Не недооценивай странных плюшевых игрушек!

      — Мягкие игрушки, Дазай? Серьёзно? — Чуя смотрел на него, как на идиота, и для ещё большей выразительности ему не хватало только покрутить пальцем у виска, закатив глаза и скривив в насмешке губы. Но пока он держал себя в руках. — Ты видел, как несколько плюшевых пикачу идут вереницей из магазина. Ты уверен, что это были не ростовые куклы с людьми внутри, которые раздают листовки с рекламой какого-нибудь фильма?              Дазай в ответ оскорбился, скривился и расправил плечи:              — Я уверен. Ростовые куклы размером с пекинеса сделают разве что для тебя. Или ты подрабатываешь на полставки?              Нахохлившись, Чуя фыркнул и несильно, но мстительно пнул Дазая под столом по голени.              — Заканчивай принимать все подряд таблетки, идиот. С таким рационом и похуже что увидеть можно.              — Между прочим, я…              Закончить Дазаю не дали. Под столом его пнул уже Куникида, невозмутимо поправляя очки и ровным голосом ставя точку в споре:              — Может, мы уже перейдём к делу, — и он не спрашивал. Это была точка: жирная, размером с чью-то голову, лицо которой сейчас дулось на целых два пинка.              — Оставьте их, они соскучились, — Мори махнул рукой, прикрывая рот рукой в попытке спрятать улыбку, но уголки его губ всё равно предательски дрогнули.              На провокацию отреагировали сразу — одновременно:              — Да ни за что!              — Вот видите, — Мори развёл руками и улыбался уже, не скрываясь. Чуя и Дазай бросили друг на друга злые взгляды, потом заодно на всех остальных и совершенно одинаково насупились и сложили руки на груди, откидываясь на спинки стульев. Остальные, не задетые злыми взглядами, облегчённо выдохнули и немного расслабились. Кто-то, правда, разочарованно взгрустнул, пробурчав про прерванное веселье, и моментально получил пинок щедрым Куникидой. Рампо ойкнул и по воле злого рока оказался разоблачённым кем-то.              — Хорошо, переходим к делу, — Куникида снова поправил очки, которые вообще-то ни на миллиметр не сдвинулись после предыдущего поправляния, но одобрительный взгляд Фукузавы подбадривал. — В городе появился эспер, который оживляет неодушевлённые предметы. Это доставляет большие неудобства жителям, потому что у многих стали пропадать вещи.              — Возможно, их крадут? — предположила Коё. Она тоже не слишком верила в историю о плюшевых пикачу, отправившихся в путешествие. — Или люди сами забывают, где их оставили. Такое часто бывает. Помню, как Чуя…              — Анэ-сан! — поспешил прервать её участник грядущей истории, но от него только лениво отмахнулись.              — Чуя однажды искал штаны. Собирался куда-то ехать, перерыл все шкафы…              — Дайте угадаю, — вставил слово Рампо, — штаны оказались у Дазай-куна?              Чуя наградил его оскорблённым взглядом, Дазай — заинтересованным и одобрительным.              — Возможно, другие и оказались, — Коё даже бровью не повела. — Но эти-то он, обыскав везде и всюду и, кстати, позвонив Дазаю, вечером обнаружил на себе. Злился, сел на диван, посмотрел на колени и сказал: «так вот же они!».              Прижав ладони к горящим щекам, Чуя попытался сползти под стол, но сдавленно зашипел, когда его тоже пнули, а Дазай, сидящий напротив, озарился слишком уж довольной улыбкой.              — Они не забывают, — отрезал Куникида, поморщился и недовольно цокнул языком. — Мы снова ушли от темы. А это, между прочим, наша общая проблема.              — Полагаю, Куникида-кун, город в опасности, раз по нему ходят плюшевые игрушки, — Мори закивал, но в его тоне слышалась насмешка. Куникида кинул на него презрительно-недоумённый взгляд, но ответил за него Фукузава — спокойно, с достоинством и осуждением за неуместные шутки:              — Пока по городу ходят только толпы плюшевых игрушек, люди не пострадают. Разве что, владельцы магазинов, потому что их товар сбежал, но что если этому эсперу захочется оживить какую-нибудь статую? Башню? Многоэтажное здание?              — А так тоже можно? — присвистнул Дазай, которого явно уже и игрушки впечатлили. — Тогда я требую самую большую статую, которая сможет меня раздавить, и я умру самым оригинальным способом.              — И очень болезненно, — фыркнул Чуя. — Я прослежу.              Дазай в ответ только закатил глаза. Совет продолжился. Эспера требовалось найти, и задача, возложенная сначала только на агентство, благодаря перемирию и кое-как наладившимся отношениям между ними и Портом, перелегла на плечи уже всех собравшихся для обсуждения возникшей проблемы.              Впрочем, обсуждение надолго не затянулось. Обсуждать было нечего, только краткий план действий для начала, чтобы хотя бы отследить, где и как оживают предметы, а там уже дойти и до поимки самого эспера. Все склонялись к мнению, что для таких фокусов нужно находиться в непосредственной близости от самого предмета, потому пока им предстояло только внимательно следить за новостями и камерами наблюдения.              — Представляешь, если твой уродливый медведь, с которым ты спал, оживёт? — Дазай тащился позади Чуи, сунув руки в карманы и не собираясь отставать от него больше, чем на пару шагов. — Между вами столько ночей было, столько объятий, вы должны пожениться.              Чуя кинул на него убийственный взгляд через плечо и прошипел:              — Не было у меня никакого медведя.              — Ах да, точно, — Дазай приложил руку ко рту, изображая удивлённый вид, потом оживился, будто что-то вспомнив, и навалился на плечи Чуи, догнав его в пару мгновений: — Ты ведь спал со мной. Обнимал, целовал и… О, боюсь, это нам надо пожениться.              — Боюсь, — передразнил чужую интонацию Чуя, — я столько не выпью.              Правда, для того, чтобы позволить зажать себя в узком переулке между двумя улицами, на которых уже зажглись вечерние огни, ему не пришлось. Для того, чтобы дать себя целовать и самому лезть руками под одежду — тоже.              Он томно выдыхал, запрокинув шею, и рассматривал тусклый фонарь сквозь опущенные ресницы, когда почувствовал касание к своей лодыжке. Спихнув всё на слишком активного Дазая, он не обратил внимания, расплываясь под умелыми движениями где-то в районе расстёгиваемых брюк и горячего дыхания возле ключиц.              — Мяу, — достигло слуха, словно сквозь вату.              — С каких пор ты мяукаешь, когда собираешься потрахаться на улице? — Чуя говорил на стоне, с хрипом, оглаживая рёбра под чужой расстёгнутой рубашкой.              — Что? — недоумённо откинулся Дазай.              — Мяу.              — С каких пор…              — Мяу!              Чуя вздрогнул, открыл наконец глаза, осознавая, что мяуканье совсем не то, что может вычудить Дазай. Тот был, конечно, странным, но не до такой степени, чтобы издавать подобные звуки, да ещё и совсем другим голосом.              Догадавшись опустить взгляд вниз, в первую очередь Чуя подумал, что, во-первых, лучше бы он этого не делал, во-вторых, пора завязывать общаться с Дазаем, потому что, кажется, от одного обмена слюней он ловит галлюцинации похлеще тех, которые у него были, когда они наглотались в шестнадцатилетнем возрасте экстази.              На земле рядом с ними сидел котёнок: пушистый, чёрный, желтоглазый и плюшевый. У Чуи волосы на затылке дыбом встали. Они встали и до этого, потому что Дазай успел залезть в штаны и схватиться за член, но всё-таки!              — Я ведь действительно это вижу?              — А я говорил! — победно сказал Дазай, беря котёнка в руки и тыча его опять мяукающую мордочку в лицо Чуе. — Видишь! И никаких таблеток!              — Сегодня я выпил пять чашек кофе вместо четырёх, этого ведь достаточно для того, чтобы сойти с ума? — без особой надежды спросил тот.              — Нет, — мстительно проговорил Дазай.              — Мяу, — подтвердил плюшевый кот, и Чуя обречённо вздохнул.                     При ярком свете потолочной лампы в квартире Чуи кот оказался ещё более милым, а на ощупь очень мягким. А ещё громким и постоянно мяукающим.              — Может, он голоден? — предположил Чуя.              — Он плюшевый.              — Но он живой.              — И всё ещё плюшевый, — Дазай без особой радости погладил игрушку между плюшевыми ушами, кот мурлыкнул и запрыгнул на его колени. Дазай задумчиво осмотрел его и внёс новое предложение: — Что если мы его разрежем и посмотрим, что внутри? Вдруг это поможет нам понять, как работает способность этого эспера.              — Дурак, что ли? — Чуя сразу же отобрал кота, прижал к себе и возмущённо блеснул глазами. — Он же живой!              — Он плюшевый!              — А вдруг ты его разрежешь, а он так и продолжит мяукать и ходить?! И с него ещё вата будет сыпаться, или чем там их наполняют?              Дазай был вынужден согласиться с этим и кивнул:              — Тогда отрежем ему лапы, чтобы ходить не мог. А голову распотрошим. Вата в любом случае не кровь и внутренности, подметёшь и выкинешь. Даже не испачкаешься.              — Точно дурак, — закатив глаза, Чуя поставил кота на пол и сложил руки на груди. — Оставь свои садистские замашки на какой-нибудь другой раз. И вообще, ты разве не ушёл творить добро?              — Я хочу спасти город от нашествия плюшевых игрушек, разве это не добро? — Дазай невинно хлопнул ресницами и растянулся на диване. — Раз потрошить мне не даёшь, какие у тебя есть идеи?              Чуя вздохнул. Идей у него не было, план со слежкой до сих пор казался малодейственным, но выбора особо не имелось. Игрушечный кот тёрся о ноги и продолжал механическим голосом мяукать. Ощущение, что это — абсурдный сон или воспалённая фантазия какого-нибудь Дазая, становилось всё сильнее.              Утром не стало лучше. Чуя искренне верил, что проснётся и уверится в своём мнении, что произошедшее просто сон, но прыгнувший на грудь котёнок за одно мгновение стёр его уверенность в пыль жалобным мяуканьем.              Дазая в кровати уже не было, оно и к лучшему — ни один кот в доме Чуи не пострадает. Как и не успевшие восстановиться за ночь нервы.              Накинув на плечи рубашку, Чуя пошёл в ванную, чтобы принять душ и умыться, но стоило ему открыть дверь, как он сразу попятился назад, едва не наступив на плюшевого зверя под ногами. Раковина с прикреплённым к ней сверху шкафчиком открепилась от стены, с лёгкостью выломав трубы, и теперь шла в наступление, утробно клокоча из сливного отверстия.              Чуя даже ущипнул себя, ойкнул и снова сделал шаг назад.              — У тебя какие-то проблемы? — спросил он раньше, чем понял, что разговаривать с собственной раковиной как-то не слишком логично. Но раковина откликнулась ещё одним бульканьем оставшейся в трубах воды, вновь сдвинулась коротким, но стремительным прыжком на одной фаянсовой ноге, створки шкафа голодно приоткрылись и хлопнули, словно разевая адскую пасть и роняя ворох таблеток, бинтов и зубные щётки, а Чуя, от неожиданности совсем по-девчачьи взвизгнув, отскочил назад, шаря рукой по кофейному столику в поиске телефона.              Раковина угрожающе надвигалась без объявления войны, и Чуя спешно переместился за диван, набирая нужный номер:              — За мной охотится моя раковина!              — Мне сейчас не очень удобно говорить, — отозвался с той стороны запыхавшийся Дазай.              — Мне тоже! Раковина хочет меня сожрать! — Чуя откровенно психовал.              — Разбей её, — Дазай откликнулся через пару шумных выдохов. — Знаешь, за мной тут гонится статуя Мисоры Хибари, и я не уверен, что смогу убежать, пока говорю с тобой. Я, конечно, хотел послушать её лично, но думал, что мы свидимся где-нибудь на небесах, где она будет петь в ангельском хоре…              — Ты будешь гореть в аду, какой ангельский хор? — рявкнул Чуя, пригибаясь от метко брошенного в него тюбика зубной пасты. — Придумай что-нибудь! Ты же у нас гений!              — Тяжело проявлять свою гениальность, когда за тобой бежит одна из самых выдающихся женщин страны в каменном обличии, — огрызнулся Дазай. — Разбей её, говорю.              — Мисору Хибари? — Чуя уже спрятался за спинкой дивана, пригибая голову.              — Раковину!              — Она стоила пятьдесят тысяч!              — Напомни потом поговорить с тобой о важности не распыляться деньгами попусту.              — Напомни потом врезать тебе за то, что считаешь чужие деньги.              Выдохнув и повесив трубку, Чуя снова выглянул из-за спинки дивана, сфокусировал зрение и толкнул с помощью гравитации разбушевавшуюся раковину в окно, надеясь, что не прибьёт никого заодно с ожившим монстром из сомнительных фантазий какого-нибудь Дазая Осаму. Спихивать на того свои проблемы оказалось до нелепого приятно.              Звон разбитого стекла перемешался с шумом разбиваемой раковины на улице и чьим-то криком. Чуя не стал даже выглядывать — если он кого-то ненароком убил, то это не его проблемы. В душ он всё-таки пошёл, но очень аккуратно, панически оглядываясь на каждый шорох, ожидая, что его кинется душить полотенце, а душевая лейка решит ударить по голове.              И Чуя написал Дазаю мстительное сообщение с пожеланием споткнуться и ощутить на себе весь груз вселенского таланта Мисоры Хибари.              Тот ничего не ответил. Его больше занимало собственное выживание, чем он и занимался в компании Куникиды, прячась за кустами в парке.              — Почему она такая агрессивная? — вопрос был риторический, но Дазай всё равно ответил:              — А ты попробуй столько лет на одном месте и фотографироваться с безумными туристами. Однажды я видел, как один из них лез целоваться к ней! Как думаешь, если мы начнём в неё стрелять, нам выпишут штраф за порчу национального достояния?              — Мы не будем стрелять в Мисору Хибари, — отрезал Куникида. — Она подходит под тридцать семь пунктов идеальной женщины из моего списка.              — Она каменная, — Дазай округлил глаза. — Это недостаточный минус, чтобы перечеркнуть всё остальное?              По гравию дорожки послышался шорох, тяжёлые шаги, и они притихли. Дазай высунулся немного, наблюдая, как статуя проходит мимо них, волоча за собой почему-то небольшой железный штырь, и спрятался обратно.              — Не о такой смерти я мечтал, — прошептал он.              — Заткнись, — Куникида зажал ему рот рукой и замер сам, потому что статуя остановилась, повернулась в их сторону, но, видимо, не обнаружив ничего примечательного, пошла дальше.              — И всё-таки, — подал не слишком разборчиво из-за ладони на губах голос Дазай, — чего они такие злые-то? Вчерашние пикачу были довольно милыми. И кот, которого Чуя подобрал.              — Тот, кто их оживляет, наверняка уже в курсе, что мы его ищем, вот и натравил.              — Значит, он не только может их оживлять, но ещё и контролировать их, — Дазай с наслаждением разогнулся, потянулся и парой движений рук размял плечи. — Интересно. И, судя по всему, ему даже не надо находиться рядом. У Чуи дома раковина ожила.              — Раковина? — удивлённо обернулся Куникида, набирающий в сообщении отчёт Фукузаве.              — Ага. Говорит, пыталась его съесть, но он любит драматизировать.              — Это ты любишь драматизировать, — Куникида пригвоздил его взглядом, а Дазай с сожалением вздохнул:              — Вам с Чуей никогда нельзя оставаться наедине, а то ещё найдёте много общего.              — Например, будем обсуждать то, насколько ты безответственный напарник?              — Или то, насколько я сексуальный, горячий и вообще молодец.              Глаз у Куникиды дёрнулся:              — Если мы с Накахарой и будем когда-то что-то обсуждать, то точно не это.              Оживившись, Дазай прижал указательный палец к губам, на мгновение изображая задумчивый вид, а потом кивнул будто бы своим мыслям:              — Тогда я позабочусь, чтобы точно ничего не обсуждали.              Эспера удалось поймать только на четвёртый день, когда все были доведены до истерической паники и дёргались от любого движения. Элис заперлась в спальне Мори и отказывалась выходить к целому взводу оживших мягких игрушек и кукол, требовательно стучавших в дверь. Акутагава заботливо предлагал уничтожить игрушки Расемоном, но Элис такой вариант не устраивал — прощаться с игрушками насовсем она тоже не хотела даже на заверения Мори, что он купит ей новые.              Коё со скептическим недоумением продолжала разливать чай в убегающие от горячей воды чашки, Чуя старательно делал вид, что ничего не происходит, но ни одну чашку ему так и не удалось поймать, зато разбить — целых две, за что получить полный осуждения взгляд своей бывшей наставницы.              В агентстве тоже было не так сладко. Дазай увлечённо рассказывал о погоне Рампо за сладостями по всему офису, об Ацуши и внезапно начавшем душить его одеяле, но больше всего его веселили сбежавшие очки Куникиды, которые так и затерялись где-то в городе.              — Они ушли искать лучшую жизнь, — уверенно сказал он, мотая бокалом с вином, пока сидел на кухне Чуи. Тот морщился от подобного неуважительного отношения к благородному напитку, дорогущему и — слава богам — не ожившему бокалу и самой кухне, на которой Дазай смотрелся так, словно бродяга в покоях императора.              Эспером, который навёл столько шума, оказался только мальчишка — ровесник Кью, не старше. Мелкий, худой, веснушчатый и растрёпанный, начавший плакать, стоило Дазаю и Куникиде поймать его за руку в магазине игрушек, часть из которых уже торопливо слезали с полок и спешили по примеру очков Куникиды искать лучшую жизнь.              — Зачем ты это делал? — Куникида спрашивал строго, но не мог всерьёз кричать на ребёнка.              Они уже переместились в детективное агентство, и пока Ацуши с Кёкой отправились на поиски родителей мальчишки по сказанному сквозь всхлипы адресу, Дазай и Куникида принялись допрашивать. Чуя, ради такого заставивший себя с брезгливой физиономией переступить порог офиса агентства, маячил за их спинами, но не выдержал и ткнул в виновника событий пальцем:              — Ты должен мне пятьдесят тысяч за раковину!              Мальчишка вскинул голову, по нарастающей захныкал, пока не сорвался на громкий плач, закрывая глаза руками. Стол за Чуей опасно пошевелился и двинулся, Чуя отпрыгнул от него, подозрительно посмотрел, а Куникида, отправив в его сторону полный укора взгляд, потрепал мальчишку по колену.              — Ничего ты не должен, Ютару-кун.              — Именно, — поддержал его Дазай. — Кое-кому даже полезно ограничить себя в расходах. Скажу Мори-сану, — обернувшись через плечо, он послал гадливую улыбку, — чтобы урезали тебе зарплату.              — Я тебе сейчас длину тела урежу, — пообещал Чуя. — Сделайте что-нибудь с ним, ваш офис сейчас захватит мебель.              