вспоминать плохие дни. Ведь, все же, истина проста — где есть закаты, всегда присутствуют красочные рассветы. Даже в самых мизерных и незначительных вещах.