***
Губы тяжело нависают над ним, и Санхеку это кажется очаровательным. Мягкие и торопливые крики, исходящие из тех тонких, вишневых губ, которые он так хочет поцеловать, — немного больше близости, чем может желать Санхек. Глаза другого блестят, когда он берет все больше и больше того, кому он не принадлежит. Его трясущиеся руки отчаянно хватаются за его, и парень теряется полностью. Это неизбежно, как бы этого он ни старался избежать. Но он может притворяться. Он может притворяться, что влюблен, и Санхек знает, что человек над ним так же хочет продолжать эту игру. Именно здесь все и начинается. Встречаясь в коридорах, в кабинетах, Санхек видит золотую полосу более отчетливо, чем ночи, проведенные в несвежих, пыльных гостиничных номерах. При дневном свете ослепительное свечение металла отражается от его глаз, и каким-то образом удерживает его на земле. Это напоминает ему о том, кто он, его роль в этой пьесе, в который раз вдалбливая в голову, что не принадлежит ему. Только в спальне, где чья-то тяжелая рука лежит у него на груди, на бедрах, металл становится тяжелее. Но сейчас темно, и он едва отражается в тусклом лунном свете. Ему так больше нравится. Будучи студентом колледжа, он видит его больше, чем другие. Он не знает, связано ли это отсутствием интереса к факультативам или клубам, но его музыкальная деятельность все компенсирует. Видеоигры, чтение книг, поцелуи в шею своего профессора у грязных стен туалета — он и правда загадка. Хан Санхек считает себя загадкой, но со своим профессором и его руками и ногами, прижатыми к брюкам — он чувствует себя юным Богом, а гостиничный номер — это их царство, и он правит им, как только гаснет свет. Его руки скользят по фарфоровой коже, а пальцы случайно царапают спину, но Санхек без ума от этого. Нет никаких усилий, чтобы заставить другого дрожать, плакать и вырываться собственному имени из чужих губ, словно он поет симфонию, — Санхек ясно видит, почему тот преподает музыку. Он тихо стонет, прежде чем схватить его за бедра и укладывает на матрас. Тот скрипит, и это последнее предупреждение, которое слышит Санхек перед погружением в блаженство. Его голова падает, упираясь в острые ключицы, по которым он не мог не пробежать губами, но парень понимает, что его сердце в беде. Руки тянутся вверх, обвиваются вокруг его шеи, и это действительно должна быть та самая власть Бога. Под желтой луной, с окнами отеля, показывающими их непростительный грех для всего города, он целует человека, которого он поклялся себе, что никогда не поцелует. — Санхек-а, — его имя действительно звучит секретно, и Санхек не знает, предпочитает ли он быть любовником ночного рандеву или при утреннем свете. Он подтягивает к себе крепкие бедра ближе, и его толчки ускоряются. Снова это жжение от обручального кольца, когда он чувствует руку на своем лице, но Санхек не задумывается об этом, потому что в ту же секунду понимает, о чем его просят, и позволяет своему телу опуститься ниже. Губы соприкасаются, языки грязно спутываются, этого достаточно, чтобы завести его на всю ночь. Редко, в те дни, когда они ложились спать раньше обычного, они иногда оставляли свет включенным и находили время, чтобы открыть сердца друг другу, как будто моменты, когда они развлекались в постели, уже не сближали их. Они оба находят это своеобразной терапией, в каком-то обманчивом смысле, чтобы передать свои грубые чувства под дешевым освещением отеля, задевая друг друга холодными ногами под простынями. Санхек опускает голову на плечо другого, и его веки тяжелеют. И лишь после того, когда его находит чужая рука, он медленно осознает, насколько же разные их миры. — Ты сегодня снял свое обручальное кольцо, — бормочет он, прижимаясь щекой к бледному плечу и приглушая слова. — Да, — коротко отвечает тот и смотрит, как другой берет его за руку. В этот почти беззвучный момент они