Дазай со всей мировой скорбью на лице вздохнул и на пробу коснулся руки продолжающего заливаться слезами Ютару. Стол моментально перестал двигаться, а Дазай с удивлением, будто бы и не знал, как работает его способность, сделал вывод:              — Ого, и правда подействовало. Интересно, все предметы перестали быть живыми?              — Так что, Ютару-кун, расскажешь, почему ты сделал всё это? Обещаю, — Куникида вновь оглянулся на Чую, — никто не станет тебя ругать.              Вакамацу Ютару, как рассказали после его родители, оказался тем ребёнком, у кого способности проснулись поздно, но сразу невероятно сильные. Контролировать он их не мог, а обращаться за помощью родители боялись — думали, что Ютару могут забрать от них. Никто из них и не предполагал, что их сын наведёт такой бедлам в городе всего за несколько дней и погрузит в хаос и ужас даже Портовую мафию.              — Но почему они пытались нападать на нас? — спросил Куникида, когда они убедились, что все ожившие предметы вернулись в норму: игрушки Элис, сервиз Коё и сладости Рампо, запертые в сейфе и переставшие колотиться в его дверцу, только очки Куникиды навеки замерли где-то на полпути к своей мечте.              Ютару, который с приходом родителей перестал плакать и теперь просто жался к ним, поднял голову и сказал:              — Они защищались. Если вы им не делали ничего плохого, они бы не стали бы нападать.              — Но раковина… — подал голос Чуя, сидевший на подоконнике и ещё не решавшийся подходить к столу. Внезапно он вспомнил, как они с Дазаем однажды едва не обрушили эту раковину, не дойдя из душа до кровати и закончив всё самое интересное и приятное прямо на ней. — Оу, — он повернулся к Дазаю и выразительно выгнул брови: — Даже знать не хочу, что ты делал со статуей Мисоры Хибари. Извращенец.              Дазай протестующе округлил глаза и ткнул пальцем в сторону Куникиды:              — Она вообще-то под его тридцать семь пунктов об идеальной женщине подходит!              Чуя вдруг встрепенулся, слез с подоконника и обеспокоенно уставился на Дазая, звонящего Анго для того, чтобы передать мальчишку с отсутствием контроля способностей ему для дальнейшего наблюдения.              — То есть, все предметы стали обратно неживыми?!              — Да. И это, судя по твоему обеспокоенному лицу, тебя тревожит? — Дазай проговорил медленно, в этот раз даже он не понимал причины для расстройства.              — Хикару!              — Хикару?              — Кот, которого мы подобрали, когда… эм…              — Совершали променад по местным мусорным бакам, тоже, знаете ли, достопримечательность, — с готовностью подсказал Дазай.              — Да, — сходу согласился Чуя, тут же себя оборвал себя, зло тряхнул головой и исправился: — Нет! Неважно. Но Хикару тоже теперь… того?              — Чуя, — Дазай подкрался к нему сбоку и елейным тоном уточнил: — Ты дал имя плюшевому коту?              — Он был живой! — настаивил Чуя.              — И плюшевый, — кивнул Дазай. Чуя насупился, мрачно глянув на него, и тот только вздохнул.              Подойдя к Ютару поближе, присев перед ним и почти ласково потрепав по колену, Дазай заглянул в его лицо и спросил:              — Ютару-кун, ты же можешь оказать мне небольшую услугу? А то если ты не оживишь его плюшевого кота, он заведёт настоящего, а мне совсем не хочется каждый день счищать шерсть с одежды. Заодно и потренируешься использовать способность только на одном объекте.              Ютару посмотрел на него исподлобья — внимательно и оценивающе, будто предполагая, насколько он может доверять этому странному взрослому, и медленно кивнул. Дазай улыбнулся, а Чуя позади него облегчённо выдохнул.              Хикару так Хикару, подумал Дазай. По крайней мере, такое животное даже кормить не надо, а к механическому мяуканью можно привыкнуть.