Альквалондис.

— Возражения не принимаются. — отрезал Финдарато. — Кстати, Итиль и Рингасил скучают, даже есть отказываются — стоит их навестить. — Я позавчера ходила отдыхать, а Финдекано — вчера. — попыталась оправдаться Хисильмэ. — Но ты прав, Итиль упрямая, никого не подпускает, кроме меня. Финдекано молчал. Прогуляться наедине с Хисильмэ, что может быть желаннее? Но Майтимо тоже не хочется оставлять. Он вот-вот может очнуться. — Просто мой брат боится, что, очнувшись, Майтимо увидит не его, а твою физиономию, Финдэ. — раздался голос за спиной Финдарато. — Турукано. Зачем ты пришёл сюда? Мы можем увидится и в другом месте. — возмутился Фингон. — Так ты же нынче только здесь обитаешься! — Турьо, Финьо, ну зачем вы, в самом деле? — вмешался Финдарато, огорчëнно глядя на обоих. — Мы уже уходим, Финдарато, как ты хотел. — проворчал Финдекано, намеренно задевая плечом младшего брата. Сейчас бы не то что задеть, но и приложить бы хорошенько его об столб. Да, в нём кипит обида; да, он страдает, но ляпнуть такое в присутствии Хисильмэ — просто мерзко! — Так, как же мне добиться аудиенции моего родного брата? — услышал он вопрос, брошенный в спину. — Если ты действительно желаешь видеть меня, а не понукать упрёками, я найду тебя вскорости. Финдекано даже не заметил, пошла ли с ним Хисильмэ. Смирив гнев, он обернулся. Она надела капюшон и куталась в лёгкий плащ, стараясь защититься от палящих лучей Анора, как иные прятались от холода в Хелкараксэ. — Вижу дневное светило тебе не по нраву? — Я всегда больше любила свет звёзд. Даже священные древа так не трогали мою душу, хотя и их я любила. Но Анор утомляет, его свет неистовый и жгучий, особенно весной. — Зато теплеет. Не люблю холод. Но, обещаю, когда-нибудь, я построю тенистые гроты и фонтаны, чтобы ты могла прятаться от солнца. — Конечно, это лишь сладкие мечты — не может ведь он надеяться, что Хисильмэ навсегда останется рядом. — А что ты любишь? — услышал он вопрос. Финдекано посмотрел на неё, на раскидистую гладь Митрима, играющую серебром, на первую зелёную траву под ногами, на маленькие носки её хлопковых туфель, одна за другой выглядывающих из-под сего-голубого подола и поднял глаза встречая её взгляд. — Я люблю всё, что создал Илуватар и всё что воплотили валар, и даже эти суровые просторы, израненные и угнетённые лихом Мелькора. Они шли молча несколько мгновений. — Тогда, в Валиноре, я желал увидеть весь мир, предназначенный нам Создателем. Но я не ведал, что всё самое дорогое сердцу — рядом и ничего дороже я не найду, хоть бы обойти мне всю Арду и заглянуть под каждую травинку и каждый камушек. Так странно… — начал он мысль, но замолчал, быстро осознав, что не время ещё говорить такие речи вслух. — Что странно? — Да нет, так… — Твоя семья кажется не разделяет вашей с Майтимо дружбы? — спросила она. Финдекано вздохнул и улыбнулся. Должно быть не уловила скрытое откровение, или смутилась. — Турукано… никак не оправиться от потери жены. Так многие из нашего народа погибли. — Что ты имеешь ввиду? — спросила Хисильмэ. — Часто, те, кто лишались возлюбленных, сами оставались во льдах, не желая надолго расставаться с ними. Только малышка Итаринкэ не давала ему остановиться. — Фингон решил умолчать про Финдарато, это их с Турьо личное дело. — Бедное дитя. — отозвалась Хистльмэ. — Наверное, я и правда слишком невнимателен к брату… Он считает во всём виноватым Феанаро. А Майтимо, по его мнению — из того же теста, что и его отец. Ирисе тоже изменилась ко мне с тех пор, как я вернулся. Они не могут понять, как моя дружба может быть прежней после всего. Только отец из всей семьи поддерживает меня, он увидел в этом что-то, что важно для всех эльдар. — договорив, Фингон посмотрел на Хисильмэ, она внимательно слушала. Вдруг ему стало очень стыдно. Она потеряла семью по вине его народа, её дом недосягаем теперь, а он тут напрашивается на сострадание, из-за того, что брат неласковое слово сказал. — Извини. Не мне перед тобой жаловаться. — он постарался улыбнуться, наслаждаясь пленом её внимательных морских глаз.       