невыразимо наслаждаются той самой скудной близостью, которую они себе позволяют. — Тэгун, — зовет Санхек, и это имя весит тяжелее обручального кольца, находящегося на кончике языка. Он редко произносит его имя, потому что даже мысль о том, чтобы сказать это вслух, заставляет его чувствовать, что эта незначительная вещь между ними выдает его самые глубокие желания. — Тэгун, — все равно повторяет он, ему нравится это естественное звучание, как если бы он был тем единственным, кто мог его так называть. Ему нравится сила, которой он обладает, произнося это, и Санхек не любит ничего больше, чем иметь больше власти, чем Чон Тэгун. И Чон Тэгун, с его светлыми волосами и суровыми чертами лица, смягчается, слыша каждый слог своего имени. Безмолвно они снова влюбляются друг в друга, и Санхек тихо поклоняется этому.***
Подобно рутине, как мытье рук, они потные падают на очередную кровать отеля, поскольку большую часть времени провели в машине Тэгуна. Санхек чувствует, что надвигается что-то еще, и он точно не может сказать, желание это или влечение. Прорвавшись сквозь нечто, напоминающее приливные волны, он вспомнил, что человек под ним — не то, кого он может назвать своим. "Достаточно трагично", — думает он, чувствуя, как губы Тэгуна скользят по его груди, в то время как сам начинает терять одежду. Честно говоря, он не совсем помнит, когда он… стал от Тэгуна зависим. Просто знает, что в любой момент тот приедет к нему для утешения. И Санхек, дурак, ощущает, как в темноте его глаза наполняются слезами при виде Тэгуна, лежащего на кровати, с покрасневшим лицом и с распущенными на подушке волосами. Лунный свет падает на его фигуру так идеально, формируя его тело в скульптуру. "Лунное божество", — вспоминает он. Он и правда, к сожалению, как не прискорбно — и все другие слова, которые он может вспомнить в этот момент, — влюбился в лунное божество, отчего чувствует себя еще более беспомощным, чем раньше. На самом деле, Санхек пытается держаться. С отчаянной мыслью, что он всегда будет только вторым, вторым, вторым. — Прости, — шепчет он, и его губы дрожат, когда он склоняет голову над Тэгуном, — мне так жаль. Тэгун просто молча на него смотрит, следит за каждым его шагом. Он не вздрагивает, когда слезы Санхека текут по его щекам, он не произносит ни слова, когда Санхек прижимается губами к его губам, когда он чувствует вкус соленых слез во рту. — За что ты извиняешься? — спрашивает он с запозданием, и его рука снова тянется к щеке парня. Его глаза не упускают того, как взгляд Санхека перемещается на его руку, вновь замечая отсутствие кольца. — Я влюбился, — торопливо отвечает Санхек и кладет руку на лицо Тэгуна, — я… я не хотел, — его хватка усиливается, и сердце Тэгуна сжимается так же сильно. — Я не хотел влюбляться. — Мне жаль, что я влюбился сегодня вечером, — говорит он еще раз, и мужчина усаживается в кровати, оказываясь к парню ближе. Он обнимает его, руки снова дрожат. Но Санхека трясет еще сильнее, все его тело дрожит, словно отрицая собственные чувства. Поэтому Тэгун с минимальным усилием прижимается к нему губами, как будто принимает его целиком. — Ты выглядишь так, словно сегодня влюбился, — наконец произносит он, когда они прерывают поцелуй, и тихо выдыхает в губы, отчаянно целуя его снова. — Можем ли мы… — заикаясь, бормочет парень, и слезы снова катятся по его щекам, — можем ли мы притвориться… можем ли мы притвориться, что влюблены? Чон Тэгун не нуждается в большем, и просто обнимает его, когда их губы соединяются снова. Он делает это быстро, в последнюю минуту мысли, которые пугают Тэгуна гораздо сильней. В начале этих отношений было молчаливое обещание самому себе, что он не позволит Санхеку закончить. Но вот он здесь, так же отчаянно целует его, проводя еще одну из бесчисленных ночей в темном номере отеля. Всегда найдется место, где он сможет с ним встретиться.