Записка

Я сидела у родителей, выслушивала жалобы мамы о работе, пока отец разливал нам черный чай. Антон был осведомлен о том, что я сегодня должна быть на ужине у мамы и папы. Я просила его поехать со мной, но он отказался, оправдав себя тем, что очень устал на съемках и хочет просто побыть один, отдохнуть, прийти в себя. Мне было его жаль, поэтому я не настаивала на своем. За пару часов пребывание дома у родителей, Антон мне ни разу не написал, это удивило меня. Обычно, даже если у него выдался трудный день, он найдет минутку, чтобы спросить: «как дела?». Отчего я написала сама, но ни через минуту, ни через полчаса, ни через час ответа не пришло. Возможно, он так устал, что просто уснул. На часах было почти десять, когда мне позвонил Антон, но, к моему удивлению, в трубке был не его голос: - Антон, почему ты мне не отвечал? - Ирина, - очень слабым и осипшим голосом выдали на том конце. - Кто это? Где Антон? - Ирина, это Арсений, его коллега. - Хорошо, вы вместе, дай ему трубку. - Ты должна приехать. Срочно. - Что-то случилось? – но в трубке уже звучали монотонные, напрягающие гудки. Я, не раздумывая вызвала такси, наспех попрощалась с родителями и поехала домой. Спустя сорок минут только я оказалась у нашего подъезда. Поднявшись на лифте на восьмой этаж, я вбежала в квартиру, даже не закрыв за собой дверь. Было тихо, лишь какие-то еле слышные шорохи исходили из кухни. - Тош? Я дома, - мне никто не ответил. Я, не разуваясь, зашла на кухню, откуда доносились те самые шорохи и увидела ужасную картину, от которой земля уходила из-под ног: Арсений нависает над лежащим на полу телом Антона, прикрывая лицо руками. Антон не шевелится, на его губах высохшая пена, глаза открыты. Меня потянуло на пол, я упала на колени, слезы непроизвольно капали на одежду. Я потеряла дар речи. Все что я могла – через слезы смотреть в его зеленые глаза.. Они совершенно не такие, как были раньше. Они безжизненные, стеклянные, выражающие ничего. Даже не пустоту или боль, а абсолютное ничего. - Вызови скорую, - прошептала я, даже не поворачивая голову в сторону Попова. - Она уже не поможет. - Почему ты здесь? - Он написал, чтобы я приехал. - Что? – я подняла на рядом сидящего, полный удивления взгляд. Он достал свой телефон из заднего кармана джинсов, разблокировал и передал мне. Сообщение было отправлено Антоном час назад, в нем написано лишь три слова: «Арс, срочно приезжай». Попов не сдержал скупой мужской слезы и полушепотом пояснил: - Когда я приехал, было уже поздно, - глубокий вдох, - он тут лежал… я пытался, - выдох. Мельком бросив взгляд на пустую упаковку от «донормила», лежащую под столом, я села и прижала колени к груди, обняв их. Долгое молчание, прерываемое частыми всхлипами. Арсений взял со стола какой-то конверт и протянул его мне. - Тут тебе записка. Я не читал. Обычный конверт, аккуратно сделанный рукой Антона, на котором написано его неровным, но родным почерком «Ире». Попов смотрел на меня пристально, но по-доброму, как бы намекая, что я могу его раскрыть сейчас. Он сжимал руку моего парня в своей, нежно перебирая его кольца пальцами. Я раскрыла конверт, на обратной стороне правда была небольшая записка. Предсмертная. «Ира, прежде чем ты это прочтешь, я тебя прошу: не обвиняй себя или Арсения. Никто в этом не виноват, я просто доигрался. На протяжении года я тебе изменял. Часто. Первый раз это произошло случайно, в Новый год, по пьяне, потом еще и еще. Меня не мучила совесть. Поначалу. Хочу сказать, что я люблю тебя, но я люблю и его, поэтому не могу определиться и не хочу ни одному из вас причинить боль. Если сможешь, прости меня, а если не сможешь – я пойму, ведь я этого не заслуживаю. Ты хорошая, очень. Благодаря тебе, я многому научился в этой жизни. И Арс хороший, не сердись на него, пожалуйста. Помнишь, как он бросил все свои дела, чтобы приехать к нам и поздравить тебя с днем рождения? Помогите друг другу пережить меня. Это моя просьба. Просьба мертвого…или как там правильно? Я правда любил тебя! Спасибо тебе за все!» Не выдержав, я опустила свою голову на грудь Арсения и прикрыла рот рукой, второй – приложила записку к животу, слабо прижимая ее. Он обнял меня и положил свой подбородок на мою макушку. Я чувствовала, как внутри все рвется на части, как рушатся города, как болезненно, одна за другой, умирают бабочки и не могла оторвать взгляд от одной точки, потому что сейчас мысли путались, словно я нахожусь в другой прострации, и голова от этого начинала болеть. Я подняла голову, чтобы посмотреть на Арса. Горячие слезы катились по его щекам, в глазах не меньше боли и отчаяния. На него было трудно смотреть, так как чувства смешались в непонятную кашу. Он сжал меня сильнее и прошептал в висок: - Прости. И я простила. Обоих.