Неприятные тебе чувства

      Знаете таких людей, которые выглядит милыми существами с детским взглядом, но строят из себя таких важных и взрослых людей, как будто им и правда кто-то верит? Знаете? Именно таким человеком является Ян Чонин. Он ещё жуткий ребёнок, маленький, ничего не смыслящий, хоть и совсем дитём назвать его нельзя. Всё же у него есть очарование милого мальчика, однако задатки взрослого восемнадцатилетнего парня у него всё же есть. Почему его считают ребёнком? Ответ прост: он строит из себя чересчур взрослого, что выглядит безумно смешно.       Драки? Я сам. Разборки? Я сам. Помощь? Я сам. Я всё сам. Он правда решает все свои проблемы и неудачи сам, ни на кого не полагаясь. Он никому ничего не рассказывает и предпочитает и дальше держать всё в секрете от всех, с кем даже слишком близко знаком. Его лучший друг Сынмин не раз пытался достучаться до правды, но всё заканчивалось ссорами и драками, поэтому Мин просто отчаялся, сильно боясь, переживая, что его друг зайдёт слишком далеко.       По такому правилу живёт Чонин, и знаете, мне очень жалко его, ведь ему то и дело твердят, что один ты не справишься, но разве он сам этого желает? Почему он такой? Неужели он хочет быть таким? Вовсе нет.       В далёком детстве Ян явно отставал по развитию от своих сверстников. Ходя в младшую школу, где дети были уж очень жестоки, он часто сталкивался с нападками со стороны одноклассников и преподавателей, которые то и дело твердили, что тот ещё из детсадовского возраста не вышел, а уже школу посещает. Вечные разговоры с родителями ни к чему не приводили, потому что те считали, что для полного развития Яна ему нужно общение с теми, кто уже встал на ступень школьного возраста. Повторюсь, дети были уж очень жестоки, поэтому толкового общения не выходило, потому что те постоянно задирали его, а вечные синюшные гематомы всегда украшали маленькое и хрупкое тело мальчишки. Он не мог ответить своим обидчикам, поэтому просто сидел на асфальте, сжавшись в клубочек, обнимая своего любимого лисёнка, которого ему сшила бабушка буквально за несколько дней до своей смерти. С бабушкой у него были особые отношения, и он просто отказывался принимать мир без неё. Для него смысл в его существовании без неё начал пропадать. Он не мог жить без неё. Он очень любил и будет продолжать любить свою бабушку, храня светлые воспоминания о ней.       Так продолжалось до выпускного класса средней школы, когда Чонину уже собственные родители начали твердить, таская по психологам, что тому пора вырасти. И Ин воспринял это буквально. Старшая школа равно новая жизнь. Ян твёрдо решил для себя больше никогда не показаться слабым, больше никогда не получать тонну унижений и кучу синяков и ссадин на теле. Ему так надоело, что он решил, что уж лучше он будет таким, жестоким и ужасным, чем быть униженным и бестолковым маленьким ребёнком. Ян твёрдо решил стать взрослым.       На самом деле, Чонин многого боится, например, качаться на качелях, потому что в далёком детстве он улетел под них. На его личике красовались много красных ссадин, качели заехали по затылку, а на пятой точке отпечатался огроменный сине-фиолетово- и ещё много цветов палитры осени синяк. Или, допустим, боязнь кукол, клоунов, пауков и змей. Он даже близко не подойдёт ни за какие гроши к этим «страшным тварям», как говорит он сам. Ему страшно. Но страшно не только от этого. Это его не главные страхи, далеко не главные. Один самый страшный и тёмный страх кроется глубоко в нём.       Он любит, когда к нему проявляют ласку, заботу, тепло и любовь, но постоянно ворчит, если кто-то посмеет сделать это ещё раз. Он не любит тактильность, но очень часто на него вешаются друзья с очередными объятиями и порциями поцелуев, особенно Джисон и Хёнджин, которые безумно любили это маленькое солнце. А он просто терпел, всем видом показывая, что они очень его достали. Он делает вид, что терпеть не может, когда его называют «Нини», «лисёнок» и другими всевозможными уменьшительно-ласкательными словами, предпочитая, чтобы его звали «Чонин» или «Ин», чтобы не дай Бог кто-нибудь услышал, дабы не потерять статус влиятельного школьника. Но ему приятно, дико приятно. И страшно, страшно от того, что, проявляя свою холодность к ним, он когда-то сможет потерять их, всё раз и навсегда.       