Мои глаза в тон анютиным глазкам

Откашливать желтые лепестки тюльпанов было больнее всего. Хотя обычно снедаемый жуткой болью в районе груди, он выплевывал анютины глазки, желто — фиолетовые, в тон глазам. Кровавые капли не отмывались от светло — бежевого ковра. Он уже и не пытался. Ослабленный этой любовью, он две недели не появлялся в агентстве, не отвечал на звонки и ни кого не пускал в квартиру. Ацуши умирал. И ни какой тигр не мог его спасти. Лёжа на полу в коридоре, свернувшийся в комок Ацуши беззвучно плакал, жалея о том, что так и не признался Рюноске в своих чувствах. Нет, он не винил его и не собирался. Он просто любил его настолько сильно, что воздух опять перекрыло нежными лепестками. Лёгкие сдавило от резкий боли внезапно воткнувшихся в них ядовитых шипов роз. На его руке уже давно красовалась анютина глазка ярко — синего цвета, как ненавязчивое напоминание. Смотри, я твоя смерть. Красивая, изящная и прекрасная. Они похоронят тебя — чудный цветник, что вскоре разобьет гробовые доски и окутает свой же памятник лепестками. На слабый стук в дверь Ацуши даже не обращает внимания. Его котенок внутри пугливо царапается в сознание юноши, но Ацуши лишь выплевывает очередной желтый лепесток. — Ацуши… — хриплый и до боли знакомый голос слабо доносится из — за двери. Болезненный голос. Сорвавшись с места, Накаджима с трудом удерживая равновесие, с размаху открывает дверь. — Аку. — бессознательное тело бывшего напарника, вваливается в квартиру и оставляет за собой кровавый шлейф. — Аку! Аку, тебе плохо?! — он трясет его безвольное тело, и даже не замечает, как ласково называет парня. Руки в крови, она стекает по кистям, очерчивая красивые узоры на ладонях и с тихим звоном падает на пол. — Аку. — напуганный котенок внутри вдруг возвращает прежнее обличие. Шершавый язык юноши, касается глубокой раны на животе. А вязкая слюна заполняет эту дыру. Буквально пяти минут хватает, чтоб от смертельного ранения остался лишь еле заметный шрам. Накаджима бережно кладет Рюноске на свою кровать и смахивает с нее кровавые лепестки. Пусть немного отдохнет пока. /POV Рюноске / Тепло, я чувствую его шершавый язык. И мне хочется дать ему подзатыльник. Какого хрена он творит? Но, кажется, эта боль отступает. Правда, я все еще не могу открыть глаз. Но это тепло, что он дарит, эта забота и нежность, которые от него исходят… Ацуши, какой же ты все-таки придурок, я ведь так ненавистен тебе… /Конец РОV/ Его квартира завалена лепестками, они валяются в чашках, лежат вместо закладок в книгах, плавают в ванной, они обрамляют его фотографии на полке и порой попадаются вместо мыслей самого Ацуши. Акутагаве это не нравится. Потому что на его теле лепестки желтых тюльпанов, с кровавой бахрамой. Потому что его Ацуши лежит на полу и почти не дышит. И потому что он сам чувствует в горле саднящую боль от ханахаки. — Ацуши. — желто — фиолетовые глаза смотрят на него сквозь белесую пелену смерти. — Ты меня любишь? — Да, люблю… тебя… — теперь, кажется, он дышит ровнее. — И я тебя… — Рюноске с трудом затаскивает светловолосого на кровать и с нежностью целует его полуоткрытые холодные губы. А потом прижимает безвольное тело к себе и согревает ледяные ладони своим горячим дыханием. Потому что нет больше ханахаки. Потому что есть только они и их больная на голову любовь.