Хисильмэ ничего не ответила, опустила глаза.       Они как раз дошли до конюшни. Лошади встречали их радостным ржанием. — Тише-тише, мой друг, держи себя в руках, — успокаивал Финдекано жеребца. Тот, стоило ему увидеть кобылу, которую он столько дней чувствовал поблизости, фыркал, и ржал, ретиво переминаясь с ноги на ногу.       Смех Хисильмэ отзывался в груди приятным хмельным теплом. Да ещё эта резко нагрянувшая жара. Здесь под навесом она сняла капюшон и ослабила тесьму на плаще, позволив ему скользнуть с плеч. Её лицо пылало, а ключицы и контуры яремной впадинки поблескивали лёгкой испариной. — У него ведь нет рук. — расслышал он её весёлый голос приглушенно, словно далёкое эхо. — У него нет манер. — сказал Финдекано, такими же отдалёнными слыша свои слова. — Впрочем, мой друг так давно один. — он, сочувствуя, нежно погладил животное по морде. — Рингасил — мой верный друг. Он единственный, кроме коня Финдарато, из всего поголовья преодолел Вздыбленный лёд. Бедняга тогда страшно исхудал и обморозился. Видишь, местами шкура с проплешинами. — Бедняжка. — Хисильмэ тоже погладила жеребца. Руки Финдекано в этот момент соприкоснулись с её пальцами. Животное подставляло морду её нежным ладоням, но косилось на кобылу. — Тебе тоже довелось выстрадать немало. — сказала она, обращаясь к Рингасилу, не замечая смущения Финдекано, чему он был очень рад. — Но теперь, — сказал он, не отрывая взгляда от лица Хисильме. — маловероятно, что такая прекрасная кобыла посмотрит в твою сторону, мой друг. — Отчего же? — возразила Хиссэ, коснувшись лысого пятнышка и посмотрела на Финдекано вопросительно — Шрамы, добытые в испытаниях — благородны, а потому не уродливы.       Финдекано благословил Ириссэ — она заплела ему волосы так, что не было видно кончиков, горящих сейчас, ушей. — Значит, есть надежда, что Итиль…что они… — Что они уже хотят спариваться и Итиль родит жеребёнка. — сказала она спокойно и вспорхнула на свою бесстрастную кобылу. — Д-да. — Теперь он наклонил голову, чтобы как можно больше волос упало на лицо скрывая пламя на щеках. О, Святые айнур, как она так спокойно говорит от этом! Рингасил, получив долгожданную команду, пустился в галоп, за своей пассией.       Финдекано не сдерживал улыбки. Тёплый ветер ласкал лицо и вплетался в волосы, а тело ликовало, будто не коня, а самого Финдекано отпустили на свободу. Упругий галоп лошади отдавался в груди. Хмельной зной растекался по венам. Если Итиль понесёт, Хисильмэ ещё на год останется рядом. А если решит подарить телёнка ему, то и все три года*. Она так свободно говорила о спаривании. Ну и что тут такого? Может это для него странно, для, слишком уж связанного дворцовым этикетом, принца? Или они правда сблизились, пока ухаживали за Майтимо вместе эти четыре дня?       Он держался немного позади, любуясь прекрасным неистовым танцем её волос с ветром и дневным светом. Рингасил норовил приблизиться к Итиль. Финдекано смирял жеребца. — Давай повернём вон на том камне — сказала она — Наверное пора возвращаться. — Уже? — вздохнул Финдекано. — Пожалуй ты права.       Белые облака заткали небо над Митримом, приятно рассеивая и притеняя свет. Она больше не надевала капюшон. Лошадей придержали.       В воздухе пахло нагретой землёй и камнями, юной первой зеленью, и чистой холодной водой. — Правильно ли я понял, что ты не против, …чтобы Рингасил и Итиль зачали? — Я не против. Хотя это и не совсем удобно. Но нельзя мучать животных. Для них продолжение рода — естественная и постоянная потребность. — сказала она легко спешившись и погладила бело-перламутровую шею своей любимицы. — Тогда, я попрошу устроить для них общее стойло. — сказал Финдекано.