Но однажды Ин слишком заигрался во взрослого, что совсем забыл о своей личной безопасности: группа местных бандитов начала докапываться до него, прося всё, что у него есть, грубо обращаясь, толкая, матеря и угрожая, а Чонин не смел терпеть такого отношения к себе, нахамя в ответ, за что получил новую порцию ударов и вырубление окончательно и бесповоротно. Последнее, о чём подумал Ян, было: «Главное, чтобы никто этого не увидел, потому что я покажусь слабым, даже защитить себя не смог». Он думал не о себе, а о том, что о нём подумают люди. Он думает, что кажется сильным, справляясь со всем в одиночку, но становится ещё слабее. Он прямо сейчас, лёжа на мокрой земле, готов разрыдаться, словно маленький мальчик, потерявший игрушку. Ему страшно.       Я не была знакома лично с Чонином, но была его соседкой и по совместительству одноклассницей одного из его друзей – Хан Джисона, который очень часто жаловался мне на него, на его скверный и ужасный характер, на его бессовестное поведение, что он слишком много берёт на себя, никого не слушает и делает всё сам. Он рассказывает мне это чаще всего в порыве злости, когда его уже окончательно доконали проделки Яна. А я не против послушать его, потому что неравнодушна к нему, к этому глупому несчастному ребёнку – Ян Чонину.       У него есть любимое место под школьной сакурой, где он часто прогуливал уроки, сидя на траве и облокачиваясь спиной о ствол дерева, слушая в наушниках приятную и расслабляющую музыку, тихо под нос напевая слова песни. Мне нравилось наблюдать за ним, поэтому я по возможности приходила и садилась на лавочку не на особо большом расстоянии от той самой сакуры, доставая принадлежности для рисования и альбом, в котором половина рисунков была забита им. Нет, я не его фанатка, мне нравится рисовать красивых и необычных людей, потому что это доставляет какую-то сложность, потому что они не такие, как все, к ним нужен особый подход. У меня никогда не получалось передать Чонина полностью, его аккуратные чёткие черты лица, угольные, острые и выразительные глаза, миниатюрный носик, пухлые губы, постоянно двигающиеся в такт музыке, а ссадины на его лице придавали мужественности и страха одновременно. Его взгляд был всегда каким-то отрешённым, пустым, странным, другим, не таким, как у остальных. Мне было очень страшно смотреть на него, но мне было дико интересно узнать его поближе, но у меня бы не хватило смелости заговорить с ним самой. Он решил сделать это сам.       Ину очень надоело, что даже в своём любимом и, как ему казалось, спокойном месте ему не дают побыть одному. Постоянная пара глаз преследовала его, тихо исподлобья посматривая и что-то черкая на плотном листе бумаги, выводя аккуратные линии. Чонин решил просто исчезнуть из поля зрения девушки, чтобы посмотреть на её реакцию, и правда ли ему не кажется, что смотрят на него? Вдруг он просто накручивает себя? Но нет. Сразу после того, как Ян исчез, девушка обернулась по всем сторонам и обречённо вдохнула, не найдя его. Собирая вещи, она уже напридумывала себе, что, мол, вдруг он испугался её, поэтому ушёл? Вдруг что-то случилось? Из мыслей прервала мужская рука, которая в наглую и за секунду выхватила альбом прямо из её рук. Повернувшись, она хотела видеть кого угодно, но только не его, уже открывшего альбом и рассматривавшего с увлечённым взглядом каждый рисунок. — Миленько. — Спасибо, — я не знала, куда деть себя в этот момент. Одна вторая всего этого альбома была заполнена лишь им, неудачными попытками нарисовать его снова и снова. — Ты маньяк или пока просто извращенка? Или стой, погоди, может, ты очередная моя фанатка, который питает ко мне не взаимные чувства, поэтому просто рисует меня, мечтая о романтике со мной? Может, дать тебе автограф? — Нет, спасибо, автограф не нужен, я просто художница, хотя это сильно сказано. Просто люблю рисовать красивых и необычных людей. — Ты считаешь меня красивым? — И необычным. Тебя сложно рисовать, ты не такой, как все, какой-то... другой? Мне это нравится, — от такой резкой похвалы Ин удивился, на его лице появился незаметный румянец, а после он и вовсе опустил голову. — Очень красиво. Меня ещё никто не рисовал.       Он искренне улыбается и, не поднимая голову, продолжает рассматривать рисунки, и лишь сейчас я, приглядевшись, понимаю, что в нём нет ничего устрашающего, его не за чем бояться. Он не такой, каким кажется на первый взгляд: холодным и жестоким, вечно чем-то недовольным парнем. В нём определённо что-то есть, что-то... странное. У него детский и невинный взгляд, когда он смотрит на мои рисунки. Уголки губ немного приподняты, из-за чего становятся хорошо видны его ямочки. Парень уже залился краской то ли от смущения, то ли от того, что ему приятно. Но почему тогда ты такой пустой, Чонин? — Почему ты не боишься меня? — отрезал Ян, не смотря на меня. Я немного опешила, но поняла, что этот вопрос стоило ожидать, потому что все, кто начинает общаться с ним, через несколько минут уже в панике сбегают. А мы стоим вместе уже довольно продолжительное время по его меркам. — А должна? — вопрос явно выбил его. Ин удивился, но после натянул грустную улыбку. — Прости, ничего, просто забей. — Чонин, я не боюсь тебя, мне, скорее, очень страшно. Понимаю, что мы с тобой не знакомы, ты считаешь меня странной, но ты точно что-то держишь в себе, тебе точно что-то не даёт покоя и из-за этого ты кажешься пустым. Нет, ты не кажешься, ты и есть пустой. — Даже не думай, что я что-то начну рассказывать тебе, странная незнакомка. И вообще, тебе не кажется, что ты лезешь в чужую жизнь? Позаботься о своей лучше, и не лезь туда, куда не надо, — Ян разозлён из-за того, что кто-то видит в нём не того, кого он так яро пытался выстроить несколько лет. Он не должен ломаться, просто обязан стоять дальше. — Мне и не нужно, чтобы ты мне что-то рассказывал. Я просто поделилась с тобой тем, что думаю о тебе, вот и всё, не будь так агрессивен, я тебе ничего не сказала. Ты воспринимаешь в штыки то, что, возможно, является правдой. Я лишь хочу сказать, что мне безумно страшно смотреть в твои детские пустые глаза. Я не знакома с тобой лично, но иногда наблюдала тебя из окна своего дома. Если ты не знаешь, то мы с тобой соседи. Я видела тебя постоянно раненого и заплаканного, поэтому не понимала, почему такой, как ты, постоянно избит? А ещё я о многом наслышана. И знаешь, пока ты строишь из себя бандита-эгоиста, твоим близким и родным страшно за тебя. Мы не знаем, как может повернуться жизнь, поэтому тебя и просят быть аккуратнее, стараются помочь, а ты отказываешься. Ты думаешь, что ведёшь себя как взрослый, но спешу тебя огорчить – даже взрослым нужно то, что дают сейчас тебе в троекратном размере, поэтому ты кажешься мелким засранцем, который пытается казаться взрослым, но становится ребёнком. Будь честен с собой, не лги себе, Чонин. Будь собой. Не думаю, что кто-то по своей воле захочет так себя вести. Думаю, мне пора. Всего доброго, — я прекрасно знала, что наговорила много лишнего и ненужного, но почему-то именно сейчас не чувствовала себя виноватой. Собрав свои вещи, я направилась в противоположную сторону, ни разу не обернувшись на него.       Альбом так и остался в руках у парня. Он то и дело поглядывал то на отдаляющуюся фигуру девушки, то на альбом. Он не понимал, что сейчас произошло. Её слова до сих пор неприятно отдавали в ушах, заставляя сердце колотиться с бешеной скоростью, а лицо залиться краской. Это что, получается, то, что он делал всё это время, показывало, насколько же он слаб? Нет, это безумие, такого не может быть. В голове было пусто, на уголках глаз уже появлялись первые слёзы, а губы были сжаты. Закрыв глаза и подняв голову вверх, Чонин выдохнул. Выдохнул так расслабленно, будто то, что он держал в себе, просто взял и пересказал незнакомый ему человек. Образ, который он строил столько лет, просто взяла и растоптала эта незнакомка. — Стой, не уходи, пожалуйста. Девочка, подожди, — он прикрикнул, а я так не хотела оборачиваться, но просто не смогла. — Помоги мне, — Ин трясётся от собственных мыслей, кладя одну руку на глаза, а другой сжимая альбом, счастливо улыбаясь сквозь слёзы. — Мне страшно, очень страшно.